Убийца, ваш выход! Премьера

Эпилог пьесы

Если бы главному инспектору уголовной полиции Родерику Аллейну было дело до драматургического единства театрального действия, то его порадовало бы, что эпилог убийства в «Единороге» был разыгран и зачитан прямо на сцене.

Гарденера увели. С мисс Эмерелд случился непритворный истерический приступ, и ее увезли домой. Беркли Крамер, Джордж Симпсон, Говард Мелвилл и Дульси Димер, причудливо невесомые в безжалостном свете подлинной трагедии, покинули сцену и театр через служебную дверь. Бидлы удалились вместе со стариком Блэром.

Остались только Аллейн, Стефани Вон и потрясенный Найджел. Натяжной потолок сняли, мешок с грузом, висевший раньше на верхнем ярусе галерки, теперь валялся в куче мусора на полу. Аллейн отнес его на склад декораций и закрыл все двери, потом посмотрел на Найджела, стоявшего у служебного входа.

— Вот так, Батгейт, — сказал он. — Не водите дружбу с полицейскими.

— У меня другое мнение, — медленно проговорил Найджел.

— Вы слишком великодушны.

— Почему вы ничего не сказали мне?

— Если бы сказал, как бы вы поступили?

На это у Найджела не было ответа.

— Даже не знаю, — признался он.

— Вот и я не знал.

— Понятно…

— А вам самому это ни разу не приходило в голову? — сочувственно спросил его Аллейн.

— Сначала я думал на Сейнта, а потом… — Найджел оглядел кулисы и сцену.

Стефани Вон сидела в том же кресле, что и в вечер убийства, когда Аллейн учинил ей первый допрос. Казалось, она погружена в глубокие раздумья.

— Подождите меня где-нибудь, только не здесь, — попросил Аллейн Найджела, и тот понуро вышел во двор.

Аллейн шагнул на сцену.

— Где бы вы сейчас ни находились, возвращайтесь, — тихо сказал он.

Она подняла голову и взглянула на него.

— Я ровным счетом ничего не чувствую.

Он на мгновение накрыл ладонью ее руку.

— Холодная. Это шок. У вас всегда холодные руки. Маленькое чудо! Вызвать вам такси?

— Потом. Сначала надо определиться, на каком я свете. — Она хмуро посмотрела на свои пальцы, как будто что-то припоминая. — Полагаю, вы с самого начала знали, что со мной происходит? — спросила она наконец.

— Нет, не с самого. Догадка появилась тогда, когда вы сказали, что синяк у вас на плече — работа Сюрбонадье. Я вспомнил, как Гарденер стоял, положив руку вам на плечо, когда Сюрбонадье вас оскорблял. Я заметил, как он вас схватил…

Она поежилась.

— Я боялась, что он выкинет что-нибудь ужасное, — сказала она.

— Если вас это успокоит, то он сделал бы то, что сделал, независимо от того, существуете вы или нет.

— Знаю. Я была всего лишь приложением к факту, не правда ли? Во всяком случае, не мотивом.

— В квартире Сюрбонадье я понял, насколько вы готовы ради него на риск, — сказал ей Аллейн. — Я позволил вам сыграть вашу роль. Позволил вам думать, что вы добились победы.

— Зачем тыкать меня в это носом?

— Если выражаться цветисто — чтобы помочь вам меня возненавидеть и тем самым отвлечь.

— Надо же! — произнесла она задумчиво. — Я вас вовсе не ненавижу.

— Что странно…

— Для меня вы слишком умны.

— И все же половина победы на вашем счету. Мне искренне жаль, что все произошло именно так. Если бы это могло помочь, я бы сказал, что сам себя ненавидел, когда вас обнимал. Но это было бы правдой только наполовину. Мое состояние было сочетанием раболепия и восторга.

— Что с ним будет? — вдруг спросила она, расширив глаза.

— Не знаю. Его будут судить. Он виноват, смягчающих обстоятельств не заметно. Вы его не любите. Не разыгрывайте любовь, не притворяйтесь. Как это ни неприятно для вас самой, вы разлюбили его, когда узнали, что он натворил.

