Кровавая луна

ГЛАВА 33 Понедельник

Уле Сульстад, главный редактор «Дагбладет», почесал щеку дужкой очков для чтения. Посмотрел на Терри Воге через стол, заваленный бумагами в кофейных пятнах. Тот сидел, ссутулившись в кресле для посетителей. Он не снял шерстяное пальто и шляпу фасона «свиной пирог», словно был уверен, что встреча займет не больше нескольких минут. Возможно, он был прав. Потому что Сульстад боялся этой встречи. Ему следовало прислушаться к коллеге из газеты, где Воге работал раньше. Коллега, помнится, процитировал фразу из фильма «Фарго»[90]: «Я за него не ручаюсь».

Сульстад и Воге обменялись несколькими общими фразами об аресте Рёда. Воге ухмыльнулся и заметил, что полиция схватила не того человека. Сульстад обратил внимание на его уверенный тон, но уверенность была характерна и для мошенников, они успешно обманывали сами себя.

— Мы решили больше не заказывать тебе статьи, — перешел к главному Сульстад, понимая, что следует быть осторожным и избегать слов вроде «отпускаем тебя», «расторгаем договор» или «увольняем», как устно, так и письменно. Хотя Воге работал по договору внештатного корреспондента, в суде по трудовым спорам хороший юрист мог использовать фактическое увольнение против них. Формулировки, которые озвучивал Сульстад, означали только отказ от печати статей Воге, но не исключали, что корреспонденту могут поручить другие задачи, предусмотренные договором. Например, проведение исследований для других журналистов. Но, как ясно дал понять редактору юрист «Дагбладет», в трудовом законодательстве было много подводных камней.

— Почему? — поинтересовался Воге.

— Потому что недавние события поставили под сомнение правдивость твоих статей. — И, поскольку кто-то сказал ему, что выговор более эффективен, если в нем звучит имя мишени, Сульстад добавил: — Воге.

Начав говорить, Сульстад подумал, что, пожалуй, напрасно выбрал назидательный тон, ведь он не продавливал Воге на обещание исправиться, а хотел избавиться от него, наделав как можно меньше шума. С другой стороны, надо было объяснить Воге, что руководство идет на такой решительный шаг, потому что под угрозу поставлена репутация «Дагбладет».

— Вы можете это доказать? — спросил Воге не моргнув глазом. Более того — он даже подавил зевок. Демонстративно, по-детски, но все же провокационно.

— Вопрос в том, сможешь ли ты доказать, что написал правду. Все это выглядит, пахнет и звучит, как вымысел. Если только ты не назовешь мне свой источник…

— Господи, Сульстад, как редактор этой газетенки ты вроде бы знаешь, что я должен защищать…

— Я не предлагаю тебе предать его имя огласке. Просто скажи мне. Я твой главный редактор. Я ответственен за то, чтó ты пишешь, а наша газета публикует. Понимаешь? Если ты назовешь мне источник, я буду обязан защищать его, как и ты. В той мере, в которой закон допускает конфиденциальность источников. Ты понимаешь?

Терри Воге издал протяжный стон.

— А ты понимаешь, Сульстад? Ты понимаешь, что я могу пойти в другую газету, скажем, «ВГ» или «Афтенпостен», и сделаю для них то, что делал для «Дагбладет»? То есть выведу их на первые позиции по криминальной журналистике.

Конечно, Уле Сульстад и другие редакторы обдумали это, принимая решение. У Воге больше читателей, чем у любого другого журналиста — количество переходов на его страницу было огромно. И Сульстад не хотел передавать все это конкурентам. Но, как сказал кто-то в редакции, если они представят публике дело так, будто избавились от Воге по тем же причинам, что прошлая газета, где он работал, то привлекательность Воге для конкурентов сравнится только с привлекательностью Лэнса Армстронга[91] для конкурентов «US Postal»[92] после допингового скандала. Это была тактика выжженной земли, они отправляли Терри Воге на костер, но в эпоху, когда уважение к правде сдавало позиции, старые бастионы вроде «Дагбладет» должны были подавать пример. И если Терри Воге окажется невиновным, они всегда смогут извиниться.

Сульстад поправил очки.

— Тогда я желаю тебе всего наилучшего у наших конкурентов, Воге. Либо ты человек исключительно честный, либо как раз наоборот, а мы не можем рисковать. Надеюсь, ты понимаешь. — Сульстад поднялся из-за стола. — Наряду с оплатой твоей последней статьи редакция намерена выплатить тебе небольшой бонус за твой общий вклад.

