Интеграл похож на саксофон - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Сева Новгородцев (РЕЗОНЕРЫ) #19

РЕЗОНЕРЫ

Почти все попадавшиеся мне древние письмена, высеченные на стенах Вавилона, Египта, Мидии или Персии, представляли собой восхваления, описания побед или достижений в царствовании («пленил», «покорил», «построил»). Критика встречалась редко, в основном в виде следов от долота и колотушки, которыми сбивали неугодные надписи (как это случилось с Эхнатоном, мужем Нефертити, когда фараоном стал Тутанхамон). Самокритика появилась намного позже, ее изобрели в эпоху просвещенной Римской империи.

Окидывая взглядом историю, удивляешься — сколько столетий потребовалось человеку, чтобы научиться видеть себя со стороны, абстрагироваться от собственной персоны, выйти за свое «я». Впрочем, не стоит восторгаться. Самокритика — это свидетельство раздвоения личности, в которой одна половина ругает другую, что есть первый шаг к шизофрении. Всякий цельный характер, укорененный в родной почве и традиции, таким делом заниматься не станет. Он един в самом себе и на окружающий мир смотрит из глубин себя. Мнение его твердо и непререкаемо, поскольку он прав.

Этот тип, которого окрестили «резонером», широко рассыпан по отечественной литературе. Резонер всегда готов поучать, часто недоволен царящими беспорядками, бурчит по поводу дороговизны или идиотизма властей, но по-настоящему распаляется, когда встречает что-то ему незнакомое, а потому неприятное и опасное. Особое разражение вызывает у него все, что грозит девичьему целомудрию, — заграничная одежда, музыка и танцы.

Эта сила народная обрушилась и на первые ростки отечественного джаза. В СССР все надо было примерять к текущим положениям партийной мысли, поэтому нападки чаще всего рядились в идейные догмы. Вот что писал Леонид Утесов в книге воспоминаний «Спасибо, сердце!».

Что за инструмент саксофон? «Выдумка американского кабака». Вообще они не стеснялись проявлять свое невежество. Я уж не говорю о том, что они не знали истории происхождения инструментов, в частности саксофона, который получил свое имя вовсе не в американском кабаке. Ко времени наших споров ему было уже без малого сто лет, и изобрел его в 1840 году Адольф Сакс, принадлежавший к известной музыкальной семье, родоначальником которой был Ганс Сакс, представитель мейстерзингерства в Нюрнберге. Это ему Вагнер поставил вечный памятник своей оперой «Нюрнбергские мастера пения».

Обвиняя саксофон в буржуазности, они не знали, что его употреблял в своей музыке Верди, что Глазунов задолго до появления джаза написал концерт для саксофона, что Адольфа Сакса поддерживал Берлиоз и это при его помощи мастеру удалось сделать саксофоны различной величины. И инструмент, который Сакс привез в Париж в единственном экземпляре, вскоре вошел во французские военные оркестры, а чуть позже и в симфонические, а сам Адольф Сакс стал профессором игры на саксофоне при Парижской консерватории и создал школу игры на своих инструментах. Да и в военных оркестрах гвардейских полков старой царской армии звучало уже все семейство саксофонов, от сопрано до баса. Впрочем, если бы они это и знали, лучше бы не было.

Утесов Л. Спасибо, сердце! М., 1976.

Мне довелось встретиться с Утесовым лет за пять до опубликования этой книги. Я тогда работал в Росконцерте, был руководителем ансамбля «Добры молодцы» и по долгу службы обивал пороги кабинетов. Многое в моей административной удаче зависело от того, на кого и где наткнешься, в каком он будет настроении.

Начальник музыкального отдела Лейбман, увидев меня, неожиданно, но, как мне показалось, со смыслом предложил: «Надо свезти пакет домой к Леониду Осипычу. Съездишь?» Понятно, я согласился.

Квартира Утесова представляла собой длинный и широкий коридор, от которого налево и направо шли двери, как в гостинице. У одной из дверей появился сам хозяин, принял пакет и, видя, что перед ним явно не посыльный, поинтересовался — кто такой. Я в нескольких словах объяснил, на что Леонид Осипыч, неожиданно рассердившись, сказал, даже не мне, а куда-то вверх, в воздух, в невидимую публику: «Сейчас пошла мода на музыку, а на музыку не может быть моды, ведь это не штаны!»

Вот ведь — джазист, новатор, сколько гонений вынес, а все равно — резонер. Как Горький.