Убийца, ваш выход! Премьера

Смерть Бородача

— Одного не пойму, — заговорил Найджел во втором антракте, — как этот Сюрбонадье умудряется играть в таком состоянии? Ни за что не догадался бы, что он выпивши, а вы?

— Я бы, наверное, догадался, — сказал Аллейн. — С наших мест видны его глаза — у него блуждающий взгляд.

— На мой взгляд, игра превосходная, — сказал Найджел.

— Согласен, — пробормотал Аллейн. — Вы, кажется, уже видели эту пьесу?

— Я писал на нее рецензию, — важно молвил Найджел.

— Сюрбонадье играет так же, как в прошлый раз?

Найджел удивленно уставился на друга.

— Знаете, — медленно проговорил он, — благодаря вам я сейчас подумал и понял, что нет, не так же. Теперь его игра впечатляет больше. Взять последнюю сцену с Феликсом, когда они одни на сцене. Что он говорит Феликсу? Что он прищемит ему хвост?

— «Я доберусь до вас, Каррутерс, — процитировал Аллейн, удивительно точно подражая нетрезвому голосу Сюрбонадье. — Доберусь, когда вы будете меньше всего этого ждать».

— Просто я еще никогда не бывал до такой степени впечатлен происходящим на сцене.

— Я смотрю, это действо вас увлекло! — усмехнулся Найджел, но Аллейну было не до смеха.

— Как-то все жутковато, — сказал он. — Атмосфера в гримерной перенеслась на сцену, только еще сгустилась. Сверхъестественное напряжение, как в ночном кошмаре! Потом он говорит: «Думаете, я блефую, притворяюсь, Каррутерс?» Гарденер ему в ответ: «Да, Бородач, я думаю, это блеф. А если нет, берегитесь!»

— Вы прирожденный имитатор, инспектор.

— Не надо преувеличивать, — отозвался Аллейн рассеянно.

— Что с вами?

— Сам не пойму. Пойдемте промочим горло.

Они отправились в бар. Инспектор предпочитал молчать и читал свою программку, Найджел тоже заглядывал в свою, испытывая нарастающее любопытство. Ему было страшно неудобно за неприятную сцену в гримерной, и он ломал голову, что за конфликт назревает между Гарденером, Сюрбонадье и мисс Вон.

— Надеюсь, старина Феликс поставил этого грубияна на место, — предположил он.

— Без сомнения, — ответил Аллейн, и тут раздался несносный звук колокольчика. — Идемте, — позвал он Найджела, — а то что-нибудь пропустим.

Он дождался, пока Найджел допьет свой стакан, и заторопился в партер, прокладывая ему путь.

— Боюсь, ужин получится невеселый, — сказал Найджел.

— Ужин? Возможно, его вообще отменят.

— Возможно. А если нет? Как нам поступить? Извиниться и не пойти?

— Лучше подождем и посмотрим.

— Полезное предложение!

— По-моему, ужина не будет.

— Все, начинается, — предупредил Найджел.

Свет медленно погас, полный людей зал погрузился в темноту.

Потом впереди появилась полоска света. Она постепенно расширилась, и в мертвой тишине — было даже слышно поскрипывание подъемных блоков — занавес пополз вверх. Начался последний акт пьесы «Крыса и Бородач».

В первой сцене последнего акта на сцене находились Бородач (Сюрбонадье), его отвергнутая возлюбленная (Джанет Эмерелд) и ее мать (Сьюзен Макс). Все они замешаны в торговле опиумом. Один из шайки убит по подозрению в выполнении тайных поручений Каррутерса по прозвищу Крыса (Феликс Гарденер). Мисс Эмерелд грозится, мисс Макс льет слезы, Сюрбонадье ворчит. У них на глазах он вынимает из кармана и заряжает револьвер.

— Что ты задумал? — шепчет Джанет Эмерелд.

— Навешу мистера Каррутерса.

Быстрая смена мизансцены в темноте.