Воге тоже встал, и Сульстад попытался понять по языку его тела, стоит ли ожидать отказа от прощального рукопожатия. Воге сверкнул белозубой улыбкой:

— Своей премией можешь подтереть задницу, Сульстад. А потом протри очки. Все, кроме тебя, знают, что они дерьмом заляпаны, так что ты только дерьмо и видишь.

Уле Сульстад еще несколько секунд стоял, уставившись на дверь, которую Воге захлопнул за собой. Потом снял очки и стал внимательно их разглядывать. Дерьмо?..

Харри стоял в комнате, примыкающей к небольшой допросной, и смотрел на Маркуса Рёда, который сидел по другую сторону стеклянной стены. Вместе с Рёдом были еще три человека: женщина-следователь, проводившая допрос, ее ассистент и Юхан Крон.

Утро выдалось напряженное. В восемь часов Харри встретился с Кроном в офисе адвоката на улице Розенкранца. Оттуда они позвонили трем полицейским юристам, которые уверяли, что вероятность признания Рёда виновным высока, если только не возникнут важные факторы, которые повлияют на решение суда. Крон почти ничего не говорил, но вел себя профессионально. Без единого возражения он немедленно связался с банком и, действуя на основании заранее оформленной доверенности, поручил им перевести предусмотренную договором сумму на банковский счет на Каймановых островах. Банк сообщил, что деньги поступят на счет получателя в тот же день. Это было спасение. То есть спасение для него и Люсиль. Почему же он здесь? Почему еще не в баре, не продолжает начатое в «Тварях»? Да ладно… А почему люди дочитывают книги, уже понимая что эти книги им не нравятся? Почему одинокие люди застилают постели? Проснувшись тем утром, Харри понял, что впервые за несколько недель ему не приснилась мать в дверях классной комнаты. Он примирился. Или нет? Вместо этого ему приснилось, как он бежит, но все, от чего отталкиваются его ноги, превращается в тренажерные бегущие дорожки, так что он не может убежать от… от чего?

«От ответственности». Он словно услышал голос своего дедушки, доброго алкоголика. Тогда, на рассвете, дедушку вырвало. А потом он вывел весельную лодку из лодочного сарая и поднял Харри на борт. А Харри спросил, почему они собираются забрасывать сети, ведь дедушка сейчас болен. Но теперь у Харри не осталось никаких чертовых обязательств, от которых нужно убегать. Или осталось? Очевидно, он думал, что да. Как бы то ни было, он стоял здесь.

Харри почувствовал, как начинает болеть голова, и отогнал мысли. Для этого он сконцентрировался на простых, конкретных, понятных вещах. Например, пытался интерпретировать мимику и язык тела Рёда, когда тот отвечал на вопросы. Харри попытался не вслушиваться в ответы, а решить, считает он Маркуса Рёда виновным или нет. Иногда казалось, что весь опыт, накопленный Харри за годы работы детективом, бесполезен, что его способность определять, о чем думают другие, всего лишь иллюзия. А в других случаях эти ощущения оказывались единственной истиной, единственным, на что он мог положиться. Сколько раз без всяких вещественных доказательств и косвенных улик он знал и, в конце концов, оказывался прав? Или это было когнитивное искажение, обычная склонность к подтверждению?[93] Может, в каких-то случаях он «знал» и ошибался — но благополучно забывал об этих случаях? Почему он уверен, что, хотя Маркус Рёд не убивал этих женщин, за ним все же есть какая-то вина? Неужели Рёд заказал убийства, обеспечил себе алиби и, преисполнившись самонадеянности, заплатил Харри, и не только Харри, за расследование, уверенный, что они подтвердят его невиновность? Если так и было — почему не подыскать алиби получше пребывания дома с женой во время первых двух убийств? А на третье убийство алиби и вовсе нет — по словам Рёда, в ночь, когда убили Хелену, он был дома один. Хелена — свидетель, который мог спасти его в суде. Что-то не сходится. И все же…

— Он что-нибудь говорит? — прошептал кто-то рядом с Харри. Это Катрина вошла в полумраке и встала между Харри и Сон Мином.

— Да, — тоже шепотом откликнулся Сон Мин. — «Не знаю. Не могу вспомнить. Нет».

