Глава 4. Виагра, змеиный жир и другие популярные средства
Полагаю, в обозримом будущем о социальном страховании можно не беспокоиться. У нас столько других, куда более острых, насущных проблем, что прежде всего следует заниматься вещами неотложными, а не теми, которые могут ждать еще лет двадцать.
Шьют Тингрич, после избрания спикером Конгресса США в 1994 г.
Технологический прогресс
В конце 1999 г. один знакомый экономист неосторожно сослался на Котликоффа, и тому пришлось лететь в Вашингтон, чтобы выступить на слушаниях в Бюджетном комитете Конгресса по вопросу долговременной финансовой несбалансированности системы социального страхования. Получилось так, что в самолете Котликофф оказался соседом Эдварда Марки, конгрессмена от своего штата. Марки, пожилой демократ и видный член Конгресса, уже более четверти века представлял там седьмой избирательный округ Массачусетса. Имея реальное влияние на Капитолийском холме, он выступал на переднем крае реформы телекоммуникаций, занимался проблемами экологической политики, дерегулирования энергетики, защиты неприкосновенности частной жизни и множеством других важнейших вопросов.
Хотя Котликофф не был знаком с Марки лично, но сразу узнал его по фотографиям на агитационных брошюрах, которые каждые два года появлялись в его почтовом ящике. Представившись, Котликофф решил рассказать ему о пугающих цифрах поколенческого учета, о которых через несколько часов ему предстояло доложить коллегам конгрессмена.
Конгрессмен Марки вежливо слушал его пару минут. Потом решительно прервал: «Ребята, вы там в своей башне из слоновой кости уж очень пугливы. Экономика растет бешеными темпами, а технологический прогресс вообще никогда не был таким стремительным. У вас есть хоть малейшее представление о том, чего ожидать завтра от высоких технологий? Мы просто перерастем эти финансовые проблемы. Пора смотреть на вещи реально».
Котликофф, сообразив, что конгрессмен относится к экономической науке примерно с той же степенью уважения, что и собственная жена Котликоффа, пробурчал несколько слов о том, что не может с ним согласиться, и спрятался за газетой.
Это было давно, еще в то время, когда интернет-компании были на коне, а в воздухе витала «иррациональная эйфория».
Сегодня полмиллиона рабочих телекоммуникационной отрасли остались без работы, двое из пяти топ-менеджеров из сферы разработки программного обеспечения ищут работу, а инженеры-компьютерщики, зарабатывавшие сотни тысяч долларов, теперь продают обувь в торговых центрах. Как раз когда Марки в приступе красноречия разглагольствовал по поводу новой экономики и надсмехался над предположением, что нам нечем будет платить пенсии беби-бумерам, сотни телекоммуникационных и тысячи интернет-компаний уже находились на грани краха. Акциям технологических компаний в ближайшем будущем предстояло потерять не менее половины своей стоимости.
Мораль такова, что мы не можем быть уверены, что технологический прогресс и экономический рост продолжатся в будущем. Собственно говоря, мы не можем быть уверенными даже относительно роста экономики в прошлом.
Повторить? Хорошо. Показатели, по которым мы судим об экономическом росте, далеки от совершенства, и порой то, что фиксируется как увеличение национального производства, не имеет ничего общего с реальным и устойчивым приростом.
Возьмите, к примеру, экономический рост в период правления президента Клинтона. На самом ли деле он был столь быстрым и устойчивым, как утверждают Марки и другие фанаты «клинтономики»? Разумеется, нет. Вам приходилось слышать о темном оптоволокне? Это миллионы миль оптоволоконных линий связи, опутавших земной шар благодаря непомерным инвестициям телекоммуникационных компаний в конце 1990-х. Среди этих компаний, бо́льшая часть которых уже обанкротилась, а оставшиеся балансируют на грани разорения, – Global Crossing, WorldCom и Qwest Communications{57}. Термин «темное» отражает тот факт, что огромное количество кабельных линий, проложенных этой и другими компаниями, никак не используется. По ним не пролетают частицы света – фотоны, – несущие голос или интернет-сообщения (главным образом предложения удлинить пенис) по одной причине: они не нужны. По изящному выражению участников телекоммуникационного рынка, накопился излишек оптоволоконных линий. И как только этот излишек стал очевиден, на Уолл-стрит полыхнуло и с рынка испарился 1 трлн долл. стоимости акций фирм, которые так талантливо справлялись с ролью локомотивов экономического «роста»{58}.
