Кровавая луна

ГЛАВА 1 Пятница

Восемь часов вечера. Уже полчаса, как сентябрьское солнце сошло с небосвода Осло и всем трехлетним детям давно пора спать.

Катрина Братт вздохнула и прошептала в трубку:

— Тебе не спится, дорогой?

— Бабуска плохо поет, — ответил сквозь шмыгание носом детский голосок. — Ты где?

— Мне пришлось пойти на работу, дорогой, но скоро я буду дома. Хочешь, мама немного споет?

— Да.

— Тогда тебе надо закрыть глазки.

— Хорошо.

— Про Черныша?

— Да.

Катрина Братт запела низким, глубоким, грустным голосом: «Ах Черныш, ах козлик мой, не вернулся ты домой…»[2]

Она понятия не имела, почему вот уже почти сто лет норвежские дети засыпают под песенку мальчика, который удивляется, почему его любимый козлик Черныш не вернулся с пастбища домой, и боится, что того задрал медведь и теперь козлик лежит, окровавленный, мертвый, где-то в горах.

И тем не менее после первого же куплета она услышала, что дыхание Герта стало спокойнее и глубже, а после второго в телефоне послышался шепот свекрови:

— Заснул.

— Спасибо, — ответила Катрина. Она так долго сидела на корточках, что пришлось опереться рукой о землю. — Я постараюсь вернуться пораньше.

— Не спеши, дорогая. И не надо благодарить. Это я благодарна, что ты разрешаешь нам проводить с ним время. Знаешь, он так похож на Бьёрна, когда спит.

Катрина сглотнула. Когда ей говорили что-нибудь в этом роде, она никогда не могла ответить ничего внятного. Не потому, что не скучала по Бьёрну и не потому, что не радовалась, когда родители Бьёрна узнавали его черты в Герте. А потому, что это не было правдой.

Она переключилась на то, что происходило рядом.

— Ну и ну, вот это колыбельная! — сказал Сон Мин Ларсен. Он подошел и присел на корточки рядом с ней. — «Может, мертвый ты лежишь…»

— Понимаю, но он хочет слушать именно ее, — вздохнула Катрина.

— Ну, тогда пусть слушает, — улыбнулся коллега.

Катрина кивнула.

— Ты когда-нибудь задумывалась, что в детстве мы ждем безусловной любви от родителей, но ничего не даем взамен? Что в детстве мы, по сути, паразиты? Но потом мы вырастаем — и все полностью меняется. Как думаешь — в какой момент мы перестаем верить в то, что нас можно безоговорочно любить такими, какие мы есть?

— Ты имеешь в виду — когда она перестала верить?

— Да.

Они посмотрели на мертвую молодую женщину, лежащую на земле. Ее брюки и трусы были спущены до щиколоток, молния на пуховике застегнута наглухо, до самого верха. Лицо, обращенное к звездному небу, казалось белым как мел в свете прожекторов, которые расставили среди деревьев работники криминалистического отдела. На щеках темнели потеки размазавшейся туши. Волосы, выбеленные химикатами, прилипли к одной стороне лица. Губы были накачаны силиконом. Накладные ресницы нависали над глазами, словно карнизы: и над тем глазом, что остекленело смотрел сквозь детективов, и над тем, вместо которого зияла пустая глазница. Возможно, тело так хорошо сохранилось, потому что в нем было много синтетики, плохо поддающейся разложению.

— Похоже, это Сюсанна Андерсен? — произнес Сон Мин.

— Думаю, да, — ответила Катрина.

Они служили в разных отделах полиции Осло: она — в отделе по расследованию насильственных преступлений (сотрудники называли его криминальным отделом), а он — в специальном агентстве норвежской полицейской службы Крипос[3].

Сюсанна Андерсен, двадцати шести лет, числилась пропавшей без вести уже семнадцать дней. В последний раз ее видели на записях камер наблюдения у станции метро Скюллерюд — то есть в двадцати минутах ходьбы от места, где нашли тело Сюсанны. В деле о другой пропавшей женщине, Бертине Бертильсен, единственной зацепкой был автомобиль, брошенный на автостоянке в парковой зоне на холме Грефсенколлен. Цвет волос женщины, лежавшей перед ними, был похож на тот, что зафиксировала камера наблюдения у метро, тогда как Бертина, по словам родных и друзей, перед пропажей была брюнеткой. Кроме того, на ногах трупа не было татуировок, а у Бертины была — логотип «Louis Vuitton» на лодыжке.

