Из осажденного десятилетия

Раскрываешь себя, как ладонь, протягиваешь – держи.

Гром ворочается над степью, как старый волк.

Ты сидишь над огромной пропастью,

затерянная во ржи.

Если кто с тобой говорил, то давно умолк.

Эта осень жмёт на тебе в плечах,

сдавливает в груди,

это не с кем говорить – молчат и ангелы, и демоны,

и валькирии,

Внутренняя Монголия заключает последнее перемирие

с внутренней Атлантидой;

не стой в дверях – проходи.

Этот город, приросший, казалось, к коже – не отодрать,

вдруг становится в одночасье чужеклеточным,

раковым,

роковым.

Отворяет грязные дворы,

осенние канавы,

глубокие рвы.

Не возвращайся в знакомую комнату, не ложись

в кровать,

вино прокисло твое, хлеба у тебя черствы.

Мы, что не знаем имени для того, что у нас внутри,

что не даёт покоя, гонит вперёд, горит,

мы, не знающие родины, –

мы никогда не умрём.

Я ловлю чужих детей над пропастью – день за днём,

заходящее солнце светится янтарём.

Так иди, раскрывая себя ладонью, протягивай –

ветреным сентябрём,

и однажды прилипшая осень лопнет у тебя на плечах –

оставайся наг.