А теперь будьте внимательны. Когда деньги были вложены, их учли в составе роста производительности труда и совокупного объема производства. Но когда деньги пропали, специалисты по исчислению национального дохода не вернулись назад, чтобы откорректировать показатели экономического роста 1990-х. Когда инвестиции утратили рыночную стоимость, они не скорректировали в сторону уменьшения показатели объема производства, производительности и роста за тот год. Причина в том, что наши специалисты по исчислению национального дохода используют бухгалтерскую (историческую), а не рыночную стоимость.
Отличительной особенностью 1990-х гг. было не только изобилие бесполезных инвестиций, сделанных телекоммуникационными компаниями, но и десятки миллиардов долларов вложений в интернет-компании, таких как pets.com, которые большей частью уже похоронены. Все эти роскошные компьютерные программы, впечатляющие веб-сайты со всеми их рекламными объявлениями, PR-кампаниями и сказочными бизнес-планами вылетели в трубу вместе с породившими их доткомами. Эта эпидемия банкротств не нашла никакого отражения в показателе роста производителъности в США. Это важно, потому что, если кто-нибудь захочет выступить в роли спасителя по отношению к демографическим и фискальным проблемам, он непременно попытается опереться на рост производительности и в качестве примера укажет на «безмятежные» дни 1990-х.
Предположим, конгрессмен Марки оказался прав: недавний экономический рост был реальным, и мы можем рассчитывать на него в будущем. Но даже тогда Марки все равно будет неправ в том, что рост может разрешить наши фискальные проблемы. Как показано в следующей главе, наши пенсии и пособия по социальному страхованию определены так (явным или неявным образом), что растут вместе с ростом производительности. Кроме того, поскольку стоимость закупаемых правительством товаров и услуг тесно привязана к реальной заработной плате, рост производительности труда ведет к росту реальных ставок заработной платы и реального объема государственных расходов.
Когда речь идет о будущих расходах по системам социального страхования и Medicare, важно не забывать о взаимосвязи между демографией и ростом производительности. Поскольку численность получателей пенсий и пособий станет увеличиваться куда быстрее, чем численность работающих, расходы будут расти быстрее налоговых поступлений даже при повышении темпов роста производительности.
Этот момент полностью раскрыт в работе Гохейла – Сметтерса{59}. Вспомните, что масштаб фискального разрыва – 45 трлн долл. – подсчитан исходя из предположения о росте производительности труда на 1,7 % в год. Если годовой рост производительности составит 2,2 %, дисконтированные расходы вырастут значительнее, чем дисконтированные доходы. Фискальный разрыв увеличится до 56 трлн долл.! С другой стороны, поскольку ставки заработной платы, из которой придется покрывать этот увеличенный дисбаланс, станут выше, рост ставки налога будет не сильно отличаться от того, что потребуется для меньшего финансового разрыва.
Какой последует вывод? Пока мы не изменим явную и неявную зависимость между ростом производительности и федеральными расходами, не приходится рассчитывать, что сколь угодно значительный и устойчивый рост поможет нам выкарабкаться из фискальных проблем. Трудно представить, как отреагировал бы сегодня на все это конгрессмен Марки, но, будь он сообразительнее, он просто сменил бы тему разговора. Правда, Марки мог бы предложить другое волшебное средство, скажем, распродажу государственных активов.