Стоял сентябрь, сухой и относительно прохладный, и, судя по цвету трупных пятен — голубых, пурпурных, желтых, коричневых — тело могло пролежать на открытом воздухе около трех недель. Это же подтверждал запах газа, постепенно выделявшегося изо всех отверстий на теле. Еще Катрина заметила под ноздрями трупа фрагменты белых, тонких, похожих на волосы нитей. Грибок. В большой ране на горле ползали желтовато-белые слепые личинки. Катрина видела подобное так часто, что отнеслась к этому зрелищу почти равнодушно. Мясные мухи, по словам Харри, верные, как преданные болельщики «Ливерпуля», появляются независимо от времени, места, дождя, солнца, ведомые запахом диметилтрисульфида, который тело начинает выделять с момента смерти. Самки откладывают яйца, а через несколько дней вылупляются личинки и поедают гниющую плоть. Личинки окукливаются, превращаются в мух и ищут трупы, чтобы отложить в них собственные яйца, а через месяц, когда проходит отпущенный им срок, умирают. Таков их жизненный цикл. «Не так уж отличается от нашего, — подумала Катрина. — Вернее, не так уж отличается от моего».

Катрина огляделась. Криминалисты, одетые в белое, бесшумными призраками перемещались между деревьями и отбрасывали жуткие тени всякий раз, когда полыхали вспышки их камер. Лес был большим: лесной район Э́стмарка простирался далеко, почти до самой Швеции. Тело обнаружил бегун. Точнее, его собака — ее спустили с поводка, и она убежала с узкой гравийной дорожки в лес. Начинало темнеть, и бегун, включив налобный фонарик, последовал за ней, постоянно окликая ее. В конце концов он нашел собаку, радостно виляющую хвостом, рядом с мертвым телом. Вообще-то о вилянии хвостом в отчете ничего не было, но Катрина представляла себе это именно так.

— Сюсанна Андерсен, — прошептала она, сама не зная, кому именно это говорит. Возможно, умершей, чтобы дать ей утешение и уверенность в том, что ее наконец нашли и узнали.

Причина смерти была очевидна. Разрез поперек тонкой шеи походил на улыбку. Личинки мух, прочие насекомые и, возможно, звери уничтожили почти всю свернувшуюся кровь убитой, однако Катрина разглядела следы кровавых брызг на вереске и на стволе дерева.

— Ее убили здесь, — произнесла она.

— Похоже на то, — отозвался Сон Мин. — Как думаешь, ее изнасиловали? Или надругались уже после того, как убили?

— После, — ответила Катрина, светя фонариком на руки Сюсанны. — Ни один ноготь не сломан, следов борьбы нет. Я попробую уговорить судмедэкспертов провести предварительное исследование тела в эти выходные. Посмотрим, что они скажут.

— А полное клиническое вскрытие?..

— Результатов не будет минимум до понедельника.

Сон Мин вздохнул.

— Что ж, полагаю, обнаружение Бертины Бертильсен с перерезанным горлом где-то на Грефсенколлене — всего лишь вопрос времени.

Катрина кивнула. За последний год они с Сон Мином познакомились поближе, и он подтвердил свою репутацию одного из лучших детективов Крипоса. Многие считали, что он займет пост старшего инспектора в тот самый день, когда Уле Винтер уйдет в отставку, и с этого момента управление отделом станет на порядок лучше. Возможно, станет. Потому что были и те, кому не нравилось, что главный следственный орган страны может возглавить урожденный южнокореец, некогда приемный ребенок, да еще и гомосексуал, к тому же любитель одеваться в стиле британской аристократии. Его твидовый охотничий жакет классического покроя и высокие сапоги из кожи и замши составляли резкий контраст с одеждой Катрины — тонким пуховиком фирмы «Патагония» и кроссовками «Gore-Tex». Когда был жив Бьёрн, он называл ее стиль «горпкор»; как она поняла, это было международное обозначение людей, которые надевают одно и то же и для выхода в паб, и для похода в горы. Сама она предпочитала называть свою манеру одеваться адаптацией к роли матери маленького ребенка. Но приходилось признать, что Катрина стала приверженцем более сдержанного и практичного стиля потому, что была уже не молодым мятежным следователем, а начальницей криминального отдела.

