Из осажденного десятилетия

И НЕБОЛЬШОЙ РАССКАЗ БОНУСОМ

ЛИС ГОСПОДЕНЬ

Алексею Журавлёву

О том, что в зеркала можно ходить, Тим впервые узнал от бабушки. Он совсем не удивился, потому что всё происходило по сказочным законам. Он очень любил сказки. Ему только исполнилось пять лет, бабушка была очень старенькая, она умирала и научила его своему секрету. Логично же.

В зеркалах был другой мир, и Тим был его хранителем. Тим не очень понимал, что это значит, потому что в пять лет хранитель представляется кемто высоким и сильным. И непременно с огромным мечом. В восемь лет, впрочем, тоже. Меча у Тима не было. Впрочем, воевать в зазеркальном мире было не с кем. Там жили зайцы, сороки и воробьи. Иногда они разговаривали с Тимом, чаще – нет. В этом мире совсем не было людей, но Тиму нравилось там бродить. Особенно, когда он пошёл в школу, и его там начали обижать.

Он и правда был не очень внимательным и не всегда понимал, что говорят учителя, но это всё потому, что какая-то часть Тима, наверное, всегда жила в том, зазеркальном мире. А его считали глупым, но это было не так.

Когда началась война, в зазеркальном мире полил дождь.

Сначала грохот снарядов раздавался где-то вдалеке. Но уже тогда бродить по другому миру было совершенно никак нельзя. Дождь шёл непрестанно, и Тим ничего такого не мог придумать, чтобы он прекратился хоть ненадолго. Потом взрывы стали раздаваться ближе. Тиму было страшно. Ему хотелось спрятаться в зазеркальном мире, уютном и спокойном, но укрыться там было негде. Тим раньше никогда не задумывался о том, почему в том мире у него нет дома. Это было естественно и правильно: он должен ночевать у себя в кровати, иначе расстроятся родители. Время там текло немного

по-другому, но всё же Тим не задерживался надолго в мире, который он хранил. Гулял по удивительным еловым лесам и березовым рощам, удостоверялся, что всё идёт хорошо, иногда перебрасывался парой слов с каким-нибудь зайцем, заглядывал в зеркальце, которое всегда носил с собой, чтобы вернуться, и оказывался в своём мире.

Сейчас там лил дождь, и Тим заходил совсем ненадолго. Родители удивлялись, почему он надевает в школу плащ, если на улице стоит жаркое и сухое лето.

Потом война начала быть совсем близко. Однажды утром Тим встал и увидел, что соседнего дома больше нет. Он удивился и опечалился, потому что там в подвале жила его любимая чёрно-белая кошка, которую он часто подкармливал. Ему очень хотелось верить, что в тот момент кошки в подвале не было, но больше он её не встречал.

За себя он не очень боялся. У него на шее висел счастливый камушек – куриный бог на ремешке.

Когда-то, когда папа ещё не начал пить, они все вместе были на море, и там папа нашёл этого куриного бога и подарил Тиму. Это было самое главное и настоящее, что имел Тим: мир и камушек.

Однажды он вернулся из школы (в тот день гремело и взрывалось особенно часто) и увидел, что его дома больше нет.

Папа, наверное, был на работе, а мама могла выйти на рынок или по делам, но в последнее время папа ходил на работу не каждый день, и Тим совершенно не знал, где он был сегодня. Что-то свистнуло в воздухе и взорвалось где-то совсем рядом, и Тим побежал. Было очень жарко. В его портфеле лежал лёгкий осенний плащ, скомканный и засунутый под учебники. Мостовая была выложена камнями, и когда-то между ними росли травинки, но сейчас они все сгорели. Тим забежал за угол и увидел человека в военной форме. Живот у него был разворочен, и были видны кишки, как на уроке естествознания, и лицо у него было бледным, но он был жив. У него открывался рот, хотя крика не было слышно, и в глазах его светилось нечто безумное, но живое.

В городе грохотало. Тиму было очень страшно.

Людей вокруг не было видно. Ему очень хотелось, чтобы рядом оказался кто-то взрослый, который объяснил бы ему, что делать, но здесь лежал только этот человек в камуфляже с ужасными кишками и открытым ртом, и можно было сделать только одно. Тим выхватил из кармана зеркальце, схватил незнакомого человека за руку и потащил за собой в зазеркальный мир.

