Кровавая луна

ГЛАВА 23 Пятница Желтое бревно

— Тяжелая выдалась ночь? — спросила женщина, придерживая дверь для Харри.

Светловолосая Хелена Рёд, в обтягивающих джинсах и черной водолазке, оказалась меньше ростом, чем ожидал Харри. Он подумал, что она так же хороша, как на фотографиях.

— Неужели настолько бросается в глаза? — войдя, спросил Харри.

— Солнечные очки в десять утра? — ответила она вопросом на вопрос и повела его в глубь огромной квартиры. — И костюм слишком хорош, чтобы иметь такой вид, — бросила она через плечо.

— Спасибо, — произнес Харри.

Она рассмеялась и провела его в большую комнату, где с гостиной соседствовала зона для готовки с кухонным островом[63].

Со всех сторон лился дневной свет. Бетон, дерево, стекло — Харри предположил, что все здесь высочайшего качества.

— Кофе?

— Да, пожалуйста.

— Я хотела уточнить, какой именно, но ты похож на человека, который выпьет любой.

— Любой, — с кривой улыбкой подтвердил Харри.

Хелена нажала кнопку на сверкающей металлической эспрессо-машине, и та начала перемалывать зерна, пока хозяйка ополаскивала под краном держатель фильтра. Харри скользнул взглядом по вещам, прикрепленным магнитами к двойным дверцам холодильника. Календарик. Две фотографии лошадей. Билет с логотипом Национального театра.

— Собираешься завтра на «Ромео и Джульетту»? — спросил он.

— Да. Фантастическая постановка! Я ходила на премьеру с Маркусом. Маркуса не назовешь театралом, но он спонсирует театр, так что мы получаем много билетов. На вечеринке я раздала их целую кучу, потому что, думаю, люди просто обязаны посмотреть эту постановку, но у меня все еще валяются два или три. Ты когда-нибудь видел «Ромео и Джульетту?

— Только фильм.

— Тогда ты должен сходить на этот спектакль.

— Я…

— Обязательно должен! Погоди секунду…

Хелена Рёд скрылась, а Харри продолжил рассматривать дверцы холодильника.

Фотографии двух детей с родителями — похоже, сделаны на каникулах. Харри подумал, что Хелена, должно быть, приходится детишкам тетей. Ни одной фотографии самой Хелены или Маркуса, ни вместе, ни поодиночке. Он подошел к панорамным окнам высотой от пола до потолка. Из них открывался вид на весь район под названием Бьёрвика и на Ослофьорд. Единственным препятствием для взгляда был музей Мунка.

Харри услышал быстрые шаги Хелены, приближавшиеся к нему.

— Извини, ох уж этот музей. — Она протянула Харри два билета. — Мы называем его Чернобылем. Не каждый архитектор способен одним зданием уничтожить целый район, но надо отдать должное архитектурному бюро «Эстудио Эррерос»[64] — они справились.

— Мм.

— Спокойно приступай к тому, за чем пришел, Холе, я могу делать сразу несколько дел.

— Ладно. В основном я хотел услышать твой рассказ о той вечеринке. Разумеется, о Сюсанне и Бертине, но особенно — о человеке, который принес кокаин.

— Вот оно что… Ты про него знаешь, — отозвалась она.

— Да.

— Полагаю, никому не будет грозить тюрьма из-за пары дорожек кокаина на столе?

— Нет. В любом случае — я не полицейский.

— Верно. Ты человек Маркуса.

— Не совсем.

— Ну да, Крон сказал, что тебе дали карт-бланш. Но ты же знаешь, как бывает: кто платит, тот и заказывает музыку. — Она улыбнулась с легким презрением, и Харри засомневался, к кому оно относится: к нему или к его нанимателю. А может, к ней самой.

Приготавливая кофе, Хелена Рёд рассказывала Харри о вечеринке. Ее история совпадала со словами как Маркуса Рёда, так и Эйстейна Эйкеланна. Мужчина с зеленым кокаином появился практически из ниоткуда и подошел к ним с Маркусом на террасе на крыше. Возможно, он пришел без приглашения, но среди гостей таких было немало.