— Как ты думаешь, что это? — спросил Сон Мин.

Катрина знала, что они оба имеют в виду одно и то же, но не готовы сказать об этом вслух. Пока не готовы. Катрина прочистила горло.

— Во-первых, для начала выясним, что произошло, используя то, что у нас здесь есть.

— Согласен.

Катрина надеялась, что впредь она часто будет слышать от сотрудников Крипоса слово «согласен». О да, конечно, она с радостью примет любую предложенную ей помощь. Крипос дал понять, что их организация готова содействовать с момента, когда была объявлена пропавшей Бертина Бертильсен: та исчезла ровно через неделю после Сюсанны и при удивительно похожих обстоятельствах. Обе женщины вышли из дома во вторник вечером, не сказали никому, куда и зачем идут (по крайней мере, никому из тех, с кем беседовали полицейские), и с тех пор их никто не видел. Были и другие обстоятельства, связывавшие этих двух женщин. Узнав о них, полицейские отбросили версию, что Сюсанна попала в аварию или покончила с собой.

— Ладно. — Катрина встала. — Пора доложить боссу.

Она немного постояла, пережидая, когда кровь разойдется по онемевшим ногам. Потом включила фонарик на мобильнике и двинулась обратно, стараясь ступать по своим следам, которые оставила, идя к месту преступления. Оказавшись за оградительной лентой, натянутой по стволам деревьев, Катрина набрала в телефоне первые буквы имени главного суперинтенданта. Будиль Меллинг откликнулась после третьего гудка.

— Это Братт. Извини, что звоню так поздно, но, кажется, мы нашли одну из пропавших женщин[4]. Убита — перерезано горло; нашли следы крови — вероятно, артериальной; скорее всего, имело место изнасилование или действия сексуального характера. Абсолютно уверена, что это Сюсанна Андерсен.

— Это очень плохо. — Голос главного суперинтенданта был совершенно бесцветным. Катрина тут же представила деревянное лицо Будиль Меллинг, ее бесцветную одежду и невыразительную жестикуляцию, ее бесконфликтную семейную жизнь и безрадостный секс. Однажды Катрина оказалась свидетелем вовсе не равнодушной реакции, которую проявила главный суперинтендант, но это было единственный раз и в связи с тем, что скоро должен освободиться пост начальника полиции. Катрина не считала Меллинг неквалифицированной — просто полагала ее невыносимо скучной. Засевшей в защите. Трусливой.

— Созовешь пресс-конференцию? — спросила Меллинг.

— Хорошо. Ты хочешь…

— Нет, пока у нас нет подтвержденного опознания тела, веди ты.

— Значит, вместе с Крипосом? Их люди были на месте происшествия.

— Хорошо, давай так. Если это все — у нас гости.

В паузе после этих слов Катрина услышала негромкий разговор на заднем плане — кажется, дружеский обмен мнениями, когда один собеседник подтверждает и развивает то, что сказал другой. Социальные связи. Вот с чем предпочитала работать Будиль Меллинг. Она наверняка разозлится, если Катрина снова заговорит на запретную тему. Катрина предложила это сразу же, как только объявили о пропаже Бертины Бертильсен и возникло подозрение, что обеих женщин мог убить один и тот же человек. Сейчас она тоже ничего не добьётся, Меллинг ясно дала это понять, свернув разговор. Катрине нужно просто забыть об этом.

— Еще кое-что, — сказала она и позволила словам повиснуть в воздухе, пока переводила дыхание.

Босс опередила ее:

— Мой ответ — нет, Братт.

— Но он наш единственный специалист по этому вопросу. И он лучший.

— И он же худший. Кроме того, слава богу, он больше не наш.

— Журналисты обязательно будут спрашивать, где он и почему мы не…

— И ты просто скажешь правду — что мы не знаем, где он. Вообще-то, если вспомнить, что случилось с его женой, да прибавить его неуравновешенность и злоупотребление психоактивными веществами — я не могу и представить, чтобы он участвовал в расследовании этого убийства.

— Мне кажется, я знаю, где его найти.

— Оставь это, Братт. Обращение к прежним героям при первых же сложностях воспринимается как скрытое пренебрежение к людям, которые работают под твоим началом в криминальном отделе. Что будет с их самооценкой и мотивацией, если ты скажешь, что хочешь подключить эту развалину без значка? Это называется плохим руководством, Братт.