– Ох, – сказал Тим, придя в себя на жёсткой каменистой земле, поросшей пушистым зелёным мхом. Дождь лил так, что его помрачённое ужасом сознание мгновенно вернулось на место. Он оглянулся. Раненого человека в военной форме нигде не было видно. Зато рядом сидел довольно крупный лис и смотрел на него ошеломлёнными глазами.

– Что, блин, случилось? – хрипло пролаял он.

Тим вздохнул.

Именно в этот момент он вспомнил то, что ему рассказывала бабушка: то, о чём она просила его забыть. Забыть, чтобы вспомнить в нужный момент.

И теперь он знал, как вылечить оба мира от дождя и войны. Ну… почти знал.

Они шли рядом с Лисом. Тот был хмурым, неприветливым и так и не назвал своего имени. Тим решил, что будет звать его просто Лис. Как в книжке.

– Куда мы идём? – хмуро спросил Лис.

– Мы ищем дом, – ответил Тим. Ему всё ещё было очень страшно. Он сжал рукой камушек на шее, и стало немного легче. Дождь шёл и шёл, не прекращаясь; липкие капли, словно тысячи ядовитых насекомых, кусали за открытое лицо и руки, заползали под капюшон плаща. Сырость поселилась везде. Мокрыми были и шорты, и футболка, и трусы, и кеды, всё было противным, холодным и мерзким. Хуже всего были те капли, что кусали за лицо: они мешали подумать и сосредоточиться.

– Какой ещё дом? У тебя тут есть дом? – Есть, – сказал Тим. – Я очень надеюсь, что мы его найдём, и всё будет хорошо. Я думаю, что тогда война закончится, и дождь тоже. Я только не знаю, получится ли.

– Я сейчас всё что угодно допускаю, – буркнул Лис.– Даже то, что это всё мне видится в бреду. Даже то, что так выглядит грёбаный ад. Или рай. Если бы я, конечно, верил в ад или рай. Давай по пунктам.

Ты ищешь дом. Ты полагаешь, что это каким-то образом поможет тебе или мне в чём-то более существенном, чем спрятаться от этого проклятого дождя? – Да, – кивнул Тим. – Мне так сказала бабушка.

Она раньше хранила этот мир. Ты, может, тут встретишь других говорящих зверей; ты не удивляйся. Их бабушка раньше спасала. То есть, они были людьми, а не животными. В войну. Неизлечимых раненых.

Перетаскивала их сюда, как я тебя перетащил. Только они, я думаю, уже не помнят, кем были.

– Так, – терпеливо сказал Лис. – Допустим.

Раненые. Превратившиеся в зайчиков и лисичек, умеющие разговаривать и забывшие, кто они такие. Что дальше? – Ну, дом, – пожал плечами Тим. – Там станет понятно, что делать. Я так думаю, что я вспомню.

Потому что раньше я не помнил, кто все эти звери.

Я с ними разговаривал, но думал, что здесь просто звери разговаривают. Я что-то сделаю, и мир вылечится. Оба мира.

– Оба – то есть, вот этот и нормальный? – уточнил Лис.

– Ага, – кивнул Тим. – Только вы меня, пожалуйста, не бросайте. Мне немного страшно, а вы всё-таки взрослый.

Лис шумно фыркнул.

– Я идиот, а не взрослый. Мать, по крайней мере, так говорила, когда я пошёл воевать.

– Вы так думаете? – уточнил Тим.

– Нет, – ответил Лис. – Иначе я бы вряд ли валялся на той улице. Меня осколком накрыло. Чёрт.

Так а что всё-таки в том доме? – Я не знаю, – сказал Тим. – Я думаю, что вспомню. Но дом – это самое важное, что здесь есть. И его обязательно надо найти. Вы пойдёте со мной? – Я на втором курсе траву курил, – загадочно ответил Лис. – Но это серьёзнее. Полагаю, что пойду.

В конце концов, мне бы тоже хотелось найти какое-то цивилизованное укрытие от этого проклятого дождя.

Тим никогда раньше не был здесь ночью.

Они сидели рядом с Лисом в огромных, изогнувшихся, переплетённых, словно питоны из зоопарка, корнях дерева. Дерево было похоже на дуб, но листья его, иззубренные и широкие, Тиму были незнакомы. Лис признался, что он таких тоже не встречал. А он успел немного поездить по миру.

Лис рассказал, что он был не солдатом, а математиком. Совсем молодым. Собирался защищать диссертацию, но началась война.

– Я тогда ещё и с матерью поссорился, и с друзьями… И денег не было совсем. Ну, и с наукой тоже так… сложно. Я-то вряд ли что-то открыл бы, если уж честно. Ну и решил пойти защищать свою землю – так от меня хотя бы толк был.

