Из осажденного десятилетия

если же говорить о любви, то лучше молчать сперва,

ибо сказано столько, что если сложить слова

в гору, то она поднимется до небес,

кто ты перед ней; муравьишка и Эверест,

наполовину закрытый багровеющей пеленой.

если говорить о любви, то лучше уж не со мной.

но если всё же – то я вижу её тропой,

когда идёшь с завязанными глазами и просишь:

кричи и пой,

потому что не видно, не слышно, не чувствую ни хрена.

потому что, когда тропа – ты всегда одна.

потому что это – война с собой,

бесконечно давно начата.

потому что ты идёшь по тропе,

а вокруг – твои страхи и темнота.

и вокруг всё визги и крики, и совы хлопают

крыльями над головой,

делай правильный поворот,

не слушай подсказок,

не вой,

и чего тебе остаётся, когда в трясину проваливается

нога, –

стиснуть зубы: «Господи, помогай».

и чего это покалывает в межреберье –

то ли нервы, то ли это к надежде, любви и вере,

холод ветра или холод дула ощущается на затылке?

кто тебя подталкивает на развилке?

Господи, помогай, и шершавятся губы твои,

и не слышно шагов, и рука в пустоту,

и

ничего, ничего, ничего не осталось тебе.

вот тогда-то

тебя накроет ладонь с небес.

подтолкнёт и направит дальше: иди, я тут.

пока полностью не пройдёшь свою темноту.