— Маска на лице, солнечные очки и бейсболка — по сравнению с остальными он выглядел по-настоящему подозрительно. Он настаивал, чтобы мы с Маркусом попробовали его порошок, но я заявила, что этого не будет, потому что мы пообещали друг другу больше никогда не прикасаться к этой дряни. И все же через несколько минут я заметила, что Маркус и еще несколько человек куда-то делись. У меня появились подозрения, потому что на вечеринке был парень, у которого Маркус обычно берет дурь. Я зашла в квартиру, а там… ну и зрелище!

Она закрыла глаза и приложила ладонь ко лбу.

— Маркус стоит, наклонившись над столом с этой мерзкой соломинкой в носу. Нарушая обещание прямо у меня на глазах. Именно в этот момент его кокаиновый нос решает чихнуть — и обламывает ему кайф. — Она открыла глаза и посмотрела на Харри. — Жаль, мне было тогда совсем не до смеха.

— Насколько я понимаю, торговец в маске попытался собрать с пола немного порошка, чтобы все-таки сделать дорожку для Маркуса.

— Да. А может, он просто пытался прибраться. Он даже вытер со стола сопли. — Она кивнула в сторону большого стеклянного стола, что стоял в гостиной возле дивана. — Вероятно, он хотел произвести на Маркуса хорошее впечатление, сделать его постоянным клиентом, а кто не захотел бы? Возможно, ты заметил — Маркус не жмот. Если есть выбор, переплатить или недоплатить, выберет переплату — так он чувствует свою власть. Скорее — так он обретает свою власть.

— Хочешь сказать, ему важна власть?

— Разве она важна не всем?

— Ну, мне определенно нет. Правда, только согласно моему самоанализу.

Они сели за обеденный стол напротив друг друга. Хелена Рёд смотрела на Харри так, будто просчитывала ситуацию. Прикидывает, как много ей следует сказать, подумал Харри. Оценивает собеседника.

— Почему у тебя металлический палец? — поинтересовалась она, кивнув на его руку.

— Потому что один человек отрезал мне палец. Долгая история.

Ее взгляд не дрогнул.

— От тебя пахнет застарелым перегаром, — сообщила она. — И рвотой.

— Извини. У меня была тяжелая ночь, и я не удосужился переодеться.

Она улыбнулась неопределенно, словно сама себе.

— Ты знаешь разницу между симпатичным мужчиной и притягательным мужчиной, Харри?

— Нет. И в чем она?

— Я спрашиваю, потому что не знаю.

Харри посмотрел ей в глаза. Она что, флиртует?

Хелена перевела взгляд на стену позади него.

— Знаешь, что мне показалось притягательным в Маркусе? Имею в виду — помимо фамилии и денег.

— Нет.

— То, что он казался притягательным и другим людям тоже. Разве это не странно? Разве такое может обладать накопительным эффектом?

— Понимаю, о чем ты говоришь.

Она покачала головой, словно признавая неизбежное.

— У Маркуса есть один-единственный талант. Он умеет дать понять, кто здесь главный. Как школьный лидер — ну, когда мальчик или девочка, сами не понимая зачем, захватывают первенство и единолично решают, кого брать в тусовку, кого нет. Когда, как Маркус, сидишь на этом социальном троне, у тебя есть власть, и она порождает еще больше власти. Понимаешь, Харри? Нас, женщин, заставляет тянуться к обладателям власти не расчетливый оппортунизм, а биология. Власть — это сексуально, и точка.

— Понятно, — отозвался Харри. Пожалуй, она не флиртовала.

— И когда ты, как Маркус, начинаешь любить эту силу, ты боишься ее потерять. Маркус хорошо ладит с людьми, но из-за того, что он и его семья обладают властью, его скорее боятся, чем любят. И это его беспокоит. Потому что ему важно нравиться людям. Не тем, кто ничего для него не значит — на таких ему наплевать, а тем, с кем он хочет быть на равной ноге, рядом с кем он хочет оказаться. Он поступил в норвежскую бизнес-школу BI[65], потому что хотел заниматься семейным бизнесом, недвижимостью.