— Хорошо. — Катрина мучительно сглотнула.

— Отлично. Я ценю, что ты считаешь, что все хорошо. Что-нибудь еще?

На мгновение Катрина задумалась. Что ж, выходит, Меллинг на самом деле может вступить в конфликт и показать зубы. Отлично. Она посмотрела на серпик луны над верхушками деревьев. Прошлой ночью Арне — молодой мужчина, с которым она встречалась чуть меньше месяца — сказал ей, что через две недели будет полное лунное затмение, так называемая «кровавая луна», и им надо отметить это событие. Катрина понятия не имела, что такое «кровавая луна», но она, по-видимому, случалась раз в два-три года, и Арне был так воодушевлён, что у нее не хватило духу сказать, что, наверное, им не стоит планировать что-то в столь отдаленном будущем, как через пару недель, ведь они едва знают друг друга. Катрина никогда не боялась конфликтов, не боялась прямоты — вероятно, она унаследовала это от отца, полицейского из Бергена. У отца было больше врагов, чем дождливых дней в Бергене, зато его дочь научилась определять, когда следует удержаться от схватки, а когда броситься в атаку. Однако, хорошенько подумав, она поняла, что, в отличие от разборок с мужчиной, роль которого в ее жизни пока не определена, в этот бой ей вступить придется. Лучше сейчас, чем позже.

— Только одно, — сказала Катрина. — Если кто-нибудь спросит об этом на пресс-конференции — могу я так ответить этому человеку? Или родителям следующей жертвы?

— Что ответить?

— Что полиция Осло отказывается от помощи человека, вычислившего и задержавшего трех серийных убийц из этого города, потому что, по нашему мнению, это может повлиять на самооценку некоторых наших коллег?

Воцарилось долгое молчание, и теперь до Катрины не доносились отголоски дружеской болтовни. Наконец Будиль Меллинг откашлялась:

— Знаешь что, Катрина? Ты хорошо потрудилась над этим делом. Продолжай в том же духе, проведи пресс-конференцию, отоспись в выходные, а в понедельник поговорим.

Они окончили разговор, и Катрина позвонила в Институт судебно-медицинской экспертизы. Но вместо официального звонка она набрала личный номер Александры Стурдзы, молодой сотрудницы института. У Александры не было ни семьи, ни детей, и она не особенно возражала, когда приходилось задерживаться на работе. Конечно же, Стурдза ответила, что они с коллегой осмотрят тело уже завтра.

Катрина стояла, глядя на лежащую на земле мертвую женщину. Возможно, то, что она собственными усилиями добилась своего положения в этом мужском мире, не позволяло ей избавиться от презрения к женщинам, которые добровольно решили зависеть от мужчин. Обе — и Сюсанна, и Бертина — жили за счет мужчин, и их связывало даже большее: у обеих был один и тот же любовник тридцатью годами старше них — Маркус Рёд, крупный магнат, сделавший состояние на недвижимости. Жизнь этих девушек, их существование зависели от мужчин с деньгами и работой, которые содержали их, безработных и безденежных, взамен получая красивое молодое тело, а также — в том случае, если из отношений не делалось тайны — наслаждение от зависти других мужчин. Однако Сюсанна и Бертина, в отличие от детей, знали, что любовь к ним не безусловна. Рано или поздно хозяин бросил бы их, и им пришлось бы искать нового человека, которым можно питаться. Или который позволяет питаться собой — зависит от точки зрения.

Бывает, значит, и такая любовь? Почему бы и нет? Что с того, что мысль о ней вгоняет в депрессию?

Между деревьями со стороны гравийной дороги Катрина увидела синий огонек машины «скорой помощи». Машина шла бесшумно. Катрина подумала о Харри Холе. Да, в апреле он дал о себе знать: прислал открытку с фотографией Венис-Бич и почтовым штемпелем Лос-Анджелеса. Словно сигнал с затаившейся на океанском дне подводной лодки, пойманный гидролокатором. Коротко: «Пришли денег». Всерьез ли это — Катрина не знала. И с тех пор никаких вестей.

Полная тишина.

Последний куплет колыбельной, до которого она сегодня не допела, зазвучал у нее в голове: