Кровавая луна

ГЛАВА 46 Пятница Кровавая луна

Маркус вышел из такси в конце дороги у ворот.

Есть ли у него деньги — первое, что спросил таксист еще в Ослобукте, когда Рёд садился в машину. Законный вопрос, если учесть, что на Маркусе была куртка прямо поверх рубашки и домашние тапочки. Но он всегда, при любых обстоятельствах носил с собой кредитную карту и телефон, без них он чувствовал себя голым.

Петли заскрипели, когда он открыл ворота. Рёд прошел по гравийной дороге, достиг вершины холма и испытал легкий шок, увидев в сгущающихся сумерках наполовину сгоревший дом. Маркус не был здесь с тех пор, как ушел от Молле и мальчика с идиотским домашним прозвищем Прим. Он читал в газетах о смерти Молле, был на похоронах, но не знал, как сильно пострадал дом. Оставалось только надеяться, что кое-какие кулисы сохранились, словно для того, чтобы они могли, так сказать, сыграть свою пьесу как следует. Чтобы смогли воспроизвести то, чтó они сделали и кем были друг для друга тогда. Хотя кем был Рёд для мальчика, знает только Бог.

Направившись к дому, Рёд увидел, как из входной двери кто-то вышел. Это был он. Непреодолимое желание, которое Рёд ощутил еще в своей квартире, сидя напротив мальчика, чуть не заставило Рёда потерять контроль и наброситься на него. Он поддавался подобным порывам не раз в жизни, но однажды переступил черту и едва не попался. Сейчас, как ему казалось, он мог контролировать желание и рационально мыслить. И все же страстное влечение, простимулированное накопленными за столько лет воспоминаниями о Приме, оказалось таким сильным, что теперь Маркуса невозможно было остановить.

Он подошел к молодому человеку; тот приветственно протянул ему руку и улыбнулся. До сих пор Рёд не обращал на это внимания, но у мальчика больше не выпирали два крупных передних зуба, делавшие его похожим на грызуна, теперь все зубы выстроились в красивый ровный ряд. Для обращения к прошлому Рёд предпочел бы прежние зубы, но едва он шагнул в дом, эта мысль вылетела у него из головы.

Снова легкий шок. Прихожая, гостиная — все черное и выгоревшее. Перегородки исчезли, оставив пространство открытым. Молодой человек… нет, мальчик провел Маркуса по первому этажу туда, где когда-то была его, мальчика, комната. Рёд понял, что ему не нужен свет, и вздрогнул от восторга, смешанного с ужасом: он столько раз проходил путь от подножия лестницы до спальни мальчика в ночной темноте, что до сих пор мог сделать это с закрытыми глазами.

— Раздевайся и ложись сюда, — сказал мальчик и посветил фонариком телефона в нужном направлении.

Рёд уставился на грязный матрас и обгоревший остов железной кровати.

И сделал, как ему велели. Одежду повесил на кроватную спинку.

— Снимай все! — приказал мальчик.

Рёд снял трусы. Эрекция еще окрепла с тех пор, как мальчик взял его за руку. Рёду нравилось доминировать, а не оставаться пассивным — но только до этого момента. Сейчас он наслаждался звучанием повелительного голоса, холодом, вызвавшим мурашки на коже, и чувством унижения от того, что он был голым, а мальчик остался одет. Матрас вонял мочой, и Рёд ощутил спиной сырость и холод, когда лег на него.

— Давай наденем это. — Рёд почувствовал, как его руки поднимаются и что-то затягивается вокруг запястий. Посмотрел вверх. В свете телефона мальчика он увидел, что руки привязаны к спинке кровати кожаными ремнями. Затем то же самое произошло с ногами. Он оказался во власти мальчика. Так же, как мальчик когда-то был в его власти.

— Иди ко мне, — прошептал Рёд.

— Нам нужно больше света, — произнес мальчик. Он вынул мобильный Рёда из куртки на спинке кровати. — Какой код?

— По радужке… — начал Рёд, и перед его лицом появился экран.

— Спасибо.

Два источника света ослепили Рёда, и он не видел, что делает мальчик, но потом различил его фигуру между двумя светящимися телефонами. Он понял, что те, должно быть, установлены на двух штативах на высоте роста. Мальчик повзрослел. Стал мужчиной. Но оставался достаточно молодым, чтобы Рёд хотел его. Это было очевидно. Эрекция Маркуса была ошеломительной, а голос дрожал и от возбуждения, и от холода, когда он прошептал:

— Иди сюда! Иди ко мне, мальчик!