Но там было больше вечеринок, чем учебы, и ему пришлось получать квалификацию за границей. Люди думают, что он хорош в своей работе, потому что его капитал растет, однако, если последние пятьдесят лет ты владеешь недвижимостью, не заработать просто невозможно. На самом деле Маркус — один из немногих, кому все- таки почти удалось разорить свою компанию — его дважды выручал банк. А люди способны услышать лишь ту историю успеха, которую рассказывают деньги. Я сама такая. — Она вздохнула. — У него был постоянный столик в клубе, где мужчины с деньгами, любящие девушек, которые делают, что им велят, снимают девушек, любящих мужчин с деньгами и делающих, что им велят. Звучит банально, однако так и есть. Я знала, что Маркус когда-то был женат, но уже много лет ведет холостяцкую жизнь. Я решила, что он не встретил подходящую женщину и что подходящая женщина — это я.

— И ты ему подходила?

Она пожала плечами.

— Полагаю, да. Красотка на тридцать лет моложе, умеющая себя подать, способная без неловкости общаться с его ровесниками и содержать дом в порядке. Наверное, вопрос был в том, подходил ли Маркус мне. Я очень нескоро задала себе этот вопрос.

— И что?

— И теперь я живу здесь, а он — в холостяцкой берлоге на Фрогнере.

— Хм. И все же вы двое были вместе по вторникам оба раза, когда пропали те девушки.

— А были ли?

Харри показалось, что он видит вызов в ее глазах.

— Так ты рассказала полиции.

— В таком случае, полагаю, действительно были.

— Ты пытаешься дать мне понять, что ты сказала неправду?

С виноватым лицом она покачала головой.

— Кому больше нужно алиби — тебе или Маркусу? — спросил Харри, сосредоточившись на ее реакции.

— Мне? Ты думаешь, я могла бы… — Смущение исчезло с лица Хелены, и по комнате разнесся ее смех.

— У тебя есть мотив.

— Нет, — возразила она, — у меня нет мотива. Я разрешила Маркусу ходить налево и поставила единственное условие — не позорить меня и не отдать им мои деньги.

— Твои деньги?

— Его, наши, мои — неважно. Не думаю, что эти девушки строили подобные планы, да и в эксплуатации они были не слишком дороги. В любом случае ты скоро поймешь, что мотив у меня отсутствует. Сегодня утром мой адвокат отправил Крону письмо о моем желании развестись и получить при разводе половину всего имущества. Видишь? Мне не нужен Маркус. Кто бы ни хотел его забрать — пусть забирает. А я просто хочу свою школу верховой езды. — Она холодно рассмеялась. — Кажется, ты удивлен, Харри?

— Хм. Кинопродюсер из Лос-Анджелеса сказал мне, что самый дорогой колледж — это твой первый развод. Именно он учит тебя при следующем браке оформлять контракт на раздельное имущество.

— О, Маркус позаботился о раздельном имуществе. И со мной, и со своей бывшей. Он не дурак. Но я кое-что знаю, и потому он даст мне, что я хочу.

— И что же ты знаешь? — спросил Харри.

Она широко улыбнулась.

— Нет, Харри, это мой козырь, и я не могу его тебе выложить. Скорее всего, я подпишу что-то вроде договора о неразглашении. Молю Бога, чтобы кто-нибудь узнал, чтó натворил Маркус, но если это случится, то без моей помощи. Звучит цинично, знаю, но сейчас мне нужно спасать себя, а не мир. Извини.

Харри собирался кое-что сказать, но передумал. Похоже, Хелена не собиралась поддаваться на уговоры и манипуляции.

— Почему ты согласилась встретиться со мной, если знала, что не станешь ничего рассказывать? — спросил он вместо этого.

Она выпятила нижнюю губу и кивнула.

— Хороший вопрос. Что тут скажешь… Кстати, этот твой костюм необходимо сдать в химчистку. Я дам тебе один из костюмов Маркуса, у тебя примерно такой же размер.