— Да, так оно и есть.

И она разрыдалась — некрасиво, с перекошенным лицом, с громкими всхлипами. Он испытующе смотрел на нее, а когда она протянула руку, дал ей носовой платок. Потом принес из комнаты Сюрбонадье фляжку, с гримасой ополоснул стакан, плеснул в него виски и подал ей.

— Выпейте, вам будет полезно.

Она опрокинула стакан, задохнулась, долго дрожала.

— Теперь я посажу вас в такси, — сказал Аллейн.

Увидев их, Найджел спрятался на складе декораций. Сев в такси, она сказала Аллейну:

— До свидания. Вы знаете, где меня найти, если… если я понадоблюсь.

— Конечно, бедняжка…

Она подала ему руку, которую он, поколебавшись, поцеловал.

— Вы излечитесь. До свидания.

Он назвал водителю адрес, немного постоял в пустом дворе и вернулся к Найджелу.

— Ну, что вы хотите услышать?

— Все! — заявил Найджел.

— Что ж, слушайте внимательно. Приступим…

Он указал на два выцветших кресла и распахнул двери склада, впустив внутрь солнечный свет.

— Итак, приступим, — повторил он и, закурив сигарету, повел рассказ. — Расследуя убийство, полиция обычно первым делом подозревает самое очевидное. Что бы ни говорили психологи — а они, учтите, знают, о чем говорят, — очевидный подозреваемый — это водящий в игре. В данном случае это тот, кто спустил курок, то есть Гарденер. Поэтому я приглядывался к нему с самого начала. Кто еще рискнул бы подменить патроны? Вдруг Гарденер не спустил бы курок или сделал это слишком поспешно? Разве кто-нибудь другой пошел бы на такой риск? Может, и пошел бы… А вот если убийца — сам Гарденер, то для него риска никакого. Потом я напомнил себе, что мы имеем дело с профессиональным лицедейством. Тарденер — превосходный актер, поэтому я не обращал внимания на его угрызения совести и потрясение. Как разумно с его стороны было распространяться о неискренности актеров, подразумевая, что он среди них единственный, кто не кривит душой! Я все это сознательно отмел. Когда мы снимали показания, я сразу обратил внимание, что он и Стефани Вон находились ближе остальных к сцене.

Тогда на подозрении у меня были, конечно, все. Но он находился с ней в его комнате, а ее собственная комната, у самой сцены, пустовала. Он легко мог, покинув ее, забежать туда, надеть перчатки Сейнта, найденные на сцене (с ними ему повезло, раньше он собирался воспользоваться собственными), удостовериться, что в коридоре пусто, и в темноте подменить на сцене патроны. Я заподозрил, что отдавленная нога — выдумка, нарочно придумал про запах — и он попался. После этого я занялся им всерьез. Он все вам выложил про дело о клевете, но только тогда, когда стало ясно, что мы все равно сами все узнаем. По его словам, статью написал Сюрбонадье, а я заподозрил в авторстве его самого. Найдя в квартире Сюрбонадье поддельные подписи, я убедился, что статья его. Вдруг Сюрбонадье шантажировал его, угрожая выдать Сейнту? Тот в два счета погубил бы его карьеру. Вдруг Сюрбонадье грозил раскрыть Стефани Вон, что я заподозрил правду об их кембриджских деньках? Все это предположения, но наводящие на размышления. Я отправил в Кембридж сотрудника, и тот отыскал старика, прислуживавшего Гарденеру и слышавшего его разговор с Сюрбонадье, обвинявшего его в написании той статьи. Гарденер был гораздо сильнее замешан в истории с наркотическими вечеринками, чем признавался вам. Что правда, так это его страсть к Стефани Вон и ненависть к Сейнту. Страсть, разгоряченная наркотиками, вдохновила его на статью. Сведения из Кембриджа поступили только прошлым вечером. Все подтвердилось.