— Понятно. Улавливаешь что-нибудь?

— Пытаюсь, — ответил Харри.

Сон Мин молчал.

— Сон Мин? — окликнула Катрина.

— Могу ошибаться, — проговорил Сон Мин, — но думаю, Маркус Рёд — скрытый гей. Акцент на «скрытый».

Харри и Катрина посмотрели на него.

— Почему ты так думаешь? — поинтересовалась Катрина.

Сон Мин криво улыбнулся.

— Долгая получилась бы лекция, но давайте просто скажем — это сумма длинного ряда неосознаваемых деталей, которые я замечаю, а вы нет. Но я, конечно, могу ошибаться.

— Ты не ошибаешься, — заявил Харри.

Теперь Катрина и Сон Мин смотрели на Харри.

Он прочистил горло.

— Помнишь, я спрашивал, слышали ли вы о «Вилле Данте»?

Катрина кивнула.

— На самом деле это клуб «Вторники», недавно снова открывшийся под другим названием.

— Звучит знакомо, — сказала Катрина.

— Эксклюзивный гей-клуб, был на слуху несколько лет назад, — вспомнил Сон Мин. — Закрылся, когда там изнасиловали несовершеннолетнего мальчика. Его сравнивали со «Studio 54», гей-баром в Нью-Йорке, потому что этот клуб проработал столько же — 33 месяца.

— Теперь и я припоминаю, — добавила Катрина. — Мы назвали это «делом бабочки», потому что насильник, по словам мальчика, был в маске в форме бабочки. Но разве клуб закрылся не потому, что алкоголь разносили официанты в возрасте младше восемнадцати?

— Технически да, — пояснил Сон Мин. — Суд не был готов признать, что деятельность клуба затрагивает права личности, и вынес постановление касательно нарушения закона о лицензировании.

— У меня есть основания полагать, что Маркус Рёд часто посещал «Виллу Данте», — продолжил Харри. — Я нашел членскую карточку и кошачью маску в карманах вот этого костюма. Костюм принадлежал Рёду.

Сон Мин приподнял бровь.

— Ты… э-э… носишь его костюм?

— К чему ты клонишь, Харри? — Голос Катрины стал резким, взгляд — жестким.

Харри глубоко вздохнул. Еще можно было оставить все как есть.

— Похоже, на «Вилле Данте» по-прежнему проводятся вторничные вечеринки. Если Рёд так старается скрыть свои сексуальные предпочтения, возможно, у него и правда есть алиби на ночи, когда были убиты Сюсанна и Бертина, но не то, о котором он нам поведал.

— Хочешь сказать, — медленно произнесла Катрина, и у Харри возникло чувство, что она пытается просверлить его взглядом, — что у арестованного нами человека более надежное алиби, чем то, что предоставила ему жена? Что он был в гей-клубе, но не хочет, чтобы кто-то узнал об этом?

— Я говорю, что это возможно.

— Ты подразумеваешь, что Рёд готов скорее сесть в тюрьму, чем раскрыть свою сексуальную ориентацию? — Ее голос оставался ровным, но по каким-то еле уловимым ноткам Харри догадался: она в ярости.

Харри посмотрел на Сон Мина. Тот кивнул.

— Я встречал людей, которые скорее умерли бы, чем решились на каминг-аут, — произнес Сон Мин. — Казалось бы, наше общество стало более продвинутым в этом плане, но, увы, это не так. Стыд, отвращение к себе, осуждение — это все не в прошлом. Особенно для поколения Рёда.

— И для семьи с такой историей и положением, — добавил Харри. — Я видел портреты его предков. Они не похожи на людей, готовых передать правление бизнесом мужчине, спящему с мужчинами.

Катрина так и не отвела глаз от Харри.

— А скажи-ка, что бы ты сделал?

— Я?

— Да, ты. Ведь ты не просто так рассказал об этом?

— Что ж. — Он сунул руку в карман и протянул ей записку. — Я бы воспользовался возможностью задать ему сейчас вот эти два вопроса.

Он смотрел, как Катрина читает записку. Из динамика всем троим был слышен голос Крона:

— …прошло больше часа, и мой клиент ответил на все ваши вопросы. На большинство из них — по два-три раза. Я предлагаю остановиться на этом, в противном случае прошу занести мое возражение в протокол.