— Извини, что?

Хелена уже поднялась и пошла вглубь квартиры.

— Я упаковала несколько костюмов, в которые он больше не влезет— слишком растолстел. Собиралась отдать их Армии спасения, — крикнула она.

Пользуясь ее отсутствием, Харри встал и подошел к холодильнику. Теперь он увидел, что на дверце все-таки было фото с Хеленой: она держала под уздцы лошадь. На билете на «Ромео и Джульетту» было завтрашнее число. Харри взглянул на календарик. Заметил, что на следующий четверг назначена «осенняя прогулка в Валдресе».

Хелена вернулась с черным костюмом и портпледом.

— Спасибо за заботу, но я предпочитаю покупать себе одежду сам, — сказал Харри.

— Мир нуждается в повторном использовании вещей, — возразила она. — А это костюм от Brioni Vanquish II[66], выбросить его было бы преступлением. Дай планете шанс.

Харри посмотрел на нее. Он колебался. Но что-то подсказывало ему, что надо согласиться. Он снял пиджак и надел другой, принесенный Хеленой.

— Ну, ты стройнее Маркуса даже в лучшие его годы, — произнесла она, склонив голову к плечу. — Но у вас один рост, и у тебя такие же широкие плечи, так что все отлично.

Она протянула Харри брюки. Не стала отворачиваться, пока он переодевался.

— Замечательно. — Она вручила ему портплед с его старым костюмом. — Благодарю тебя от имени будущих поколений. Если это все — у меня вот-вот начнется конференция в «Зуме».

Харри кивнул, принимая у нее портплед.

Хелена проводила его в холл и придержала для него дверь.

— На самом деле я только что вспомнила, что есть хорошего в музее Мунка, — произнесла она. — Это собственно Эдвард Мунк. Тебе надо увидеть его «Желтое бревно». Хорошего тебе дня.

Тхань вышла из дверей зоомагазина «Монс». Она аккуратно несла штендер[67] с рекламой магазина. Раздвинув боковины, установила его так, чтобы он был хорошо виден рядом с витриной и при этом ничего не заслонял. Она не хотела испытывать меру доброжелательности Юнатана, к тому же на штендере была реклама и ее услуг — присмотра за собаками.

Тхань подняла взгляд от рекламы и увидела в витрине собственное отражение. Ей было уже двадцать три года, но она еще не решила, какой жизненный путь ей выбрать. Она хотела стать ветеринаром, но в Норвегии требования к поступающим на ветеринарные факультеты просто заоблачные, даже выше, чем для обучения на медицинских специальностях. А отправить дочь учиться за границу родители Тхань не могли. Они с матерью подумывали об обучении в Словакии и Венгрии, но чтобы семья смогла себе это позволить, Тхань должна была пару лет проработать в «Монсе» и еще присматривать за чужими псами до и после рабочего дня.

— Извини, ты управляющий магазином? — раздался голос за ее спиной.

Она обернулась. Это был мужчина азиатской наружности, но определенно не из Вьетнама.

— Он там, за прилавком. Наводит порядок, — ответила она, указывая на вход в магазин.

Она вдохнула осенний воздух, огляделась. Вестканторгет. Красивые старые многоквартирные дома. Деревья, парк. Подходящее место для жизни. Но придется выбирать между жизнью здесь и профессией ветеринара, ведь эта профессия не дает богатства. А Тхань хотела стать ветеринаром.

Она снова вошла в маленький зоомагазин. Иногда люди — особенно дети — разочаровывались, с порога увидав полки с кормами для животных, разнообразные клетки, собачьи поводки и прочее снаряжение. «А где животные?» — удивлялись они.

Бывало после этого Тхань водила их по закоулкам магазина, показывая, кто у них есть. Аквариумные рыбки, клетки с хомяками, песчанками, кроликами, насекомые в стеклянных террариумах.