— Сначала скажи, что мне с тобой сделать. Чего ты хочешь?

Маркус Рёд облизнул пересохшие губы. И стал рассказывать.

— Повтори еще раз, — велел мальчик, стягивая брюки и обхватывая рукой свой все еще вялый пенис. — На этот раз не называя меня по имени.

Рёд смешался. Вообще-то среди посетителей «Вторников» попадались такие, кто получал удовольствие от обезличенности, предпочитая крепкий член в «дыре славы»[129] тому, чтобы видеть партнера целиком. К счастью. Он повторил свои пожелания, не упоминая никаких имен.

— Расскажи, что ты делал со мной, когда я был маленьким мальчиком, — приказал мужчина между огнями. Теперь он мастурбировал.

— Просто подойди сюда и позволь прошептать это тебе на ухо…

— Рассказывай!

Рёд сглотнул. Вот чего он хочет. Решительный, грубый, резковатый тон, яркий свет. Отлично. Рёду нужно просто настроиться на его волну. Господи, он готов на все, лишь бы его заполучить. Он начал нерешительно, сначала не мог подобрать слов, но потом нашел верный тон. И рассказал. Прямо. Подробно. На его волне. Возбуждаясь от собственных слов, от вызванных ими воспоминаний. Рассказывал без прикрас. Использовал слова вроде «изнасилование», потому что так и было и потому что это еще усилило возбуждение — и его собственное, и мальчика. Того, отошедшего назад, в темноту, больше не было видно, но Рёд слышал его стоны. Рёд рассказал все — даже как вытирал свой пенис об одеяло мальчика, прежде чем на цыпочках вернуться к себе на второй этаж.

— Спасибо! — последовал резкий окрик мальчика. Он выключил один фонарик и шагнул в свет другого. Натянул брюки — и снова оказался полностью одетым. Он держал в руках телефон Рёда и что-то набирал на нем.

— Ч-что ты делаешь? — пробормотал Рёд.

— Делюсь последней видеозаписью со всеми твоими контактами, — ответил мальчик.

— Ты… записал это?

— На твой телефон. Хочешь посмотреть? — Мальчик поднес телефон к глазам Рёда. На экране тот увидел себя, дородного дядьку далеко за шестьдесят, бледного, при резком освещении почти белого, лежащего на грязном матрасе с эрегированным членом, немного наклонившимся вправо. На этот раз никакой маски, ничего, что могло бы скрыть его личность. И голос, хрипловатый от волнения — и все же звучный, как колокол, жаждущий, чтобы другой мужчина услышал его. Рёд заметил, что ракурс выбран так, чтобы зритель не увидел привязанных к столбикам кровати ног и рук.

— Я отправляю его вместе с коротким текстовым сообщением, которое подготовил заранее, — сообщил мальчик. — Послушай. «Привет, мир. В последнее время я много думал и решил, что больше не могу жить с таким прошлым. Итак, я собираюсь сжечь себя заживо в доме, где это сделала Молле. Прощайте.». Ну, что скажешь? Не слишком поэтично, но четко и ясно, не так ли? Я поставлю таймер на отправку этого видео всем твоим контактам, чтобы они его получили сразу после полуночи.

Рёд открыл рот, чтобы что-то сказать, но прежде чем успел вымолвить хоть слово, что-то протиснулось между его зубами.

— Скоро все твои знакомые узнают, какая ты свинья и извращенец, — сказал Прим, скотчем заклеивая Рёду рот, в который он только что засунул один из носков, оставленных болгарином. — И примерно через день узнает и весь остальной мир. Как ты на это смотришь?

Тишина. Пара широко открытых глаз, по круглым щекам катятся слезы.

— Ну что ты, — произнес Прим. — Позволь немного утешить тебя, отец. Я не собираюсь выполнять свой первоначальный план: разоблачить тебя, покончить с собой и оставить тебя жить с публичным унижением. Потому что мне, в конце концов, хочется жить. Видишь ли, я встретил женщину, которую полюбил. И сегодня вечером собираюсь сделать ей предложение. Посмотри, чтó я купил для нее.

Прим достал из кармана брюк обтянутую темно-бордовым бархатом коробочку и открыл. Маленький бриллиант кольца сверкнул в луче, бьющем со штатива.

— Да, вместо самоубийства я решил прожить долгую счастливую жизнь, но для этого мне необходимо остаться неузнанным. А значит, вместо меня должны умереть те, кто знает обо мне. Умереть должен ты, отец. Понимаю, это достаточно тяжело само по себе, а ведь, кроме того, тебе известно, что имя твоей семьи останется запятнанным. Мама рассказывала мне, как это важно для тебя. Но, по крайней мере, тебе не придется жить с этим унижением. Это, пожалуй, приятно, верно?