Теперь о белилах. Они разлились после нашего ухода из гримерной. По словам мисс Вон, когда ушел Сюрбонадье, там остались только она и Трикси. Зайти туда мог один Гарденер. Все остальные неминуемо наткнулись бы на Бидлов, сначала стоявших в коридоре на углу, а потом скрывшихся у себя в гардеробной. Уходя на сцену, Гарденер оставил мисс Вон в своей комнате. Если бы убийство было делом рук Пропса, то он не подобрался бы к «звездной» комнате, Симпсон, находившийся на сцене, — тоже. Не говоря о Сейнте, потому что, воспользуйся он дверцей на авансцене, та расскрипелась бы на весь зал. А вот Гарденеру никто не мешал там побывать.

— Вы хотите сказать, — подхватил Найджел, — что он оставил ее в своей комнате, отлучился в ее, натянул перчатки, убедился, что в коридоре пусто, и шмыгнул на сцену? Тогда и испачкал перчатки белилами?

— Да.

— А письмо с угрозами?

— Оно — его первая оплошность. Он напечатал его на сцене в последнем акте для последующего использования в том случае, если потребуется подкрепить выдумку об отдавленной ноге. Но потом он, наверное, сообразил, что после убийства его скорее всего обыщут. Здесь он действовал уже по наитию, без плана, ухватившись за случайное столкновение с кем-то на сцене. Можно себе представить, как он сожалел о своем чрезмерном хитроумии: ведь уничтожить письмо прямо на сцене было нельзя. Наверное, он просто его где-то припрятал, возможно, сунул в стопку чистой писчей бумаги. После обыска он мог его забрать, пока дожидался на сцене мисс Вон. Вы говорили, что в спектакле он всегда долбил по клавише Q. Наверное, он вспомнил, что делился с вами этой подробностью, и, забирая письмо, вытер на машинке все клавиши, кроме Q. Весьма артистично, но, к счастью, Бейли, хвала ему, уже успел проверить машинку и нашел на ней уйму отпечатков Гарденера. При второй проверке их уже не было — не считая отпечатков на клавише Q. Гарденеру все сошло бы с рук, если бы Бейли не оказался таким молодцом.

— Но Стефани Вон призналась, что… — начал Найджел.

— В чем она призналась? Что побывала в квартире Сюрбонадье и попыталась забрать поддельную бумагу, которую, как она знала, он хранил в своей коробке. Что я застал ее там и что она решила, что убедила меня, будто явилась за своими письмами. Что я ее обнимал, что я его худший враг… — Аллейн вдруг замолчал.

В затянувшейся паузе Найджел устремил на друга вопрошающий взгляд.

— А несчастный реквизитор? — спросил он наконец.

— Пропса я никогда не подозревал. Виновный никогда не обличал бы Сюрбонадье так, как это делал он. К тому же бедняге просто не хватило бы ума, чтобы такое сотворить. Он всего-навсего умудрился узнать Гарденера в потемках. Задел его и навел на мысль об отдавленной ноге — такое возможно. Так или иначе, Пропс был готов выгораживать человека, убившего обидчика его девушки. Но, прочитав сообщение об аресте Сейнта, он написал мне записку. Еще он позвонил Гарденеру и, видимо, сказал, что что-то знает. Гарденер предложил встретиться в театре, куда Пропс посоветовал проникнуть через окно в тупике Симонс. Гарденер, накинув манто, обвел вокруг пальца нашего Уилкинза. Переодевание — банальный вымысел авторов детективов, но на то и актерский талант Гарденера. Он мог пойти на этот риск. Вы наведались к нему как раз в тот момент, когда он сталкивал бедного реквизитора в петлю.

Найджел в ужасе внимал подробностям второго убийства.

