Кровавая луна

ГЛАВА 8 Воскресенье Тетрис

— Прекрасно выглядишь, — сказал Харри.

— А ты… а ты загорел, — ответила Катрина.

Оба засмеялись. Катрина распахнула дверь шире, Харри шагнул навстречу, и они обнялись. В квартире пахло бараниной, тушенной в капусте. Харри протянул Катрине букет цветов — он купил их по дороге в киоске Нарвесен[26].

— Ты теперь даришь цветы? — Катрина взяла букет, состроив недоверчиво-удивленную мину.

— Они, по большому счету, для того, чтобы удивить твою свекровь.

— Ну, костюм ее точно удивит.

Катрина ушла на кухню, чтобы поставить цветы в воду, и Харри направился в гостиную.

Сначала он увидел рассыпанные по полу игрушки и услышал детский голос и лишь затем увидел мальчика.

Тот сидел спиной к Харри и строго наставлял плюшевого медвежонка:

— Ты должен делать как я, понимаес? Тебе пола спать.

Харри бесшумно вошел в гостиную и присел на корточки рядом с малышом. Мальчик тихонько запел, покачивая головой в легких светлых кудряшках:

— Ах, Челныс, ах, козлик мой…

Наверное, мальчик что-то услышал (может быть, скрипнули половицы), потому что внезапно обернулся — уже улыбаясь. Дитя еще думает, что все сюрпризы — хорошие, подумал Харри.

— Пливет! — сказал мальчик громко и радушно. Кажется, его совсем не беспокоило, что к нему подкрался сзади большой человек с белой бородой, которого он знать не знал.

— Привет, — отозвался Харри и достал из кармана пиджака плюшевого медвежонка. — Это тебе.

Но малыш не обратил внимания на протянутую ему игрушку. Его широко раскрытые глаза завороженно смотрели на Харри.

— Ты Санта Клаус?

Харри рассмеялся, и снова мальчик не смутился, а радостно засмеялся вслед за ним. И ухватил медвежонка:

— Как его зовут?

— Пока у него нет имени. Тебе нужно его как-нибудь назвать.

— Тогда я его назову… А тебя как звать?

— Харри.

— Халя.

— Нет. Э-э-э…

— Да, назовем его Халя.

Харри обернулся. В дверном проеме стояла, скрестив руки, Катрина и внимательно смотрела на них.

Может, дело было в ее тутенском[27] выговоре, а может, в ее рыжих волосах и выпуклых глазах, но всякий раз, когда Харри переводил взгляд с тарелки на мать покойного коллеги, он видел судмедэксперта Бьёрна Хольма.

— Ничего удивительного, Харри, что ты так ему понравился. — Она кивнула на мальчика — ему разрешили выйти из-за стола, и он тянул Харри за руку, чтобы увести в гостиную играть с плюшевыми мишками. — Вы с Бьёрном были такими хорошими друзьями. Это унаследованное влечение, понимаешь. Но Харри, тебе надо еще поесть, ты тощий, будто щепка.

После десерта — сливового компота — свекровь Катрины отправилась укладывать Герта спать.

— Замечательный парень у тебя получился, — сказал Харри.

— Точно, — согласилась Катрина. Она оперлась подбородком на руки. — Вот уж не знала, что ты хорошо ладишь с детьми.

— Я и сам не знал.

— Разве ты не заметил этого, когда Олег был маленьким?

— Когда мы познакомились, он предпочитал компьютерные игры. Наверное, поэтому и не возражал, что кто-то вмешался в их с матерью жизнь.

— Но ведь вы стали хорошими друзьями?

— Ракель говорила — только потому, что мы оба ненавидели одни и те же группы и оба любили тетрис. По телефону ты сказала, что дела у тебя идут хорошо. Есть новости?

— По работе?

— Любые.

— Ну, и да, и нет. Я снова стала выбираться из дома и встречаться с мужчинами. Полагаю, со смерти Бьёрна прошло уже достаточно много времени.

— Правда? Что-то серьезное?

