Пенсионная система перед бурей. То, что нужно знать каждому о финансовом будущем своей страны

Множественное равновесие

Достаточной причиной для внезапного выхода инфляции и процентных ставок из-под контроля является уже тот факт, что рост уровня цен (повышение стоимости определенного набора товаров и услуг) может иметь столь драматичные последствия для проведения фискальной политики. Причиной является множественное равновесие – ситуация, когда с равной вероятностью возможны два или более сценариев экономического развития.

В качестве простого примера множественного равновесия рассмотрим ситуацию, когда без каких-либо видимых причин все одновременно начинают пессимистически оценивать экономические перспективы. Иными словами, представим, что все поверили, что скоро все пойдет прахом. Каковы последствия? Компании, опасаясь, что не смогут распродать продукцию, начнут сокращать производство и увольнять рабочих. Уволенные рабочие уменьшат спрос на товары и услуги. Мы можем убедиться, что иррациональная уверенность производителей в грядущем падении спроса приводит к действительному снижению спроса. Возможна и обратная ситуация, когда все вдруг уверятся в радужности экономических перспектив, и тогда экономику ожидает бум. Компании, поверив в то, что спрос на их продукцию вырастет, наймут дополнительный персонал, и спрос действительно вырастет. В этом простом примере экономика может развиваться по двум альтернативным сценариям – плохому и хорошему, – и впереди ее будут ждать два равновесия – плохое и хорошее.

Что касается бюджетной проблемы, здесь тоже найдется место для множественного равновесия, потому что преодолеть фискальный разрыв можно разными способами. Каждый из способов предполагает свой сценарий развития инфляции и реальной экономической жизни. Если, к примеру, уровень цен скачкообразно удвоится, реальная величина официального государственного долга столь же мгновенно уменьшится вдвое^{91}. Разумеется, это уменьшит фискальный разрыв и ослабит давление в пользу будущего сокращения расходов и повышения налогов. А если уровень цен вдруг утроится, возникнет иное равновесие, и потребность в корректировке фискальной политики станет еще меньше.

Если бы правительство сообщало нам, сколько оно планирует расходовать и, соответственно, собирать налогов в будущем, текущий и будущий уровни цен оказались бы скорректированы таким образом, чтобы соответствовать этим планам. Но поскольку правительство не формулирует такого рода планов, у экономики нет ориентиров для корректировки уровня цен и приспособления к будущим фискальным обстоятельствам. Иначе говоря, ничто не может помешать тому, чтобы завтра уровень цен удвоился из соображений бюджетной необходимости, потому что фискальная политика явно вышла из-под контроля и готова изменяться скачкообразно.

Ситуация кажется застывшей. Никто не знает, каким образом государство будет решать долгосрочные бюджетные проблемы. Те, кто может знать – президент и члены Конгресса, – не говорят, потому как не знают, где выход, не думают, что это важно, либо им просто наплевать. Все пытаются угадать, по какому пути пойдет экономика, и именно поэтому уровень цен может мгновенно подскочить самым немыслимым образом. Пар кончается

Масштабы возможного скачка уровня цен решающим образом зависят от того, в какой степени инфляция способна «выправить» фискальный дисбаланс. Чем легче это сделать с помощью инфляции, тем ниже будет ее уровень. К сожалению, трудно с помощью инфляции закрыть фискальный разрыв в размере 51 трлн долл.

У федерального долга средний срок до погашения составляет пять лет, а треть долга должна быть погашена в течение года. Краткосрочный характер долга означает, что умеренная инфляция в состоянии лишь незначительно уменьшить реальные размеры долга. Но важно помнить, что официальный государственный долг – лишь верхушка айсберга. Даже если с помощью инфляции устранить все 4 трлн долл. федерального долга, останется проблем еще на 41 трлн долл.^{92}

Система социального страхования, Medicare и другие адресные трансфертные программы составляют львиную долю этой постоянно углубляющейся долговой ямы^{93}. В 2004 фискальном году затраты по программам социального страхования, Medicare и Medicaid выросли на 6,6 %, немного больше, чем в 2003 г. (5,8 %), но значительно меньше, чем в 2002 г. (7,6 %). Быстрее всего росли издержки по Medicaid: в 2004 г. они на 49 % превышали уровень 2000 г.^{94} Инфляция – плохой инструмент для борьбы с такого рода долговыми обязательствами, потому что они явным либо неявным образом индексируются в соответствии с инфляцией. Причем они привязаны не только к уровню инфляции, но и к уровню производительности труда. Это означает, что, когда труд делается более производительным и реальная заработная плата работников растет, реальная сумма адресных пособий также увеличивается.

