Пенсионная система перед бурей. То, что нужно знать каждому о финансовом будущем своей страны

Фискальная относительность

Насколько нам известно, бедняжка Алиса до сих сидит в темнице и объясняет королевским стражникам, что уровень государственного долга и его изменения сами по себе никак не характеризуют фискальную политику страны. Если это утверждение верно, оно должно чрезвычайно огорчить людей, особенно экономистов, которые всю свою сознательную жизнь занимались сопоставлением стран по величине отношения госдолга к ВВП и обсуждением фискальной политики в терминах величины бюджетного дефицита.

А оно верно.

Изменение величины государственного долга в прошлом или будущем непосредственно не зависит от фискальной политики страны. Иначе говоря, страна может проводить любую фискальную политику, в том числе в отношении межпоколенческого перераспределения, и при этом демонстрировать любую траекторию бюджетного дефицита или профицита^{53}. Причина проста: ничто не мешает государству давать произвольные названия своим доходам и расходам. Экономическая теория позволяет обсуждать фискальную политику на любом языке – французском, немецком, китайском – и точно так же она позволяет давать любое название деньгам, которые собирает и расходует правительство.

Два дополнительных примера помогут прояснить, что к чему. Предположим, что в стране Труляля, где фискальное благоразумие является предметом национальной гордости, правительство решает «иметь» 5000 долл. бюджетного профицита на каждого молодого. Затем предположим, что в стране Траляля, где дефицитное финансирование считают важным инструментом стимулирования экономики, правительство решает «иметь» 5000 долл. бюджетного дефицита на каждого молодого. В таблице 3.2 показано, что каждая страна может в один миг изменить величину государственного долга просто за счет изменения языка и безо всяких реальных изменений фискальной политики.

Таблица 3.2. «Усиление» элементов консерватизма и либерализма^[2] в фискальной политике: фискальный язык после «изменения экономической политики»

В условиях «новой» политики каждое государство по-прежнему берет с каждого молодого человека по 1000 долл. Но в стране Труляля государство оформляет это как налог в 6000 долл., в том числе за счет бюджетной ссуды в 5000 долл. В стране Траляля государство оформляет это как приобретение каждым молодым человеком облигации за 5000 долл., и предоставляет ему помощь в размере 4000 долл. И точно так же оба правительства выдают каждому старику по 1000 долл. Но в стране Труляля государство называет это трансфертным платежом в размере 6500 долл., из которого оно вычитает 5500 долл. за предоставленную в молодости ссуду плюс проценты. А в стране Траляля государство называет это погашением облигации и процентов в размере 5500 долл. за вычетом налога в размере 4500 долл.

По завершении реформы фискальной политики (т. е. при изменении терминов) у каждой страны будет свой уровень официального бюджетного дефицита и профицита^{54}. Страна, где живет Труляля, покажет в бюджете профицит в 5000 долл. на каждого молодого человека, потому что в каждый момент времени именно такова будет сумма долга пожилого человека государству. А в случае Траляля государство покажет в бюджете дефицит в 5000 долл. на каждого молодого человека, потому что в каждый момент времени именно столько оно будет должно каждому старику.

В такого рода «политике» нет ничего особенного. Правительство Труляля может с тем же успехом «иметь» в расчете на каждого молодого профицит в 5 трлн долл., а правительство Траляля – дефицит в 5 трлн долл. Кроме того, каждая страна может в любой момент поменять термины, так что, например, в какой-то период у нее будет «сбалансированный бюджет», потом – профицит в 5 трлн долл., а потом – ровно такой же дефицит.

Тот факт, что в данных примерах государственный долг не имеет реального смысла, вовсе не значит, что не проводится вообще никакой реальной политики. Напротив, в обеих странах государство берет 1000 долл. у молодых и отдает эти деньги старикам. Когда такая практика вводится впервые, всегда первые пореформенные пожилые выигрывают, а всем нынешним и будущим молодым поколениям причиняется ущерб, поскольку, состарившись, они не получат процентов на те 1000 долл., которые у них изъяли в молодости. Иными словами, такая политика представляет собой взимание чистого налога на протяжении жизненного цикла с первого пореформенного и последующих поколений молодых, равного текущей стоимости 100 долл., которая при ставке 10 % будет равна 90,90 долл.

Теория относительности Эйнштейна говорит нам, что все измерения времени и пространства относительны, а не абсолютны, потому что зависят от положения наблюдателя. Развитая выше идея о том, что уровень государственного долга зависит от глаза (на самом деле – от рта) наблюдателя, вполне может быть названа идеей фискальной относительности. Идею фискальной относительности легко понять, если задуматься о методе экономической науки.

Экономическая наука использует математические модели, в которых три главных действующих типа субъектов – се́мьи, частные фирмы и государство – взаимодействуют для достижения определенных социальных или экономических целей. Предполагается, что каждый из участников (а также создаваемые ими экономические организации) действует рационально. Рациональность не означает, что действующие лица знают все обо всем или что они не совершают ошибок. Не предполагается также, что в мире отсутствует неопределенность или что рынки совершенны. Рациональность означает лишь то, что действующих лиц нельзя постоянно и систематически дурачить и что они в состоянии отличить реальные изменения политики от переклейки этикеток.

Формулируя свои экономические модели, в том числе те, которые предназначены для исследования экономических последствий различных видов фискальной политики, экономисты для обозначения переменных или констант используют символы, обычно буквы греческого алфавита. Один символ может обозначать государственные расходы, другой – доходы семей, третий – прибыли предприятий. Символы могут быть любыми, а результаты моделирования можно обсуждать на любом языке – кельтском, суахили, английском… И какой бы язык мы ни выбрали, это никак не повлияет на результаты и выводы.

Если вы согласны с последним высказыванием, то вам должно быть понятно, что фискальные термины произвольны. Выбирая те или иные термины, мы всего-навсего выбираем язык для обсуждения экономической модели, то есть определяем набор слов, которые привязываем к математическим символам и выражениям. Говоря об экономике стран Труляля и Траляля, мы использовали разные термины (или слова) для обозначения 1000 долл., которую в математической модели мы можем обозначить как Θ, когда правительство забирает деньги у молодого, и как φ – когда оно передает их старику.

Из идеи фискальной относительности следуют четыре важных вывода:

1. Показатель бюджетного дефицита не имеет самостоятельного экономического смысла.

2. Недостаточно четко определено не только понятие бюджетного дефицита. Измерение годовых налоговых поступлений и трансфертных выплат так же бессмысленно, как и сопряженные концепции типа личных сбережений и располагаемого (чистого) дохода.

3. Любую конкретную фискальную политику или ее компонент можно назвать по-другому, что делает несостоятельным обособленный учет для конкретных программ, таких как система социального страхования.

4. Важнее всего то, что фундаментальные аспекты фискальной политики, такие как фискальное бремя (А), которое переносится на плечи будущих поколений, четко определены и могут быть измерены при использовании любых терминов, потому что конечный результат один и тот же.

Чтобы убедиться в верности пункта 4, вспомните четыре разных обозначения чистых налогов на протяжении жизненного цикла, которые взимают с молодых в странах, где проживают Труляля и Траляля. И во всех четырех случаях дисконтированная текущая стоимость налагаемых на молодых чистых налогов на протяжении жизненного цикла неизменно составляет 90,90 долл.^{55}

Чтобы прояснить смысл последнего утверждения, вернемся к нашим А, В и С.