Прим снял указательным пальцем одну из слезинок Рёда и слизнул ее. В книгах пишут о горьких слезах, но разве в действительности не все слезы одинаковы на вкус?

— Плохая новость: сначала я хотел убить тебя медленно, чтобы компенсировать отсутствие унижения. Хорошая новость: я не стану убивать тебя слишком медленно, ведь скоро у меня свидание с возлюбленной. — Прим посмотрел на часы. — Ох ты, мне еще нужно заехать домой, принять душ и переодеться, так что нам лучше начать прямо сейчас.

Прим ухватился обеими руками за матрас. Двумя или тремя сильными рывками ему удалось вытащить матрас из-под Рёда, и железные пружины кровати заскрипели под весом приговоренного. Прим подошел к почерневшей кирпичной стене и взял походный примус, стоявший рядом с канистрой. Установил его под кроватью, под головой отчима, и зажег.

— Не знаю, помнишь ли ты, но это лучшая пытка команчей из книги, которую ты подарил мне на Рождество. Череп — будто котел, и через некоторое время твой мозг начнет закипать. Возможно, тебя утешит, что паразиты в нем умрут раньше тебя.

Маркус Рёд корчился и метался из стороны в сторону. Несколько стальных пружин вонзились в кожу, и капли крови упали на покрытый пеплом пол. Потом со спины закапал пот. Прим наблюдал, как вздулись вены на шее и лбу Маркуса Рёда, когда тот попытался закричать сквозь кляп из шерстяного носка.

Прим смотрел на него. Ждал. Он сглотнул — внутри ничего не происходило. То есть что-то определенно было, но не то, чего он ожидал. Да, он готовился к тому, что месть может оказаться не такой сладкой, как он представлял себе, но… но не к такому. Не к тому, что вкус мести будет похож на горькие слезы его отчима. И это стало скорее шоком, чем разочарованием. Он ощутил жалость к лежащему на кровати. К разрушителю его детства, к виновнику самоубийства его матери. Он не хотел этого чувствовать! Была ли Она виновата в этом? Ведь это Она принесла любовь в его жизнь. В Библии сказано, что Любовь превыше всего. Так это правда? Превыше даже Мести?

Прим плакал и не мог остановиться. Он подошел к обугленной лестнице, нашел тяжелую старую лопату, присыпанную пеплом. Взял ее и вернулся к железной кровати. Это не входило в план! Там было долгое страдание, а не сострадание! И все же он занес лопату над головой. Увидел отчаяние в глазах Маркуса Рёда; тот мотал головой из стороны в сторону, уклоняясь от лезвия, словно хотел прожить на несколько минут дольше, пусть даже в мучениях, чем умереть быстро.

Прим прицелился. И опустил лопату. Раз, другой. Три раза. Вытер брызги крови, попавшие в глаз, и наклонился, прислушиваясь к дыханию. Выпрямился и снова поднял лопату над головой.

После этого он выдохнул. Снова проверил время. Оставалось только уничтожить все следы. И надеяться, что удар лопатой не оставил на черепе следов, заставляющих усомниться, что это было самоубийство. Все остальное скоро уничтожит пламя. Он расстегнул ремни и убрал их в карман. Начало и конец видео, снятого на телефон Рёда, он обрезал, чтобы не выдавать присутствия другого человека и создать впечатление, будто Рёд сам отредактировал запись перед отправкой. Затем отметил все контакты в адресной книге Рёда, поставил время отправки на 00:30 и нажал «Отправить». Подумал обо всех этих испуганных, недоверчивых лицах в свете экранов. Стер отпечатки своих пальцев с телефона, прежде чем спрятать его в пиджак Рёда, и заметил, что на телефоне восемь уведомлений о пропущенных вызовах. Три из них — от Юхана Крона.

Прим облил тело бензином. Дал жидкости впитаться и повторил процесс еще трижды, пока не убедился, что бензин достаточно пропитал тело. Облил оставшиеся балки и уцелевшие стены, готовые легко поддаться огню. Прошелся вокруг, поджигая их. Не забыл оставить зажигалку у кровати, создавая впечатление, что отчим напоследок поджег себя сам. Вышел из дома своего детства, встал на посыпанную гравием дорожку и поднял лицо к небу.

Мерзость закончилась. Взошла луна. Она была прекрасна и скоро станет еще прекраснее. Небесная роза для его возлюбленной. Он скажет ей это. Именно эти слова.