Из осажденного десятилетия

Осень перевалила за середину, стали рельефнее,

чётче, темнее дома. Сумерки раньше, и красит

лиловым и синим их подступивший Самайн. Стали

слышнее шорохи: ветер лижет окна, где-то звенят

бубенцы тугие.

Близится время, когда становятся ближе

наши за грань ушедшие

дорогие.

Мёртвые – это не те, кого нет совершенно.

Мёртвые – это те, кто ушёл далеко – так, что

уже не достанешь во тьме замшелой. Канешь,

погнавшись, в туманное молоко. Кто-то – из тех,

за кого уже пьют без звона, кто-то однажды ушёл,

не вернувшись назад. Кто-то, вроде, и ходит, но –

незнакомы, неузнаваемы больше его глаза.

…

Эрик четвёртый год уже ходит в чёрном.

Эрик четвёртый год говорит друзьям:

«Рэй умерла. Я тогда за каким-то чёртом

уехал на день. Во всём виноват я.

Я, возвратившись, искал её две недели.

Понял не сразу, что больше её нет –

только когда рыдал у её тела,

влажные листья по ветру летели, летели,

в воздухе оставляя свинцовый след».

Эрику рекомендуют таблетки, йогу,

кто-то нашёл для него недурного врача.

В общем, считают, что справится понемногу,

вроде полегче стало, не так горяча

эта тоска в глазах – пошёл на работу,

даже какая-то девушка вроде была.

Рэй? Танцевала в каком-то клубе в субботу,

что ей случится, конечно, не умерла.

Эрик всё пьёт да глядит на её фото, где у неё в глазах

густая смола.

…

– Нет тебя больше, нет тебя в этом мире, нет –

я четыре года искал и звал, по подземельям метро,

коммунальным квартирам, даже спускался

в какой-то чёрный подвал. Нет тебя, нет. Я видел

твоё тело. Видел твой умерший остекленевший

взгляд. Милая, я за тобой бы спустился в ад –

кто бы лишь подсказал мне, как это сделать.

…

Красные листья летят по чёрным дорогам.

Ветер поёт под окнами, ищет щели. Умерших

и ушедших – не кличь, не трогай, пусть они будут

в покое своем священны. Разве что в ночь Самайна

зажги свечу им, на ночь в бокале оставь вино. Так

они, может статься, тебя почуют и поглядят недолго

в твоё окно.

– Холодно. Что-то жуткое в заоконье ходит и ходит,

скребётся в окна мои, плачет, рычит, стучится,

воет и стонет, и источает запах гнилой земли. Рэй,

приходи ко мне – поболтать, согреться, да, по вот

этому призрачному лучу.

Рэй, посмотри. Я взял своё сердце и из него

сотворил для тебя свечу.

…

– Милый мой, я пришла. Я уже стучу.