В случае системы социального страхования индексация заработной платы закреплена законодательно. Система рассчитывает первоначальную величину пенсии нового пенсионера в соответствии с его средним индексированным месячным заработком. При вычислении величины среднего индексированного месячного заработка прошлые заработки нового пенсионера инфлируются в соответствии с ростом средней в масштабах экономики заработной платы за период со времени получения этого дохода до того года, когда ему исполнилось 60 лет. Как только человек начинает получать пенсию, индексированную по величине средней заработной платы, ее размеры ежегодно корректируется в соответствии с темпами инфляции.

В результате пенсии, выплачиваемые системой социального страхования, очень хорошо защищены от низкой и умеренной инфляции. Однако высокие темпы инфляции способны существенно уменьшить реальную покупательную способность пенсий, поскольку корректировка пенсий производится только раз в год – 1 января. Возьмем, например, 5-процентную месячную инфляцию. При такой инфляции к 31 декабря цены будут на 80 % выше, чем были 1 января того же года. А реальная покупательная способность пенсии, полученной в декабре, будет примерно наполовину меньше, чем в январе.

Имейте в виду, что если настолько же (или около того) сократить размер пенсий, все 35 млн членов Американской ассоциации пенсионеров двинутся маршем на Вашингтон. Они будут колотить конгрессменов своими тростями точно так же, как это случилось в 1989 г. с конгрессменом Дэном Ростенковски. В тот год Ростенковски помог провести закон, обеспечивавший престарелым медицинскую страховку для пострадавших в катастрофах, но он и его коллеги опрометчиво предложили пожилым людям участвовать в оплате этого дополнительного пособия. Chicago Tribune от 18 августа 1989 г. так рассказывает об этом происшествии: «В четверг утром группа пожилых граждан освистала конгрессмена Дэна Ростенковски, одного из наиболее влиятельных политиков США, и преследовала его по улицам Чикаго, после того как он отказался поговорить с ними о федеральном медицинском страховании….В конце концов Ростенковски, рост которого был 190 см, пробежал через автозаправку и скрылся в своей машине, над капотом которой еще минуту назад нависала Леона Козьен, одна из толпы протестующих стариков».

Любые попытки сэкономить на услугах Medicare ждет такой же прием (с тем лишь отличием, что на этот раз старики будут молотить конгрессменов подкладными суднами). В самом деле, на протяжении сорока лет правительству не удавалось добиться того, чтобы Medicare росла вровень с экономикой. В 1970 г. расходы Medicare составляли 0,74 % ВВП. Сегодня они выросли до 2,6 % ВВП. К 2030 г. они, по прогнозу, увеличатся до 4,7 %, а к 2075 г. – до 9,0 % ВВП. Кстати говоря, это будет равно нынешней доле в ВВП федеральных подоходных налогов!

Причина «расбухания» Medicare кроется в том, что реальные расходы на одного бенефициара растут намного быстрее, чем производительность труда. До сих пор расходы на пособия по Medicare индексировались не по уровню цен плюс рост производительности труда, а по отношению к показателям, которые росли намного быстрее этих двух переменных. Прогнозируется, что дальнейший рост пособий по Medicare в расчете на одного бенефициара будет на треть опережать рост производительности труда. Учитывая прошлые достижения, в это не очень-то верится.

Почему расходы Medicare росли так быстро? Ответ очевиден. Участники программы Medicare, то есть все лица в возрасте 65 лет и старше, вольны обращаться за помощью к любому врачу, когда хотят и где хотят. Они также имеют право оплачивать 80 % расходов на посещение врача и 100 % расходов на госпитализацию за счет государства, то есть за счет нас, налогоплательщиков.

Врачи, больницы и фармацевтические компании время от времени позволяют себе поворчать на столь непозволительную роскошь, но в глубине души они просто обожают эту систему. Поставьте себя в положение предпринимателя, который имеет возможность предложить каждому заглянувшему в дверь клиенту: «Выберите то, что вам больше нравится, а я отправлю счет правительству». Вам остается заботиться лишь о том, чтобы клиенты стучались именно в вашу дверь, а не к конкурентам. Для этого вам достаточно создать такие условия, чтобы совершение покупок стало удовольствием, и набить полки самыми новыми, самыми лучшими и самыми дорогими товарами.