— Не сказала бы. В последнее время было несколько свиданий с одним парнем, все довольно мило, но я не знаю… Ведь я, как и ты, всегда была странной и с годами не стала проще… А ты как?

Харри покачал головой.

— Но я вижу, ты все еще носишь обручальное кольцо, — произнесла Катрина. — Ты, можно сказать, встретил любовь всей своей жизни. У нас с Бьёрном все было немного по-другому.

— Наверное.

— Лучший человек в мире. Слишком хороший. — Она подняла чашку с чаем. — И слишком ранимый, чтобы быть с такой стервой, как я.

— Это неправда, Катрина.

— Разве нет? А как назвать женщину, которая спит с одним из лучших друзей своего мужа? Вообще-то «шлюха» будет самое то.

— Катрина, просто так получилось. Я был пьян, и ты…

— Что — я? Хотела бы я сказать, что была влюблена в тебя, Харри. Когда-то, когда мы работали вместе первые пару лет, может, и была. Но потом? Потом ты стал просто парнем, которого я не смогла заполучить. Парнем, которого отхватила эта кареглазая красотка с Холменколлена.

— Мммм. Не думаю, что Ракель считала, будто это она отхватила меня.

— Но уж точно не ты отхватил ее.

— Почему не я?

— Харри Холе! Ты не понимаешь, что нравишься женщине, пока она сама тебе об этом не заявляет. Да и тогда ты сидишь на своей тощей заднице и просто ждешь.

Харри тихонько засмеялся. Он мог бы задать вопрос. Сейчас было самое подходящее время. И никаких причин откладывать. Все настолько очевидно. Светлые кудряшки. Глаза. Рот. Конечно, она не подозревала, что он уже узнал обо всем от Александры Стурдзы из Института судебно-медицинской экспертизы. Не напрямую — неудачная формулировка Александры дала Харри прозрачный намек, что Бьёрн проверял свое отцовство и что анализ ДНК, проведенный Александрой, показал: отец Герта — не Бьёрн, а Харри.

Харри откашлялся.

— Слушай…

Катрина вопросительно поглядела на него.

— Я узнал, что у Трульса Бернтсена неприятности.

Она подняла бровь:

— Да. Он и еще двое подозреваются в краже наркотиков, изъятых в аэропорту Гардермуэн. Вряд ли тебя это удивило — все знают, что Трульс Бернтсен продажен и, похоже, проигрался так, что теперь в долгах по уши. Так что все к тому и шло.

— Да, пожалуй, не удивило. Тем не менее, жаль это слышать.

— Думала, вы терпеть друг друга не можете.

— Возможно, он не самый приятный человек, но у него есть определенные качества… которые отнюдь не бросаются в глаза. Качества, которые, возможно, он и сам в себе не замечает.

— Как скажешь. Почему ты им интересуешься?

Харри пожал плечами:

— Я читал, Бельман все еще министр юстиции.

— О боже, да. Эти игры во власть как раз ему по нутру. Если хочешь знать мое мнение — ему всегда лучше удавалось быть политиком, чем полицейским. Как дела у твоих?

— Сестра все еще в Кристиансанде, живет с парнем, дела идут хорошо. Олег работает в офисе шерифа в Лаксэльве[28]. Живет с девушкой. А Эйстейн Эйкеланн, помнишь его?..

— Таксист?

— Да. Я с ним вчера созвонился. Он сменил профессию. Говорит, стал зарабатывать больше. А завтра я навещу Эуне. И, в общем, все.

— Не так много у тебя осталось близких, Харри.

— Да. — Он изо всех сил старался не смотреть на часы. Ему хотелось узнать, сколько осталось до конца этого проклятого воскресенья. Понедельник был днем выпивки. Всего три напитка, но тем не менее; и не было правил, говоривших, когда именно в день выпивки можно выпить свою норму — хоть сразу после полуночи единым духом все сразу. Он не купил в Гардермуэне бутылку виски, предпочтя плюшевого мишку, но потом ознакомился с содержимым мини-бара в гостиничном номере, и там было то, что нужно.

— А у тебя? — Харри поднял чашку кофе. — Кто остался у тебя?

Катрина задумалась.