— Сменщик Уилкинза увидел возвращение пожилого джентльмена в манто и не узнал его. Сегодня утром в квартире проводится обыск. Мы надеемся обнаружить улики изменения внешности. По-моему, в случае Феликса Гарденера присущее большинству убийц самомнение приняло гипертрофированные размеры. Убийство реквизитора было роковой ошибкой, но, с другой стороны, куда ему было деваться? Болван Пропс наверняка заявил ему, что не допустит суда и осуждения невиновного человека. Раз так, от Пропса нужно было избавиться. Избранный способ был неплох. Если бы вы не явились к нему и не выяснили, что он отсутствует, если бы старый слуга не подслушал давным-давно разговор между Гарденером и Сюрбонадье, если бы не следы грима на перчатках, то он мог бы выйти сухим из воды. Мы тоже хороши… Я бы не стал принимать поздравления за раскрытие этого преступления.

— Почему вы так стремились меня прогнать?

— Дорогой мой, вы же с ним были друзьями, его беспокоило, что вы успели подслушать у него в квартире. Короче говоря, он убийца — вот главная причина.

— Неубедительно, Аллейн.

— Просто вам не хочется, чтобы я вас убедил. Знаю, как вы удручены. Вы были сильно к нему привязаны? Отвечайте — сильно?

— Привязанностью это не назовешь, но дружбой, пожалуй, да.

— Где вы были в момент его ареста?

— Стоял под платформой осветителей.

— Тогда вы должны были видеть, как он спускался и как попытался меня лягнуть. Такой же удар он нанес Пропсу, отправляя его в петлю. Видели вы и…

— Да-да, его лицо.

— Своим поведением он буквально подписал себе приговор — на такое я даже не рассчитывал. Отправляя его на лестницу, я знал, что он разыграет ужас при обнаружении самоубийцы. Полагая, что он, возможно, заметит подмену — это же был попросту мешок с грузом, — я собирался посмотреть на его реакцию. Такого полного саморазоблачения я не ждал.

— То есть как?

— Он даже не удосужился толком посмотреть! Увидел нечто скребущее по брезенту сверху и решил, что это ноги трупа. В его мозгу осталась яркая картина — раскачивающееся тело, и, взбудораженный, он даже не стал уточнять, что там висит, потому что это было для него излишне. Он бесподобно разыграл ужас от нежданной находки — мертвого Пропса! Невиновный присмотрелся бы и сразу обнаружил, что на веревке болтается тяжелый мешок.

— Поразительно уже то, что он согласился туда лезть!

— Как ему было отказаться? Я сделал вид, что подозреваю Симпсона, и до смерти напугал беднягу, зато у Гарденера гора свалилась с плеч. Отказ стал невозможен.

— Маловато мотива — при колоссальном риске, — заметил Найджел.

— Если вдуматься, то все встает на свои места. Проболтайся Сюрбонадье — и Сейнт стер бы Гарденера в порошок. Если бы выплыло наружу его авторство статьи в «Морнинг экспресс», Сейнт его не помиловал бы. Можете не сомневаться, Сюрбонадье вытягивал из него неплохие денежки. Наркоману подавай все больше! К тому же с Сюрбонадье сталось бы очернить Феликса Гарденера в глазах Стефани Вон. Любопытно, что ей наговорил сам Гарденер… Во всяком случае, достаточно, чтобы она рискнула сунуться в квартиру. Недюжинная отвага!

Найджел бросил на него любопытный взгляд.

— Похоже на увлечение, не так ли, старина?

Аллейн встал и, глядя во двор, хладнокровно ответил:

— Она способна меня увлечь, когда не играет главную роль.

— Вы никогда не перестанете меня удивлять!

— Вы так считаете? Хочу угостить вас обедом. После этого мне придется вернуться в Ярд.

— Я как-то не голоден, — признался Найджел.

— Не советую отказываться.

Они дошли до фасада театра. Огромный единорог из стали и черного стекла безразлично поблескивал россыпью звездочек. Аллейн и Найджел застыли на месте, глядя на фантастического зверя.

— У этого дела есть одна уникальная особенность, — сказал Аллейн.

— Какая же?

— Благодаря вам я получил возможность наблюдать убийство, удобно устроившись по приглашению убийцы в кресле партера стоимостью пятнадцать шиллингов шесть пенсов.

Он остановил такси взмахом трости, и друзья молча укатили прочь.