Харри вышел на площадь у Центрального вокзала Осло и увидел Эйстейна Эйкеланна. Тот стоял у статуи тигра и переминался на каменных плитах с ноги на ногу. Эйстейн носил куртку в цветах футбольного клуба «Волеренга», но в остальном выглядел вылитым Китом Ричардсом. Волосы, морщины, шарф, подводка для глаз, сигарета, изможденная фигура.
Харри обнял друга детства не слишком крепко, а так же осторожно, как обнимал сегодня Эуне. Словно боялся, что сломает еще одного из близких ему людей.
— Ух ты, — оценил Эйстейн его вид. — Хороший костюм. Что ты там делал? Работал сутенером? Продавал кокаин?
— Нет, но ты, вижу, как раз этим и занимаешься, — заметил Харри, оглядываясь по сторонам. Люди на площади были в основном пассажирами пригородных поездов, туристами или офисными работниками, но мало где в Осло продажа наркотиков шла так открыто, как здесь. — Признаться, удивлен.
— Удивлен? — переспросил Эйстейн, поправляя солнечные очки — они немного съехали после объятий. — А я нет. Надо было начать много лет назад. Больше денег, чем в такси. Полезнее для здоровья.
— Полезнее?
— Я ближе к источнику. Сейчас в этот организм, — он провел руками вдоль тела, — поступают только высококачественные вещества.
— Мм… И, конечно, в умеренных дозах?
— Конечно. А ты как?
Харри пожал плечами.
— Сейчас пользуюсь твоим методом «Управление умеренностью». Не уверен, что это надолго, но посмотрим.
Эйстейн постучал пальцем по виску.
— Да, да, — сказал Харри, глядя на молодого человека в теплой парке, который стоял чуть поодаль и пристально всматривался в него самого. Даже с такого расстояния Харри различал его голубые глаза, открытые так широко, что были полностью видны радужки и белки вокруг. Руки он держал глубоко в карманах, как будто что-то прятал.
— Что это за парень? — спросил Харри.
— О, это Эл. Он понял, что ты полицейский.
— Дилер?
— Да. Хороший парень, но странный. Немного похож на тебя.
— Меня?
— Выглядит получше, конечно. И он умнее.
— Правда?
— О, ты по-своему сообразителен, Харри, но этот парень очень умный, просто ботан. Начинаешь говорить о чем-то, а он знает об этом все, как будто долго изучал именно эту тему, понимаешь. Вас объединяет еще то, из-за чего вы нравитесь женщинам. Вся эта харизматичная фишка с одиночеством. И он тоже заложник своих привычек, совсем как ты.
Тем временем Эл отвернулся, будто хотел скрыть от них лицо.
— Стоит здесь с девяти до четырех, по выходным не работает, — продолжал Эйстейн. — График, как в обычном офисе. Симпатичный, как я уже сказал, но осторожный, почти параноик. Охотно говорит о работе, но ничего не скажет о себе, как и ты. Этот парень даже имени своего не называет.
— Значит, Эл — это…
— Я дал ему имя по песне Пола Саймона «Ты можешь называть меня Эл», сечешь?
Харри ухмыльнулся.
— «Ты кажешься чуть нервным и весь такой из себя», — процитировал Эйстейн. — Ты в порядке?
Харри пожал плечами.
— Возможно, я тоже стал немного параноиком.
— Эй, — раздался чей-то голос, — товар есть?
Харри обернулся и увидел мальчика в худи.
— Я что, по-твоему — дилер? — прошипел Эйстейн. — Вали домой уроки делать!
— А ты не дилер? — спросил Харри, наблюдая, как мальчик направляется к парню, одетому в парку.
— Дилер, но не для детишек же. Это я оставляю Элу и западноафриканцам с улицы Торггата[36]. Кроме того, я — как первоклассная проститутка, работаю в основном по вызову. — Эйстейн ухмыльнулся, показав гнилые зубы, и помахал новеньким блестящим мобильником «Samsung». — Доставка до двери.
— Так значит, у тебя есть машина?
— Конечно. Выкупил у владельца таксомоторной компании старый «мерс», на котором раньше работал. Он говорил — клиенты жалуются на запах дыма, а он никак не может от него. избавиться. Считал, что это моя вина, хе-хе. И я забыл снять с крыши знак такси, так что могу ездить по выделенной полосе для автобусов. Кстати о дыме — у тебя есть сигареты?
— Я бросил. По-моему, у тебя всегда и в любых обстоятельствах есть свои.
— Твои всегда были вкуснее, Харри.
— Что ж. Теперь с этим покончено.