В области медицины у этого бесподобного бизнес-плана есть только один недостаток: даже самые качественные медицинские услуги не всегда доставляют удовольствие пациенту. Хорошим примером является аортокоронарное шунтирование. Когда ваши артерии забивали склеротические бляшки, в 1970-е гг. вам приходилось идти на довольно тяжелую операцию, в ходе которой хирург вырезал из вашей ноги вену, вскрывал грудную клетку, затем удалял кусок артерии и вшивал на ее место вену. А целая бригада медиков хлопотала о том, чтобы вы остались в живых. Многие соглашались на эту тяжелую операцию почти не задумываясь, при этом не оплачивая ее из собственных средств. Это означает, что довольно много крайне дорогих операций оплачивались в рамках программы Medicare.

Сегодня многое изменилось. Хирурги освоили технику ангиопластики, которая позволяет обходиться без вскрытия грудной клетки. В грудной клетке делают небольшой прокол, через него в забитую склеротическими бляшками артерию вводят баллон и устраняют сужение сосудов. Эта операция намного проще и существенно дешевле, чем шунтирование. Не совсем хорошо лишь то, что она стала слишком притягательной: теперь при малейшем сужении сердечных сосудов человек ложится на операцию. В результате Medicare тратит на прочистку сосудов у пожилых граждан куда больше денег, чем прежде.

Еще одна программа адресной помощи, возможности которой могут быть подорваны инфляцией – Medicaid. В отличие от пациентов программы Medicare, молодые, среднего возраста бенефициары программы Medicaid бедны, можно даже сказать, очень бедны. Поэтому у них нет денег на оплату вашингтонских лоббистов. Пожилые бенефициары Medicaid также очень бедны и живут по большей части в домах для престарелых. У них также нет возможности проводить шумные кампании борьбы за повышение качества обслуживания. Учитывая это, можно было бы предположить, что расходы Medicaid не поспевают за ростом экономики. Однако нет ничего, что было бы так далеко от истины. На протяжении многих лет расходы Medicaid росли такими же – фактически, даже немного опережающими – темпами, что и расходы Medicare. Этот рост происходил как при демократических, так и при республиканских президентах, причем, что довольно любопытно, особенно быстро при республиканских администрациях. Хотите верьте, хотите нет, но сегодня совокупные расходы Medicaid превышают совокупные расходы Medicare.

Причины этого роста точно такие же, что и в случае программы Medicare. Обе программы предоставляют услуги в натуральной, а не денежной форме. Практически невозможно определить, какие из этих бесплатных или почти бесплатных услуг действительно нужны; а медики рады оказывать любые услуги – и чем дороже, тем лучше.

В последние годы предпринимались попытки привлечь пациентов программ Medicare и Medicaid к участию в организациях по поддержанию здоровья, чтобы снизить издержки и обуздать рост расходов. Но сегодня обе программы поглощают бо́льшую долю ВВП, чем когда-либо прежде, так что можно сделать вывод, что эксперимент с организациями по поддержанию здоровья не сработал.

Причина кроется в том, что в эти организации вовлекали наиболее здоровых подопечных Medicare и Medicaid, а менее здоровые и требующие бо́льших затрат оставались в рамках традиционных программ обслуживания. Дело кончилось тем, что Medicare и Medicaid больше платили организациям по поддержанию здоровья за обслуживание своих подопечных, чем если бы они не присоединились к ним. Эти программы платят данным организациям за медицинское обслуживание своих подопечных столько же, сколько они сами в среднем расходуют на одного бенефициара, а отнюдь не по более низким ставкам организаций по поддержанию здоровья.

Как мы убедились, инфляция (по крайней мере, не слишком значительная) мало помогает в решении проблемы федерального долга. И она бессильна ограничить рост издержек на адресные трансфертные программы. Поэтому зададимся другим вопросом: может ли инфляция помочь в сокращении реальных затрат на федеральные дискреционные программы? Однако и в этом случае (в той степени, в какой расходы государства направлены на приобретение реальных благ) инфляция не способна привести к сокращению реальных (с учетом инфляции) государственных расходов. С другой стороны, если государство готово мириться с ухудшением качества работы государственных служащих, оно может попытаться с помощью инфляции понизить их реальную заработную плату.