Каррутерса (Феликса Гарденера) Бородач обнаруживает у него в библиотеке, заставленной теми кожаными креслами, которые Найджел и Аллейн видели, когда пришли в театр. Никому, кроме самого бдительного театрала, пока еще неясно, кто он на самом деле: подлая Крыса, организатор незаконного сбыта наркотиков, агент нацистов и враг народа или героический агент британской секретной службы. Он сидит за письменным столом и печатает письмо на пишущей машинке, клавиатура которой зрителям не видна.

— Он колотит по клавише Q, — шепотом поделился Найджел своим тайным знанием.

К Каррутерсу — Гарденеру пришла Дженнифер (Стефани Вон), страстно в него влюбленная, не сомневающаяся в его лживости, но завороженная вопреки благородным позывам своей натуры неотразимым обаянием Феликса. Мисс Вон была в этом эпизоде чудо как хороша и завораживала зрителей, знавших, что книжный шкаф может в любой момент отъехать в сторону, чтобы из-за него вылез дворецкий (Дж. Беркли Крамер), бандит из бандитов. В своей рецензии на пьесу Найджел назвал это эксплуатацией приевшегося сюжетного хода, однако Феликс Гарденер и Стефани Вон спасли эпизод своей утонченной, сдержанной игрой. Их реплики при всей мелодраматичности происходящего были безупречны, и все прошло на ура. Даже когда отъезжающий шкаф пришел в движение и бандит схватил мисс Вон за сдобные локотки и связал бедняжку, сие бесчинство сопровождалось изысканными словесами, как-никак дворецкий и по совместительству бандит оканчивал Итон.

Фонтан противоречивых чувств, исторгнутый мисс Вон, контрастировал с непостижимым поведением Феликса Гарденера. Тот достал, набил и зажегтрубку, после чего с еле слышным вздохом опустился в одно из кожаных кресел.

— Он изумителен! — не сдержалась женщина позади Найджела. Тот улыбнулся со смесью превосходства и снисходительности и покосился на Аллейна. Темные глаза инспектора были прикованы к сцене.

«Воистину, — подумалось Найджелу, гордому своей терпимостью, — воистину старика Аллейна зацепило!» Тут Аллейн приподнял бровь и сжал губы, чем принудил Найджела повернуться к сцене — и испытать, подобно другу, потрясение.

Сюрбонадье, изображавший Бородача, наблюдал за зрителями из глубины сцены. Одной рукой он держался за дверь, через которую вошел, другой теребил грязный платок у себя под бородой. Рот у него был полуоткрыт, как будто он запыхался.

Наконец он заговорил. Все это настолько походило на сцену в гримерной, что Найджел приготовился услышать: «Веселитесь?» Но реплика Бородача поразила его еще больше.

— Наконец-то Крыса забилась в свою нору! — изрек Артур Сюрбонадье.

— Бородач… — прошептал Феликс Гарденер. Большинство актеров постарались бы рассмешить такой репликой зал, мало кто из них попытался бы добиться противоположного эффекта. Феликс Гарденер принадлежал к заведомому меньшинству: он произнес это слово так, что зрители затрепетали.

Бородач вышел на авансцену, держа в правой руке револьвер.

— Ты не убийца, Крыса, — проговорил он. — Убийца — я. Подними руки!

Гарденер медленно поднял руки над головой. Сюрбонадье тщательно его обыскал, удерживая на мушке, после чего, сделав шаг назад, перешел к обличению. Сила его гнева, для сдерживания которой определенно требовались недюжинные усилия, вогнала зал в столбняк. Эмоциональный контакт между исполнителями и аудиторией достиг невыносимой степени накала. Найджелу было сильно не по себе. У него было ощущение, что на сцене разворачивается не высосанный из пальца конфликт выдуманных Бородача и Крысы, а смертельный антагонизм двух реальных людей, по случайности вынесенный на публику. Каррутерс по прозвищу Крыса был его другом Феликсом Гарденером, Бородач — ненавидящим Феликса Артуром Сюрбонадье. Все это было так отвратительно, что Найджел с радостью отвернулся бы от сцены, но сделать это было превыше его сил.