— Э-э… Родных с моей стороны — никого, теперь самые близкие — бабушка и дедушка Герта. Они так мне помогают. До Тутена два часа езды, но они все равно приезжают очень часто — как только могут. А иногда — по моим просьбам — кажется, и тогда, когда не могут. Они очень привязаны к мальчику, он теперь все, что у них осталось. Так что…

Она остановилась, глядя поверх чашки в стену позади Харри. Он видел, как она готовится к решительному шагу.

— Я не хочу, чтобы они знали. И не хочу, чтобы знал Герт. Понимаешь, Харри?

Выходит, она знала. И поняла, что он тоже знает. Он кивнул. Понять ее было нетрудно. Она не хотела, чтобы ее сын рос, зная, что он — плод неверности, результат случайной связи с алкоголиком. И не хотела разбивать сердца любящих бабушки и дедушки. И может быть, потерять их поддержку, столь необходимую и матери-одиночке, и ее ребенку.

— Его отца зовут Бьёрн, — прошептала Катрина и посмотрела Харри в глаза. — Конец истории.

— Понимаю, — тихо выговорил Харри. Он не отвел взгляда. — И думаю — ты поступаешь правильно. Всё, о чем я тебя прошу — чтобы ты пришла ко мне, если потребуется помощь. Что бы ни случилось. Чего бы мне это ни стоило.

Он видел, как на ее глазах выступили слезы.

— Спасибо, Харри. Это так щедро с твоей стороны.

— Не совсем, — ответил он. — Я беден, как церковная мышь.

Она засмеялась, всхлипнула и оторвала листок от рулона бумажных полотенец на столе.

— Ты хороший человек, — сказала она.

Вошла бабушка и объявила, что маме пора идти петь колыбельную. И пока Катрина была в детской, Харри рассказывал матери Бьёрна, как Бьёрн руководил составлением плейлистов для тематических вечеринок в баре «Ревность», а он, Харри, и Эйстейн помогали ему. Они устраивали, говорил Харри, четверги Хэнка Уильямса, и неделю Элвиса, и — пожалуй, самое памятное — «Песни почти сорокалетней давности в исполнении групп из американских штатов, название которых начинается на „М“». И хотя названия групп и исполнителей, которых любил Бьёрн, казалось, ничего не говорили его матери, ее глаза искрились благодарностью за то, что Харри рассказывает что-то о ее сыне — неважно что.

Катрина вернулась на кухню, а свекровь удалилась в гостиную и включила там телевизор.

— Парень, с которым ты встречаешься — какой он? — поинтересовался Харри.

Катрина отмахнулась.

— Ну же, — подтолкнул Харри.

— Он моложе меня. И нет, я не подцепила его в Тиндере. Мы встретились в реальной жизни. Это случилось сразу после локдауна, тогда в городе царила этакая легкая эйфория… короче, он звонит.

— Он звонит, не ты?

— Возможно, он настроен на что-то более серьезное, чем я. Это хороший, надежный парень. У него постоянная работа, собственная квартира, и, кажется, его жизнь в полном порядке.

Харри улыбнулся.

— Ладно, ладно! — она шутливо замахнулась на него. — Когда ты мать-одиночка, такие вещи подмечаешь автоматически, понятно? В общем, вроде с ним все хорошо, но в отношениях должна быть и страсть, а…

— А ее нет?

Она помолчала.

— Он знает многое, чего не знаю я, и мне это очень нравится. Он чему-то меня учит, понимаешь? Он интересуется музыкой — как Бьёрн. Его устраивает, что я чудачка. И он, — на ее лице возникла невольная широкая улыбка, — он любит меня. Знаешь, я почти забыла, как это приятно. Когда тебя любят всем сердцем. Как любил Бьёрн. — Она покачала головой. — Быть может, я бессознательно искала нового Бьёрна. Боюсь, больше, чем искала страсть.

— Хм-м. Мать Бьёрна знает?

— Нет, нет! — она пренебрежительно отмахнулась. — Никто не знает. И я не собираюсь ни с кем его знакомить.

— Вообще ни с кем?