Тим не запомнил, какое лицо, молодое или старое, было у того человека, который лежал на земле с развороченным животом. Только то, что оно было очень белым и с кричащими глазами.

Дождь лил. Привыкнуть к этому было нельзя.

Тима била непрекращающаяся дрожь, но он думал, что не заболеет. Очень хотелось обнять Лиса.

Тим чувствовал идущее от него тепло, но стеснялся. Всё-таки это был взрослый, который пошёл на войну, и которого там едва не убили.

Листва почти не защищала от тяжёлых, частых, мерно бивших по капюшону капель. Луны не было, но темнота в лесу не казалась однородной. Она была живой, и Тиму казалось, что её тёмные участки движутся. Словно это не тени, а длинные чёрные руки заболевшего мира, которые подбираются к нему, чтобы схватить.

– Не реви, – грубовато сказал Лис.

– Я не реву, – соврал Тим. – Это у меня от дождя лицо мокрое.

– И всхлипываешь ты тоже от дождя, да? Чёрт, ну откуда у меня в предсмертных кошмарах ребёнок? Я же никогда не хотел детей. Мне младшего брата хватило. Такой противный, надо сказать, ребёнок был.

Лис замолчал и придвинулся ближе к Тиму.

– Можешь меня обнять. Ты холодный совсем.

Утром, когда они двинулись в путь, лес по-прежнему казался чужим. Прежде Тим никогда не видел здесь огромных багровых лиан, которые, неприятно извиваясь, спускались с деревьев. Ему показалось, что одна из них двинулась в их с Лисом сторону. Он судорожно отдёрнулся, машинально сжав камушек на шее. Небо было не серым, а цвета подгнившего яблока. Дождь лил. Привыкнуть к этому было невозможно.

– Я вот что думаю, – хмуро бросил в сторону Лис. – А если это не предсмертные галлюцинации? – Конечно, нет, – сказал Тим. – Я же говорю, это другой мир, из зеркала. Я тут бывал, ещё когда был маленьким.

– Тогда все ещё хуже, – заключил Лис.

Из веток дерева выглянула большая рысь.

– О, – сказала она. – Новенький.

– Привет, – сказал ей Тим. Лис покосился в её сторону: – Привет. Как тебя зовут? – Я не помню, – сказала рысь. – Но я тоже воевал, как и ты. А до твоего дома, Тим, осталось совсем немного.

С этими словами огромный кот исчез в ветвях деревьев.

Грибы здесь росли огромные, размером с табуретку. Тим думал, что надо поесть, но грибы сплошь напоминали поганки и мухоморы. Раньше он никогда не бывал здесь так долго, чтобы проголодаться, и сейчас удивлялся тому, что не чувствует слабости и сосущей пустоты в желудке. Он просто шёл под мерный и отупляющий стук капель, которые сметодичной, пыточной частотой били его по голове, и знал, куда ему нужно идти. Гигантские грибы с уродливо искривлёнными шляпками преграждали ему дорогу, угрожающе покачивались лианы.

Он слышал крики далёких птиц и надеялся, что птицы не злые.

– Я не хочу есть, – сказал ему ночью Лис. Они лежали, обнявшись, под очередным корявым деревом,

в мокрой траве. От Лиса шло приятное согревающее тепло. – Скажи, я ведь умер? Умер, да? – Я не знаю, – честно ответил Тим. – Бабушка забирала сюда тех, кто не мог выжить. Ну, там, я имею в виду. А здесь, видишь, они живут. И даже не умирают от старости, я думаю.

– Отличная перспектива, – буркнул Лис. – Сойти с ума в обществе престарелых ветеранов в облике зайчиков и котиков.

– Ну, тут ещё есть я, – серьезно сказал Тим. – Я точно здесь буду. Мы же с тобой будем дружить, правда? Как бы там всё ни происходило? – Слушай, ребёнок… – Пожалуйста, – невежливо перебил взрослого Тим. – Пожалуйста. Я не знаю, что с моими родителями. Наш дом разбомбили. Мне очень нужен кто-то. Кто-то взрослый. Мне правда страшно.

Лис фыркнул. Вокруг них клубилась осязаемая, плотная темнота, из которой выступали причудливые очертания лиан, искорёженных деревьев, высокого кустарника. И лил дождь.

