Убийца, ваш выход! Премьера

I

Аллейн посмотрел на подчиненных.

— Итак, дело сделано.

— Вы нас сильно удивили, шеф, — признался Фокс.

Бейли и Томпсон сидели, уставившись в пол.

Гибсон шумно вздохнул и вытер лоб ладонью.

Аллейн поймал взгляд констебля Лемпри.

— Вот вам, Майк, почти хрестоматийный пример, как не должен поступать ведущий расследование полицейский. Мотайте на ус.

— Конечно, сэр.

— И на что вы рассчитываете, шеф? — спросил Фокс. — Что он придет с повинной? Начнет все нагло отрицать? Попытается скрыться? Или что?

— Скрыться ему не удастся, — глухо проговорил Гибсон. — Здание оцеплено.

— Я сказал «попытается», Фред, — заметил Фокс.

— Если я заблуждаюсь, — пробормотал Аллейн, — то по крайней мере заблуждаюсь по-крупному. Монументально.

В коридоре послышался шум.

— Начинается, — сказал Аллейн.

В дверь постучали, и в артистическую вошел Перри Персиваль. Темное пальто, яркий шарф, желтые перчатки, зеленая шляпа.

— Вот, решил перед уходом узнать: я все еще под подозрением?

— На вашем месте я бы по этому поводу не волновался, сэр, — ответил Фокс. — Но оставьте мне свой адрес и номер телефона. Это формальность.

— Спасибо, мистер Персиваль, — произнес Аллейн после того, как Перри все продиктовал. — Спокойного вам сна.

Перри напряженно улыбнулся и направился к двери.

— Скоро все разойдутся по домам. Но ведь один из них убийца. Странно как-то. Ладно, позвольте откланяться.

Видимо, он в коридоре столкнулся с Габи Гейнсфорд. Было слышно ее восклицание и его раздраженное извинение. Она вошла в сопровождении Дарси. Он молча протянул листок с данными, своими и Габи. Вежливо попрощавшись, они вышли, держась за руки.

Следом появился Пул. Быстро оглядел комнату и посмотрел на Аллейна.

— Ваши действия мне непонятны, но в любом случае я намерен остаться в театре до конца. Вот только провожу Мартину — она живет в десяти минутах ходьбы отсюда — и вернусь. — Он на секунду замолк, затем добавил: — Мы обсудили это с Жаком Доре.

Аллейн ненадолго задумался.

— Что ж, я буду рад, если вы вернетесь.

Пул кивнул.

— Пойду пришлю к вам Елену. Она валится с ног от усталости.

— Пожалуйста.

Пул стремительно вышел. Вскоре дверь открыла примадонна.

Ее бархатный берет был надвинут на лоб и затенял глаза. Губы накрашены яркой помадой. Она протянула Фоксу листок с адресом и номером телефона и повернулась к Аллейну:

— Вы позволите, чтобы меня проводил Джеко? Думаю, он вам здесь не нужен.

Аллейн улыбнулся.

— Пожалуйста, я не возражаю.

Она протянула ему руку.

— Когда я снова обрету способность думать, то, наверное, пойму, насколько вы были добры и тактичны.

Она удалилась, и почти сразу же в артистическую вошла Мартина, продиктовала адрес и телефон и добавила:

— Мистер Доре поехал провожать мисс Гамильтон, но у него такой же адрес и телефон, как и у меня. Я снимаю комнату в доме, где он живет.

Взгляд Аллейна потеплел.

— До свидания, мисс Тарн, и удачи вам.

Ее миловидное лицо осветила улыбка.

— Большое вам спасибо.

После ее ухода в коридоре стало тихо.

Инспектор оглядел подчиненных.

— Идем?

Они направились за кулисы. Там горел свет, но на сцене царил полумрак, как и в тот день, когда Мартина впервые поднялась на нее. Пыльная лампочка освещала полку для корреспонденции, посредине которой белел конверт, явно оставленный недавно.

Письмо было адресовано инспектору Аллейну.

— Значит, вот он как решил поступить, — произнес инспектор и, взяв письмо, вывел всех на сцену.

Созданная Джеко декоративная винтовая лестница придавала интерьеру фантастический вид. У ее подножия были составлены стулья. В темноте выделялись контуры дивана.

Пока констебль Лемпри разбирался с распределительным щитом, полицейские осветили диван фонариками, лучи которых скрестились на смятой газете. Они осторожно двинулись к дивану, как будто там скрывался враг.

Аллейн приподнял газету, и лучи пяти фонариков остановились на лице доктора Разерфорда. Он был мертв.

п

Полицейские встали чуть поодаль, и Аллейн начал читать письмо вслух. Сцена теперь полностью осветилась. Письмо было написано на официальном бланке театра «Вулкан».