Она покачала головой.

— Когда знаешь, что это может скоро закончиться и что потом, возможно, еще придется сталкиваться с парнем, то ставишь в известность как можно меньше людей, верно? Потому что не хочешь, чтобы люди смотрели на тебя и, так сказать, были в курсе. Но не хочу больше говорить о нем. — Она поставила чашку на стол. — Твоя очередь. Расскажи мне о Лос-Анджелесе.

Харри улыбнулся.

— Может, как-нибудь в другой раз, когда будет посвободнее со временем. Пожалуй, вместо этого расскажу, почему я тебе позвонил.

— О?.. Я думала, ты это из-за… — Она кивнула в сторону детской.

— Нет, — возразил Харри. — Я думал об этом, конечно. Но решил, что это твой выбор — сказать мне или нет.

— Мой выбор? До тебя невозможно было дозвониться.

— Э-э… У меня был выключен телефон.

— Шесть месяцев?

— Вроде того. Так вот. Я звонил сказать, что Маркус Рёд хочет нанять меня частным детективом по делу этих двух девушек.

Катрина недоуменно посмотрела на него:

— Ты шутишь.

Харри не ответил. Она прокашлялась.

— Ты хочешь сказать, что ты, Харри Холе, продался, как какая-то шлюха, этому блудливому козлу Маркусу Рёду?

Харри посмотрел в потолок, словно обдумывая ответ:

— Именно так. В точку.

— Ради бога, Харри.

— С учетом того, что я еще не дал согласие.

— Почему нет? Сутенер мало платит?

— Потому что сначала я должен был переговорить с тобой. У тебя есть право вето.

— Вето? — фыркнула она. — Почему? Вы оба вольны делать, что хотите. Особенно Рёд — в конце концов, у него достаточно денег, чтобы купить все, что захочется. Хоть я и не думала, что его денег хватит купить твою задницу.

— Подумай пару секунд. О плюсах и минусах. — Харри поднес чашку ко рту.

Он видел, как пламя эмоций в ее глазах угасает. Видел, что она прикусила губу — как обычно делала в раздумьях. Ждал, когда она придет к тем же выводам, что и он сам.

— Ты собираешься работать один?

Он покачал головой.

— Собираешься переманить кого-то, кто работает на нас или на Крипос?

— Неа.

Катрина задумчиво кивнула.

— Ты же знаешь, Харри, мне плевать на престиж и эго. Соревнование «кто дальше пописает», мальчики, я оставляю вам. Мне куда важнее, чтобы девушки могли ходить по Осло, не боясь быть изнасилованными и убитыми. Сейчас они этого не могут. Значит, лучше, если ты будешь в деле. — Она покачала головой, будто преимущества, которые увидела, ей совсем не нравились. — И тебе как частному детективу будут доступны вещи, которые мы не можем себе позволить.

— Ага. Расскажи мне об этом деле. Что там происходило, по-вашему?

Катрина опустила взгляд на собственные руки.

— Ты прекрасно знаешь, что я не могу делиться подробностями расследования. Но, полагаю, ты читал газеты, так что я не выдам слишком многое, если скажу, что мы и Крипос работали по этому делу круглосуточно в течение трех недель — и до обнаружения тела впустую. Никаких зацепок. У нас была видеозапись с камеры наблюдения, зафиксировавшая Сюсанну в девять вечера во вторник на станции метро Скюллерюд, недалеко от места, где ее нашли. Мы знали, что машина Бертины припаркована у пешеходной тропы на Грефсенколлене. Но никто и понятия не имеет, что эти женщины там делали. Ни одна из них не была любительницей прогулок на природе. Знакомых на Грефсене[29] и Скюллерюде, насколько нам известно, у них не было. Поисковые отряды с обученными собаками работали после пропажи девушек в обоих этих районах — и не обнаружили ничего. А потом на тело наткнулся случайный бегун с обычным псом. И теперь мы выглядим полными идиотами. Обычная история — иногда случайные события дают для расследования больше, чем систематический поиск. Но публика этого не понимает. И журналисты. И, — она обреченно вздохнула, — наше начальство.