– Мне кажется, я скоро сойду с ума, – сказал Лис.– Этот дождь всё время бьёт меня по голове; хочется лечь и сдаться. У меня все равно нет никакого будущего. Но я попробую любить тебя. Я не обещаю, но очень попробую. То есть, не то чтобы я когда-то хотел детей или ещё одного младшего брата. Но ещё меньше я хочу сойти с ума.

Тим лёг на землю лицом вниз. Дождь бил его по спине и голым ногам, но это было уже где-то далеко.

– Эй, – ткнул в него носом Лис. – Ну что ты.

– Я больше не могу, – сказал Тим. – Мне кажется, что дом где-то рядом, но я не дойду. Я не могу.

Я устал. Мне восемь лет. Я думал, что пойду сегодня в школу.

Лис вздохнул.

– Восьмилетние мальчики не должны существовать в предсмертном бреду горе-вояк, это да. Но раз уж ты назвался моим другом, вставай. Найдём мы этот твой дом.

Тиму было очень трудно, но он встал.

Дом стоял на поляне, как и положено сказочному дому. Но он оказался совсем не волшебной пряничной избушкой. Он был чёрным и липким.

Его очертания постоянно менялись. Он был как бы облит тягучей смолой, непрестанно двигавшейся и время от времени словно тянувшейся к ним.

Он был живым. И дождь был живым, Тим это почувствовал. И этот уродливый лес с чудовищными грибами. Всё это было живым и заболевшим. И Тим знал, что надо делать.

Законы сказки.

Тим ещё раз посмотрел на этот дом. С невыносимо протяжным скрипом распахнулась дверь.

Она вела в абсолютную черноту, которая казалась оскаленной пастью. Тим невольно сделал к ней шаг и тут же отступил. Эта чернота была опаснее всего, что им встречалось до сих пор, и она затягивала.

Тим сжал в кулаке свой счастливый камушек, – единственное, что осталось у него от настоящей жизни, – и медленно стянул шнурок через голову.

– Ну, и что теперь будем делать? – заинтересованно спросил Лис.

– Нужно, – сказал Тим, – чтобы я отдал ему самое дорогое, что у меня есть. Тогда всё расколдуется и станет как прежде. Я точно знаю.

Но в голосе его звучало сомнение.

Лис фыркнул.

– Какая-то очень странная логика.

– Сказочная, – ответил Тим. – Это всё – такая сказка. Мне бабушка говорила.

Он размахнулся и бросил камушек со шнурком воткрытую дверь. Но ничего не произошло.

– Не сработало, – констатировал Лис.

Тим растерянно уставился на дом. Тягучий слой смолы сползал с его стены без окон и казался огромным языком.

– Но… но так ведь надо. Самое дорогое, что у меня есть… Это точно. Не может быть по-другому.

Лис вздохнул.

– В принципе, – сказал он, – я у тебя тоже есть.

– Ты? – удивился Тим. – Почему? Вы же взрослый. Вы не можете у меня быть.

– Ну, – фыркнул Лис, – я же всё-таки к тебе привязался. Даже взрослые, если к кому-то привязываются, начинают немножко принадлежать. Так что можешь считать, что я у тебя есть.

Тим замялся.

– А вы тогда… можете? Ну, зайти туда? – А тебе не кажется, что меня там съедят? – поинтересовался Лис.

Тим молчал.

– Но… – несмело сказал он, – вы же понимаете.

Всё расколдуется. И войны, наверное, не будет. Вы же – мой самый лучший друг.

– Единственный, я бы сказал, – уточнил Лис.– Ладно. Надеюсь, что если все будет так, как ты говоришь, то наши победят.

– Точно? – с надеждой спросил Тим. – Вы согласны? Лис хмыкнул.

– В конце концов, это всего лишь предсмертный бред. Я же говорил.

Он пошёл по мокрой поляне к дому. Языки смолы зашевелились, словно чуя поживу. Дверь распахнулась шире, ещё более жадно. Темнота внутри сползла на порог, нетерпеливо подрагивая. Дождь хлестал Лиса по мокрой слипшейся шерсти. Он вошёл в черноту и пропал.

Тим сел на землю и закрыл глаза. Он плакал.

А потом он встал, пересёк поляну и вошёл в самый обычный дом – тёплый, сухой и бревенчатый, в котором топилась печка и приятно пахло сухими травами. На столе стояло зеркало.

Лес был праздничным и зелёным, совсем не тёмным. На поляне цвели цветы. Никакого дождя не было.

Всё было хорошо.

Тим упал на колени и страшно, душераздирающе закричал.