Тхань пошла к аквариумам, в которых жили сомики анциструсы. Они любили овощи, и Тхань принесла им немного горошка и огурец, оставшиеся от ужина. Она услышала, как посетитель-азиат заговорил с владельцем магазина. Он из полиции, недавно полицейские нашли упаковку «Hillman Pets», выпущенную уже после запрета этого средства в Норвегии. Не известно ли владельцу что-нибудь? Ведь только этот магазин раньше ввозил препарат «Hillman Pets» и торговал им.

Она увидела, как владелец качает головой, не утруждая себя ни единым словом. Да, поняла Тхань, полицейскому придется потрудиться, чтобы разговорить Юнатана. Ее босс был молчаливым интровертом. Когда ему все-таки случалось заговорить, его фразы напоминали текстовые сообщения бывшего парня Тхань: только строчные буквы, никаких знаков препинания, ни единого эмодзи. И еще когда Юнатан разговаривал, он выглядел раздраженным, разгневанным, будто воспринимал слова только как бессмысленную помеху. В первые несколько месяцев работы в зоомагазине Тхань все время переживала: ей казалось, что Юнатан так себя ведет, потому что она ему не нравится. Нелегко ей было понять, что дело не в ней, а в нем, ведь она-то жила в семье, где разговаривали постоянно и все разом. Но постепенно она разобралась: просто Юнатан такой, и она, Тхань, вовсе его не раздражает. Может быть, как раз наоборот.

— Судя по отзывам в Интернете, многим владельцам собак не нравится запрет на ввоз «Hillman Pets», они считают, что он намного эффективнее разрешенных аналогов.

— Так и есть.

— Тогда можно предположить, что если кто-то обойдет запрет и станет торговать им из-под прилавка, этот кто-то получит неплохой доход.

— Не знаю.

— Вот как? — Тхань видела, что полицейский ждет ответа, но Юнатан молчал. — А ты сам не… — осторожно начал полицейский.

Тишина.

— …не привозил его как-нибудь? — закончил посетитель.

Когда Юнатан ответил, его голос зазвучал так низко и глубоко, будто завибрировал сам воздух.

— Ты спрашиваешь, ввозил ли я контрабанду?

— А ты ввозил?

— Нет.

— И у тебя нет никаких сведений, которые, на твой взгляд, помогли бы мне выяснить, кому удалось заполучить пакет «Hillman Pets», у которого в следующем году истечет срок годности?

— Нет.

— Нет, — повторил полицейский, покачался на каблуках и огляделся. Он так смотрит, подумала Тхань, будто не собирается сдаваться, а только обдумывает следующий шаг.

Юнатан прочистил горло.

— Могу проверить в кабинете, кто заказывал эту штуку последним. Может, записи остались. Подожди здесь.

— Спасибо.

Юнатан протиснулся мимо Тхань через узкий проход между аквариумами и кроличьими клетками. Она увидела в его глазах нечто непривычное — беспокойство, да, и тревогу. И запах его пота был сильнее обычного. Он вошел в кабинет, но оставил дверь приоткрытой, и со своего места Тхань увидела, как он накинул покрывало на стоящий в кабинете террариум. Она точно знала, чтó в нем находится. Как-то раз — единственный раз — она привела в кабинет нескольких детей и показала им это. И Юнатан пришел в ярость. Он заявил, что клиентам нечего делать в кабинете управляющего, но Тхань знала: он злится не из-за этого. Дело в этом существе. Юнатан не хотел, чтобы кто-то его видел.

Юнатан был неплохим начальником. Он предоставлял Тхань отгулы, когда она просила, и даже без всяких просьб повысил ей зарплату. Но, несмотря на то, что они постоянно работали вместе — только двое на весь магазин — Тхань ничего и не знала о нем, и это было странно. Иногда казалось, что она нравится ему, и даже слишком сильно, а иногда — нет. Он был старше, но не намного. На ее взгляд, ему всего около тридцати, так что у них должно быть много общих тем для обсуждения. Но ото всех ее попыток завязать разговор Юнатан отделывался лишь краткими ответами. Однако иногда, думая, что Тхань не заметит, он пристально вглядывался в нее. Возможно, она ему интересна? Возможно, его угрюмость рождена его плохим характером, или застенчивостью, или попыткой скрыть чувства к ней? А может ей только почудилось, и это просто фантазии, которые приходят от скуки в те дни, когда нечем себя занять. Иногда Тхань казалось, что Юнатан ведет себя, как мальчики в начальной школе — те бросали снежки в понравившихся девочек. Но он был взрослым — и его поведение выглядело странным. Он выглядел странным. Но тут Тхань вряд ли могла что-то сделать — только принимать его таким, какой он есть. Как бы там ни было, а работа ей нужна.