Но здесь возникает одна проблема: 600 тыс. служащих, работающих на федеральное правительство, являются членами Американской федерации государственных служащих, которая входит в 13-миллионное профсоюзное объединение АФТ-КПП. Если 600 тыс. федеральных служащих объявят забастовку, у любого правительства мгновенно пропадет всякое желание использовать инфляцию для сокращения их реальной заработной платы. Кроме того, поскольку половина дискреционных расходов федерального государства приходится на оборону, значительная часть федерального фонда заработной платы расходуется на жалованье военным. Идею понизить реальную зарплату военным в то время, когда страна ввязалась в глобальную войну с терроризмом, можно назвать в лучшем случае нереалистичной, в худшем – бредовой.

Последний инструмент, с помощью которого государство может делать деньги, делая деньги, – это сеньораж, о котором упоминалось выше. Вопрос лишь в том, какой инфляционный налог может выдержать экономика. Чтобы ответить на данный вопрос, следует обсудить размер денежной базы. Денежная база – это совокупный объем денег, который государство напечатало и запустило в оборот либо выдавая людям деньги в форме трансфертных платежей, либо оплачивая приобретаемые товары и услуги.

Сегодня объем денежной базы близок к 700 млрд долл. Если государство эмитирует, скажем, еще 70 млрд долл., объем денежной базы увеличится на 10 %. При прочих равных условиях можно ожидать, что такая инъекция наличных вызовет рост цен на 10 %. Следовательно, за желание ежегодно получать 70 млрд долл. сеньоража придется заплатить весьма высоким уровнем инфляции. Проблема подобной стратегии в том, что 70 млрд долл. – слишком малая выгода в обмен на постоянную 10-процентную инфляцию.

Чтобы убедиться в том, насколько незначительная сумма 70 млрд долл., представим, что нам удалось взять в долг 51 трлн долл., необходимые для того, чтобы заткнуть дыру в бюджете. По этому займу придется выплачивать проценты. С 51 трлн долл. придется ежегодно выплачивать 1,5 трлн долл. в виде процентов – намного больше 70 млрд долл.

В случае готовности терпеть более высокую инфляцию можно ежегодно печатать больше денег. Недостаток такой стратегии в том, что с некоторого момента темпы инфляции начнут расти экспоненциально: когда цены растут, люди начинают обращаться с деньгами как с горячей картошкой – пытаются как можно быстрее их истратить. Они понимают, что, если не поспешить, цены поднимутся и покупательная способность денег упадет.

Иными словами, начнет увеличиваться скорость обращения денег, что способствует ускорению инфляции. Если темпы инфляции станут достаточно высокими, люди вообще откажутся от использования долларов. Они будут использовать либо бартер, либо другие валюты (скажем, евро), либо золото и другие драгоценные металлы.

В 1920-е гг., когда рост цен в Германии побил все мировые рекорды, рабочим выплачивали заработную плату дважды в день и деньги развозили на тачках. Получив свою тачку денег, люди спешили в магазины. Стоило упустить несколько часов, и на эти деньги уже ничего нельзя было купить. Насколько быстро росли цены? За пять месяцев, перед ноябрем 1923 г., цены выросли в 854 млрд раз! Чтобы пример стал наглядным, представьте, что в Германии в 1920 г. самая дорогая почтовая марка стоила 4 марки, а в 1923 г. – уже 50 млрд марок.

В наши дни публика реагирует на гиперинфляцию иначе. Во время недавней гиперинфляции в России русские вообще отказались от использования рублей и создали развитую систему бартера. Для многих сделок, особенно крупных, таких как покупка дома или автомобиля, использовались доллары.

Итак, с помощью денежной эмиссии государству едва ли удастся заметно пополнить бюджет. Можно ли считать, что в таком случае не стоит тревожиться по поводу инфляции? Напротив, тот факт, что при низкой и умеренной инфляции бюджет не может выиграть ничего существенного, повышает вероятность того, что, когда цены начнут расти, этот рост будет чрезвычайно быстрым.

Этот момент важен, поэтому, чтобы избежать недопонимания, сформулируем эту мысль иначе: государству могут потребоваться столь значительные бюджетные ресурсы, что помочь сможет лишь очень высокая инфляция. Отсюда следует, что сильная инфляция неизбежна. И весьма вероятно, что она начнется в не столь отдаленном будущем.