Женщина-полицейский, допрашивавшая Рёда, и ее коллега переглянулись.

— Хорошо, — согласилась следователь, взглянула на настенные часы и тут заметила Катрину, только что открывшую дверь допросной. Следователь подошла к Катрине, взяла у нее записку и выслушала. Харри отметил вопросительный взгляд Крона. Затем следователь вернулась на место за столом и откашлялась.

— Два последних вопроса. Находился ли ты в клубе «Вилла Данте» в то время, когда, по нашим данным, были убиты Сюсанна и Бертина?

Рёд обменялся взглядами с Кроном и ответил:

— Я никогда не слышал об этом клубе и просто повторю: я был дома со своей женой.

— Спасибо. Другой вопрос — к тебе, Крон.

— Ко мне?

— Да. Знал ли ты, что Хелена Рёд хотела развода и, если бы ее требования к бракоразводному соглашению не были удовлетворены, планировала отказаться от алиби, которое предоставила мужу на ночи убийств?

Харри увидел, что Крон покраснел.

— Я… Я не вижу причин отвечать на этот вопрос.

— Не можешь даже просто ответить «нет»?

— Это абсолютно не по правилам, и мы скажем, что допрос окончен. — Крон поднялся на ноги.

— Это о многом говорит, — сказал Сон Мин, покачиваясь на каблуках.

Харри собрался уходить, но Катрина удержала его.

— Не пытайся делать вид, что до ареста Рёда ты всего этого не знал, окей? — сердито прошептала она.

— Он только что лишился алиби, на которое рассчитывал, — произнес Харри. — У него больше ничего не было. Остается надеяться, что никто на «Вилле Данте» не сможет подтвердить, что Рёд находился там.

— На что ты надеешься на самом деле, Харри?

— На то же, на что всегда.

— А именно?

— Что заберут того, чья вина больше, чем у других.

Харри пришлось ускорить шаг, чтобы догнать Юхана Крона на спуске с холма по пути от полицейского управления в сторону Грёнландслейрет.

— Это ты надоумил их задать мне последний вопрос? — спросил Крон, хмурясь.

— Почему ты так решил?

— Потому что я точно знаю, что именно рассказала полиции Хелена Рёд. Совсем немногое. А когда я устраивал твою беседу с Хеленой, я имел неосторожность сказать ей, что она может доверять тебе.

— Ты знал, что она собиралась шантажировать Маркуса с помощью алиби?

— Нет.

— Но ты получил от ее адвоката письмо с требованием половины имущества вопреки брачному контракту и мог сложить два и два.

— Возможно, у нее были другие рычаги воздействия, не имеющие отношения к этому делу.

— Например, разгласить, что он гей?

— Похоже, нам больше не о чем говорить, Харри. — Крон безрезультатно махнул проезжающему мимо пустому такси. Но такси, припаркованное на другой стороне улицы, развернулось и подъехало к ним. Стекло со стороны водителя опустилось, из-за него показалось лицо с коричневой ухмылкой.

— Тебя подвезти? — спросил Харри.

— Нет, спасибо. — Крон зашагал по Грёнландслейрет.

Эйстейн проводил адвоката взглядом.

— Малость приуныл, а?

Было шесть часов, и в домах под низкими, плотными облаками уже зажигался свет.

Харри уставился в потолок. Он лежал навзничь на полу рядом с кроватью Столе Эуне. С другой стороны кровати в той же позе лежал Эйстейн.

— Итак, интуиция подсказывает тебе, что Маркус Рёд и виновен, и не виновен одновременно, — подытожил Эуне.

— Да, — подтвердил Харри.

— Как, например?

— Ну, он заказывает оба убийства, но не совершает их сам. Или первые два убийства совершает маньяк, а Рёд пользуется случаем и убивает жену, копируя серийного убийцу, чтобы отвести от себя подозрения.

— Особенно если у него есть алиби на первые два убийства, — добавил Эйстейн.

— Эта версия кажется вам убедительной? — спросил Эуне.

— Нет, — хором ответили Харри и Эйстейн.

— Ерунда какая-то, — продолжал Харри. — С одной стороны, у Рёда был мотив убить жену, если она его шантажировала. С другой — его алиби под большой угрозой теперь, когда она не может подтвердить свои показания под присягой в суде.

— Что ж, возможно, Воге прав, — размышлял Эйстейн. Дверь открылась. — Даже несмотря на то, что его выпнули. На свободе разгуливает серийный убийца-каннибал, и точка.