Юнатан возвращался. Тхань отодвинулась в сторону, как можно ближе к аквариуму, и все же их тела соприкоснулись.

— Извини, ничего не нашел, — сказал Юнатан полицейскому. — Слишком давно было.

— Хорошо, — согласился полицейский. — А что ты накрыл там, в кабинете?

— Что?

— Думаю, ты расслышал мои слова. Могу я взглянуть?

На тонкой белой шее Юнатана виднелась черная щетина, и иногда Тхань ловила себя на мысли: хотелось бы, чтобы он брился тщательней. Но теперь она видела, как под щетиной ходит вверх-вниз адамово яблоко, и ей стало почти жаль его.

— Конечно, — ответил Юнатан. — Можешь смотреть здесь на что хочешь. — И его голос снова стал низким, почти вибрирующим. — Единственное, что для этого нужно — предъявить мне ордер на обыск.

Полицейский отступил на шаг и слегка склонил голову набок, будто присматривался к Юнатану повнимательней. Как бы заново оценивая его.

— Я это учту — произнес полицейский. — Спасибо за помощь.

Он повернулся и направился к двери. Тхань улыбнулась ему, но ответной улыбки не последовало.

Юнатан открыл коробку с кормом для рыб и начал развешивать за прилавком пакеты. Тхань направилась в туалет, располагавшийся за кабинетом. Когда она выходила, Юнатан стоял прямо за дверью — ждал.

Он держал что-то в руке. Едва Тхань вышла, он скользнул внутрь, но дверь за собой не закрыл.

Взгляд Тхань упал на террариум. Покрывало было снято. А террариум опустел.

Она услышала, как Юнатан тянет за цепочку старого сливного бачка, спуская воду.

Тхань обернулась и увидела, что он тщательно намыливает руки у маленькой раковины. Потом открыл кран с горячей водой. Он оттирал руки под струей настолько горячей, что от воды к его лицу поднимался пар. Тхань знала, почему он так делает. Паразиты.

Тхань содрогнулась. Она любила животных — всех животных. Даже тех — а может, в особенности тех, — которых другие люди считали отвратительными. Слизняков многие находили отвратительными, но она помнила, как показывала детям слизняка и пыталась убедить их, что он не раскрашен, что таким его создала природа — и помнила, какие у них были недоверчивые, взволнованные лица.

И возможно, именно поэтому ее захлестнула внезапная волна ненависти. Ненависти к нему, не любящему животных. Она вспомнила очаровательного дикого лисенка, которого кто-то принес и за которого заплатили, не так ли? Она ухаживала за этим одиноким, покинутым детенышем, хлопотала вокруг него, любила. Даже дала ему имя. Нхи — «маленький». Но однажды она пришла на работу и не обнаружила лисенка — ни в клетке, ни поблизости. А когда спросила Юнатана, тот ответил в обычной грубоватой манере: «Его больше нет». Тхань больше ничего не спрашивала, потому что уже все поняла и не хотела подтверждений.

Юнатан закрыл кран, вышел и с легким удивлением посмотрел на Тхань — она стояла посреди кабинета, скрестив руки на груди.

— Его больше нет? — спросила она.

— Его больше нет. — Юнатан сел за стол, вечно загроможденный кипами бумаг, до которых у них так и не доходили руки.

— Утонул? — продолжила Тхань.

Он посмотрел на нее так, словно наконец услышал по-настоящему интересный вопрос.

— Возможно. Некоторые слизни дышат жабрами, но у слизней горы Капутар не жабры, а легкие. С другой стороны, насколько я знаю, некоторые слизни с легкими могут выживать под водой до двадцати четырех часов и только потом тонут. Ты надеешься, что он выживет?