— Вечно ты подстерегаешь меня за углом, Крыса! — надрывался Сюрбонадье. — Что бы я ни делал на протяжении последнего года, ты ставил мне палки в колеса. Ты увиваешься за моей девушкой. — В его голосе появились истерические нотки. — С меня довольно! Я больше не могу, я пришел положить этому конец. Видит Бог, я пришел разделаться с тобой!

— Лучше не сегодня, Бородач. Спору нет, твой план хорош, и мне не хочется тебе мешать, но ты же видишь, мы не одни…

— Что ты несешь?

— Мы не одни, — повторил Гарденер с невыносимым легкомыслием героя толпы. — За тобой следит добрый ангел, Бородач. Ты в хороших руках.

— Разве, глядя на меня, можно подумать, что я шучу?

— Глядя на тебя, можно испытать зависть. Не веришь — сделай шаг вправо и посмотри в зеркало у меня за спиной. Уверен, в нем ты увидишь своего ангела - хранителя.

Сюрбонадье сместился в глубь сцены. Револьвер в его правой руке по-прежнему был направлен на Гарденера, но он не избежал соблазна мельком глянуть в зеркало над головой своего врага. Потом он медленно обернулся на дверь в глубине сцены, и в ней через мгновение предстала Стефани Вон. Она тоже была вооружена и целилась в Сюрбонадье.

— Дженни! — прошептал Сюрбонадье и опустил руку, блеснув револьверным дулом. Пальцы разжались, и он, как во сне, позволил Гарденеру его разоружить.

— Благодарю вас, Дженнифер, — молвил Гарденер.

Мисс Вон с легкой усмешкой опустила свой револьвер.

— Как же тебе не везет, Бородач! — проговорила она.

Сюрбонадье с нечеловеческим звуком, похожим на скулеж, вцепился в глотку Гарденеру, тот, задирая подбородок, дернул рукой — и случилось то, чего в страхе ждали все зрители: раздался оглушительный револьверный выстрел. Сюрбонадье уронил руки и с выражением безмерного изумления на лице рухнул к ногам Гарденера.

До этой минуты на сцене не было главных и второстепенных действующих лиц, но теперь Феликс Гарденер притянул все внимание к себе. Выражение его лица было повторением изумления Сюрбонадье, но усиленного в сотни раз. Он непонимающе посмотрел на револьвер и уронил его на пол. Потом вопросительно уставился на зрителей, скользнул взглядом по выходам из зала, словно замышляя побег, посмотрел на Стефани Вон. Та в ужасе смотрела на содеянное им.

Когда он наконец заговорил, то сначала беззвучно зашевелились губы, потом прозвучали слова, произнесенные голосом автомата. Голос мисс Вон был бесчувственным эхом. Это была беседа двух говорящих машин. Гарденер не отрывал взгляда от револьвера. Он уже нагнулся за ним, но в последний момент отдернул руку.

— Вот это игра! — прозвучало за спиной у Найджела. Аллейн вывел его из транса, похлопав по колену.

— Это конец? — спросил инспектор шепотом.

— Да, — ответил Найджел, — сейчас опустится занавес.

— Тогда выходим!

— Что?!

— Выходим, — повторил Аллейн и совсем другим голосом спросил: — Вы ищете меня?

Их кресла находились сбоку. Найджел поднял голову и увидел наклонившегося к его другу швейцара.

— Вы — инспектор Аллейн, сэр?

— Он самый. Уже иду. Вставайте, Батгейт.

Растерянный Найджел встал и вышел следом за Аллейном в проход. Швейцар проводил их в фойе, оттуда вывел в коридор, заканчивавшийся служебным входом. Только там швейцар нарушил молчание:

— Какой ужас, сэр! Ужас!