— Нет, — возразил Харри. — Тип серийного убийцы, который описывал Воге, не убивает трех участников одной вечеринки.

— Воге большой выдумщик, — добавил Трульс, ставя на стол три большие коробки с пиццей и снимая крышки. — На сайте «ВГ» появилось. Их источники утверждают, что Воге уволили из «Дагбладет» за недостоверность материалов. Да я сам мог бы им это сказать.

— Ты? — удивился Эуне.

Трульс только ухмыльнулся.

— О, пахнет пепперони и человечинкой, — сказал Эйстейн, поднимаясь на ноги.

— Джибран, ты должен помочь нам это съесть, — крикнул Эуне в сторону соседней кровати, где лежал ветеринар в наушниках.

В то время как остальные четверо обступили стол, Харри остался сидеть на полу, прислонившись спиной к стене, и читать сайт «ВГ». И размышлять.

— Кстати, Харри, — набив рот пиццей, проговорил Эйстейн, — я сказал той девушке из Института судебной медицины, что встречаемся в «Ревности» в девять вечера, хорошо?

— Хорошо. Сон Мин Ларсен из Крипоса тоже приедет.

— А ты, Трульс?

— А что я?

— Идем в «Ревность». Сегодня 1977 год.

— А?

— 1977. В баре будут звучать только лучшие мелодии 1977 года.

Трульс жевал, хмуро и недоверчиво глядя на Эйстейна. Как будто не мог решить, смеются над ним или кто-то и правда приглашает его потусоваться.

— Ладно, — наконец согласился он.

— Отлично, мы прямо команда мечты. Харри, пицца скоро закончится. Что ты там делаешь?

— Забрасываю сети, — ответил Харри, не отрывая глаз от телефона.

— А?

— Да вот думаю, не попробовать ли обеспечить Маркусу Рёду алиби, которого он не хочет.

Эуне подошел к нему.

— Кажется, тебе стало легче, Харри.

— Легче?

— Не буду расспрашивать, но по-моему, дело в том, о чем ты не хотел говорить.

Харри поднял на него глаза. Улыбнулся. Кивнул.

— Хорошо, — сказал Эуне. — Хорошо, тогда и мне стало легче. — Он зашаркал к кровати.

В семь часов приехала Ингрид Эуне. Эйстейн и Трульс были в кафетерии, и когда Столе пошел в туалет, Ингрид и Харри остались одни в комнате.

— Мы сейчас уйдем, чтобы вы оба могли немного отдохнуть, — произнес Харри.

Ингрид, маленькая коренастая женщина с поседевшими до стального цвета волосами, внимательным взглядом и почти сгладившимся нурландским акцентом, выпрямилась в кресле и глубоко вздохнула.

— Я только что из кабинета главного врача. Старшая медсестра подала ему доклад, в котором выразила беспокойство относительно троих мужчин, утомляющих Столе Эуне многочисленными и продолжительными визитами. Так как пациентам обычно трудно говорить о таком, главврач поинтересовался, могу ли я вас попросить приходить пореже, потому что сейчас Столе доживает свои последние дни.

Харри кивнул.

— Я понимаю. Ты этого хочешь?

— Ни в коем случае. Я сказала главврачу, что Столе вам нужен. И… — Она улыбнулась. — И что ты нужен ему. Я сказала: «Нам всем надо жить для чего-то». А иногда и умереть для чего-то. Главврач ответил, что это мудрые слова, а я — что это слова Столе.

Харри улыбнулся в ответ.

— Главврач сказал еще что-нибудь?

Она кивнула. Перевела взгляд на окно.

— Помнишь, как ты спас Столе жизнь, Харри?

— Нет.

Она коротко рассмеялась.

— Столе попросил меня спасти ему жизнь. Такие слова выбрал, чудак. Попросил меня принести шприц. Он предлагает морфий.

В наступившей тишине слышалось только ровное дыхание спящего Джибрана.

— Ты это сделаешь?

— Я бы сделала… — хрипло ответила она. Ее глаза наполнились слезами. — Но кажется, не смогу с этим справиться, Харри.

Харри положил руку на плечо Ингрид. Почувствовал, как ее затрясло мелкой дрожью. Ее голос понизился до шепота:

— И я знаю, что буду винить себя в этом всю оставшуюся жизнь.