— Да, понимаю. Калифорния меняет людей.
— Далеко у тебя машина?
Сидя на изношенных передних сиденьях «мерседеса», они смотрели на раскинувшийся у моря район Бьёрвика. Это были красивые новые городские кварталы — и Ослобукта, и Сёренга. Недавно построенный здесь тринадцатиэтажный музей Мунка, загораживавший вид на море, казался пациентом психушки в серой смирительной рубашке.
— Господи, какое уродство, — вздохнул Эйнстейн.
— Так что ты скажешь? — напомнил ему Харри.
— Стать водителем и вообще мальчиком на побегушках?
— Да. И если окажется, что это важно для дела, мне понадобится свой человек, чтобы проследить кокаиновые связи Маркуса Рёда.
— Ты уверен, что он использует «волшебный порошок»?
— Чихает. Зрачки расширены. На столе солнцезащитные очки. Глаза непрерывно мечутся туда-сюда.
— Нистагм[37]. Но ты говоришь — проследить связи Рёда… Разве он не твой клиент?
— Моя работа — раскрытие убийства; возможно, двух. Не защита интересов этого человека.
— И ты думаешь, это из-за кокаина? Если бы ты сказал «героин», я бы не спрашивал…
— Я ничего не думаю, Эйстейн, но речь о зависимости, а она всегда на что-то влияет. И предполагаю, что по крайней мере одна из девушек тоже слишком увлекалась «дорожками». Она задолжала своему дилеру десять тысяч крон. Ну что, ты в деле?
Эйстейн изучал огонек своей сигареты.
— А почему на сáмом деле ты берешься за эту работу, Харри?
— Я же сказал тебе — деньги.
— Знаешь, именно так ответил Боб Дилан, когда его спросили, почему он начал карьеру с народной музыки и песен протеста.
— И ты думаешь, он соврал?
— Я думаю, это был редкий случай, когда Дилан сказал правду, а вот ты точно врешь. Если я собираюсь участвовать в этом безумии — я хочу знать, почему в него ввязался ты. Давай выкладывай!
Харри покачал головой.
— Хватит, Эйстейн, я не буду тебе рассказывать всю подоплеку — ради твоего благополучия и моего тоже. Тебе придется просто довериться мне.
— Когда в последний раз это заканчивалось чем-то хорошим?
— Не помню. Никогда?
Эйстейн рассмеялся. Вставил в плеер компакт-диск и прибавил громкость.
— Слышал последнюю вещицу группы «Talking Heads»?
— Альбом «Обнаженный» 1987-го года?
— 1988-го.
Эйстейн закурил и дал прикурить Харри. Из динамиков звучала песня «Blind». Дэвид Бирн пел о невидимых следах и следах, которые исчезли, а друзья курили, не открывая окон, и дым клубился внутри машины, как морской туман.
— У тебя когда-нибудь было такое чувство — вот точно понимаешь, что собираешься сделать глупость, и все равно делаешь? — спросил Эйстейн, затянувшись в последний раз.
Харри затушил окурок в пепельнице.
— На днях я видел, как мышь сама подошла прямо к кошке и кошка ее убила. Как думаешь, что все это значило?
— Да кто его знает. Отсутствие инстинкта самосохранения?
— Или какая-то странная тяга. Нас тянет — по крайней мере, некоторых из нас — к краю пропасти. Говорят, близость смерти дарит самое яркое ощущение полноты жизни. Ну, блин, не знаю.
— Хорошо сказано, — ответил Эйстейн.
Они смотрели на музей Мунка.
— Согласен, — произнес Харри. — Полное уродство.
— Ладно, — сказал Эйстейн.
— Что ладно?
— Берусь за эту работу. — Эйстейн затушил сигарету об окурок Харри. — Это наверняка веселее, чем продавать дурь. Чертовски скучное занятие, на самом деле.
— Рёд хорошо платит.
— Отлично, я согласен.
Харри улыбнулся и достал вибрирующий телефон. Увидел букву «Т» на дисплее.
— Да, Трульс.
— Я проверил отчет Института судебно-медицинской экспертизы. Тот, которым ты интересовался. У Сюсанны Андерсен на голове были швы. И на одной груди нашли слюну или слизь. Провели экспресс-анализ ДНК, но в базе данных зарегистрированных преступников совпадений не нашли.
— Хорошо. Спасибо.
Харри нажал «отбой». Вот о чем Катрина не хотела — или думала, что не может — сказать ему. Слюна. Слизь.
— Ну, куда едем, босс? — спросил Эйстейн, поворачивая ключ в замке зажигания.