— Действительно, — подтвердил Аллейн холодно. — Я знаю.

— Вы догадались, сэр? Все остальные тоже?

— Не думаю. Кто-нибудь вызовет врача? Хотя это не так уж срочно…

— Господи, сэр, он мертв?

— Конечно, мертв.

Им навстречу торопился заламывающий руки старик Блэр. Аллейн прошел мимо него, преследуемый по пятам Найджелом.

— Инспектор Аллейн?

Это был некто в смокинге, бледный как сама смерть.

— Занавес опущен? — спросил Аллейн.

— Не думаю. Может, мне спросить, нет ли в партере врача? Мы ничего не поняли, я не прервал спектакля. Никто ничего не понял, даже в передних рядах ничего не знают — по крайней мере я так думаю… Он сказал, что надо послать за вами… — бормотал смокинг.

Они достигли кулис как раз в момент опускания занавеса; Стефани Вон и Гарденер еще находились на сцене. Зрительный зал устроил им ураганную овацию. Режиссер Симпсон покинул суфлерскую. Как только нижний край занавеса коснулся сцены, мисс Вон вскрикнула и бросилась Гарденеру на шею. Симпсон, тянувший занавес вниз, в ужасе взирал на Сюрбонадье, лежащего у его ног. Человек в смокинге — коммерческий директор — вышел из-за занавеса на край сцены. Оркестр заиграл было национальный гимн, но директор остановил его то ли жестом, то ли голосом, и исполнение гимна свелось к одной ноте, смущенно заглохшей. За занавесом слышали, как коммерческий директор обращается к зрителям:

— Если в партере есть врач, просьба к нему подойти к служебному входу сцены. Спасибо.

В этот раз исполнение гимна не ограничилось первой нотой.

— Ступайте к выходу. Никто не должен уйти, — обратился Аллейн к Симпсону. — Вы меня поняли? Батгейт, найдите телефон и позвоните в Скотленд-Ярд. Расскажите от моего лица, что здесь произошло, пусть пришлют тех, кого положено. Передайте, что мне нужны констебли. — Он повернулся к вернувшемуся из - за занавеса коммерческому директору. — Проводите мистера Батгейта к ближайшему телефону и возвращайтесь сюда.

Инспектор опустился на колени рядом с Сюрбонадье. Коммерческий директор уставился на Найджела.

— Где телефон? — спросил тот.

— Ах да, конечно… — спохватился директор. — Пойдемте, я покажу.

Они вышли через боковую дверь на авансцене в зрительный зал, где сразу столкнулись с рослым мужчиной во фраке.

— Я врач, — сообщил он. — В чем дело?

— Будьте так добры, пройдите на сцену.

Врач подозрительно посмотрел на директора и скрылся за занавесом.

Зрительный зал почти опустел. Несколько женщин с чехлами от пыли в руках шептались в сторонке.

— Принимайтесь за дело! — прикрикнул на них директор. — Я — Стейвли, а вы, мистер…

— Батгейт, — представился Найджел.

— Да, конечно. Какой ужас, мистер Батгейт!

Найджел подумал, что все твердят одно и то же — и больше ничего.

Они зашагали через фойе к кабинету. Перед выходом еще толпились люди.

— Ты не хочешь поехать в такси, дорогой? — обращалась какая-то женщина к своему мужу.

Найджел вспомнил номер Скотленд-Ярда. На его звонок быстро ответил мужской голос.

— Я звоню по просьбе главного инспектора Аллейна, — сказал Найджел в трубку. — В театре «Единорог» произошло несчастье со смертельным исходом. Инспектор просит немедленно прислать сюда кого положено и констеблей.

— Немедленно пришлем, — ответил голос. — Говорите, со смертельным исходом?

— Да, — подтвердил Найджел. — Думаю, что да. Еще я думаю… — Он помедлил, сделал глубокий вдох и выпалил неожиданно для самого себя: — Думаю, это убийство.