Кабинет администратора. 1.45 ночи.

Уважаемый мистер Аллейн!

Пишу на скорую руку, так что не обессудьте за некоторую бессвязность. Время поджимает, я все отчетливее слышу звяканье полицейских наручников.

Отто Брод написал пьесу и попросил Кларка Беннингтона показать ее сведущим людям для оценки. Бен дал почитать ее своим знакомым, знающим немецкий. Это были Доре и я. Пьеса, премьера которой состоялась накануне вечером, представляет собой вольную адаптацию произведения Брода, сделанную без его ведома. Но, как говорится, «тот подлый раб, кто платит»*. В любом случае я существенно улучшил его работу. Кажется, это сказал Джордж Мур: «Мой способ цитирования отличается от обычного тем, что я опускаю кавычки». Кстати, то же самое делал и уважаемый всеми Шекспир. Я полностью согласен с таким подходом.

Однако Доре в вопросах искусства придерживается буржуазной морали. Он отнесся к моему поступку с неодобрением, но деликатно промолчал. Британские критики придерживаются таких же нецивилизованных взглядов, что и Доре, и Бен это знал. Он подозревал авторство Брода и написал ему, а три дня назад получил ответ, подтверждающий подозрения. И он решил этим письмом меня шантажировать. Я сказал Бену, что договорюсь с Бродом — это была сущая правда, я так и намеревался сделать — и что он наверняка будет польщен тем, как я использовал его материал. Сочтет, как говорится, за честь. Финансовый вопрос, я не сомневаюсь, мы бы тоже уладили. Однако Бен решил по-другому. Он угрожал обнародовать письмо, если его племянницу снимут с роли. Позавчера под его давлением я подчинился и больше на этом не настаивал. Однако мисс Г. сама устроила так, что ее заменили. За пять минут до начала спектакля Бен сообщил мне, что, как только в финале опустится занавес, он выйдет к публике и объявит, что я украл пьесу. Зная, что этот человек слов на ветер не бросает, я был вынужден действовать. Сущность моего метода вы узнаете, как только проведете химический анализ грима, который был наложен на его отвратительную личину.

Он припудрил ее петидин-гидрохлоридом, эффективным анастезическим препаратом, который сейчас в моде. Это порошок, похожий на пудру. Максимальная терапевтическая доза препарата составляет сто миллиграммов. А Бен наложил на свою потную верхнюю губу примерно два грамма. Пока он был на сцене в последнем акте, я успел насыпать на лежащий на полке трюмо свежий ватный тампон петидин (прошу простить за некоторую стилистическую шероховатость этой фразы), а затем сжег его уже во второй свой приход в гримерную. Бен к тому времени уже находился в коматозном состоянии, и я даже засомневался, следует ли тут добавлять газ. Но нужно было имитировать самоубийство. Поэтому я перевернул коробку с пудрой, как будто он волновался перед таким событием. К сожалению, когда я накрывал его голову, частицы пудры попали на пальто. Вы это моментально заметили и потом, ухватившись за тонкую ниточку, раскрутили остальное. Кроме петидина. Но это не за горами. Поздравляю! Вы вполне достойны выйти с артистами на поклоны.

Довожу до вашего сведения, что с недавнего времени я взял в привычку усиливать действие нюхательного табака путем добавления этого восхитительного препарата. И последние несколько дней носил при себе изрядное количество. Как только Бен начал мне угрожать своим драгоценным письмом. Кстати, вы догадались, зачем я устроил это топтание при обыске? Чтобы ликвидировать коробочку с петидином. Но ваш человек собрал частицы для анализа.

Весь препарат я не уничтожил. Половину спрятал в диване. Скоро я вернусь туда, выслушаю ваше выступление и, если мои подозрения оправдаются, приму необходимые меры. Передам письмо этому идиоту, ночному сторожу, и попрошу положить на полку, когда все разойдутся, если он увидит, что я по-прежнему сплю. Пожалуйста, не пытайтесь меня реанимировать. Заверяю вас, к вашему приходуя буду мертв, мертвее не бывает.

Конечно, можно было обойтись без всего этого. Я легко мог бы доказать свое право использовать пьесу Брода, но скандал, который бы неизбежно возник, бросил бы тень на театр и на Адама Пула, которого я глубоко уважаю. Хотите, называйте это тщеславием.

Позвольте мне закончить последней цитатой из моего приятеля, плагиатора.

Но с нами иногда Бывает то, о чем мы не гадаем.

Мы демоны порою для себя,

Когда, не зная бедность нашей силы, Ее мы искушаем… *

Ну что ж, мне пора. Аве Цезарь, идущий на смерть приветствует тебя.

Искренне ваш, Джон Джеймс Разерфорд.