— Конечно. А ты нет?

Юнатан пожал плечами.

— Я считаю, если ты оказался в незнакомой среде и далеко от себе подобных, лучший удел — смерть.

— Вот как?

— Одиночество хуже смерти, Тхань.

Он смотрел на нее с выражением, которого она не могла понять.

— С другой стороны, — произнес он, задумчиво почесывая щетину на шее, — возможно, этот слизняк не совсем одинок. Ведь он гермафродит. Найдет себе пропитание в канализации, заведет потомство… — Он опустил взгляд на свежевымытые руки. — Заразит остальных тамошних обитателей крысиным легочным червем и в конечном итоге станет хозяином всей канализационной системы Осло.

Возвращаясь к аквариумам, Тхань слышала, как Юнатан смеется в кабинете. Она так редко слышала этот звук, что он казался незнакомым, странным… да — почти неприятным.

Харри стоял перед картиной и рассматривал ее. На картине было нарисовано срубленное бревно, лежащее желтым спилом к зрителям. Остальная часть бревна уходила в глубину леса. Харри прочел табличку рядом с картиной: «Желтое бревно», Эдвард Мунк, 1912 год.

— Почему ты спрашивал именно об этой картине? — поинтересовался юноша в красной футболке — униформе сотрудника музея.

— Ну… — Харри взглянул на стоящую рядом с ними пару из Японии, — а почему люди хотят видеть именно эту картину?

— Из-за оптической иллюзии, — объяснил юноша.

— Правда?

— Давай немного отойдем. Извините!

Японцы с улыбкой отступили в сторону, освободив место.

— Видишь? — показал юноша. — Откуда бы мы ни смотрели на картину, кажется, что конец бревна указывает прямо на нас.

— Мм. И каков смысл картины?

— Ну как сказать… — протянул юноша. — Возможно — в том, что вещи не всегда такие, какими кажутся.

— Да, — согласился Харри. — Или что нужно не останавливаться и смотреть под разными углами, чтобы увидеть картину в целом. Как бы то ни было — спасибо тебе.

— Не за что, — отозвался сотрудник музея и ушел.

Харри снова смотрел на полотно. В основном — чтобы задержать взгляд на чем-то прекрасном после всех этих эскалаторов в здании, в сравнении с которым — даже с внутренним его обликом — полицейское управление казалось помещением человечным и уютным.

Он достал телефон и позвонил Крону.

Ожидая, когда Крон ответит, Харри почувствовал пульсацию жилки на виске. Так обычно и бывало на следующий день после пьянки. Он вспомнил, что частота сердечных сокращений в состоянии покоя составляет около 60 в минуту. Другими словами, если он останется стоять здесь и смотреть на произведения искусства, его сердце сделает чуть меньше четырехсот тысяч ударов, прежде чем Люсиль убьют. Это значительно меньше, чем если бы он поддался панике и поднял тревогу в надежде, что полиция найдет ее… где? Где-нибудь в Мексике?

— Крон.

— Это Харри. Мне нужен аванс в размере трехсот тысяч.

— На что?

— Непредвиденные расходы.

— Ты не мог бы выразиться конкретнее?

— Нет.

В динамике повисла тишина.

— Хорошо. Заходи в офис.

Засовывая телефон в карман пиджака, Харри нащупал там еще что-то. Он вынул вещицу. Та оказалась маской. Точнее — полумаской кота, видимо, с бала-маскарада, на котором побывал Маркус Рёд. Харри пошарил в другом кармане — похоже, там тоже что-то было. Он вытащил ламинированную карточку, похожую на членскую карту заведения под названием «Вилла Данте». Однако вместо строки «Имя» на карточке была строка «Псевдоним». И рядом на строке — «Человек-кот». Харри снова посмотрел на картину.

Смотри под разными углами.

Молю Бога, чтобы кто-нибудь узнал, чтó натворил Маркус.

Хелена Рёд вовсе не забыла проверить карманы. Скорее всего, она и положила туда эти вещи.