— Угу… А по вечеринке у Рёда? Что-то интересное?

— Ничего — разве что это был, кажется, единственный раз, когда Сюсанна и Бертина могли друг с другом встретиться. Мы пытались выяснить, кто еще побывал на той вечеринке, чтобы узнать, не общался ли кто-то из гостей с обеими девушками. Но это все равно что искать иголку в стоге сена. Мы выяснили имена большинства присутствовавших, восемьдесят с лишним, но поскольку это была вечеринка жителей дома со свободным входом для гостей, не нашлось никого, кто знал бы всех. И ни одного человека из списка мы не смогли выделить в качестве подозреваемого ни на основании криминального прошлого, ни с точки зрения возможности. И мы вернулись к твоему любимому вопросу, который ты вечно повторял, так что проклевал нам все мозги.

— А-а, «почему?»

— Да, «почему». Я полагаю, Сюсанна и Бертина были обычными молодыми женщинами. В чем-то похожими, в чем-то разными. Обе из достаточно благополучных семей. Обе без высшего образования — впрочем, Сюсанна изучала маркетинг, но бросила учебу через полгода. Обе работали в магазинах, часто переходили из одного в другой. Бертина к тому же еще работала парикмахером без лицензии. Обе интересовались одеждой, макияжем, собственной персоной и своими конкурентками в реальной жизни и Инстаграме… Да, я знаю, что кажусь предвзятой. Поправочка: да, я предвзята. Они много тратили, активно ходили по всевозможным гулянкам, друзья описывают их как тусовщиц. У них было два основных отличия. Во-первых, Бертина в основном сама себя обеспечивала, а Сюсанна жила у родителей и за их счет. Во-вторых, Бертина часто меняла партнеров, а Сюсанна, похоже, была более умеренной в этом отношении.

— Потому что жила у родителей?

— Не только поэтому. У нее была репутация недотроги — немногочисленные отношения, и все очень недолгие. Кроме, возможно, Маркуса Рёда.

— Папик?

— У нас есть переписка этих девушек и реестр их телефонных звонков. По ним видно, что в течение последних трех лет между Рёдом и каждой из них поддерживалось довольно тесное общение.

— Сообщения сексуального характера?

— Не настолько, как можно было бы ожидать. Несколько пикантных фото от девушек, но ничего непристойного. В основном переписка велась о приглашениях на вечеринки и о вещах, которые они хотят. Рёд регулярно переводил обеим деньги через «Vipps»[30]. Небольшие суммы, например пару тысяч; максимум десять тысяч за раз. Тем не менее достаточные, чтобы иметь основания для термина «папик». В одном из последних сообщений Бертина написала Рёду, что с ней связался журналист, который ищет подтверждения какого-то слуха; связался и попросил дать интервью за десять тысяч крон. В конце сообщения было что-то вроде: «Конечно, я сказала «нет», хотя десять тысяч — это как раз столько, сколько я должна за дорожки».

— А-а. Дорожки. Кокаин или амфетамины.

— И сообщение, которое можно истолковать как шантаж.

— Думаешь, ответ на «почему» кроется в этом?

— Я знаю, звучит так, словно мы хватаемся за соломинку. Но мы перевернули каждый камень — и не нашли в окружении этих девушек никого с очевидным мотивом. Теперь у нас их только двое. Первый — Маркус Рёд: возможно, хотел избавиться от двух девушек, угрожавших ему скандалом. Вторая — его жена Хелена Рёд: под влиянием ревности. Проблема в том, что эти двое обеспечивают друг другу алиби на ночи, когда исчезали эти девушки.

— Я так и понял. А что по самому очевидному мотиву?

— По какому?

— Ты о нем уже говорила. Психопат или маньяк приходит на вечеринку, общается с обеими, берет у них номера телефонов.

— Я ведь сказала — никто из тех, кого мы нашли, не подходит под это описание. И вполне возможно, что расследование по этой вечеринке — тупик. Осло — небольшой город, и не так уж невероятно, что две девушки одного возраста оказались на одной тусовке.

— Две девушки, у которых один папик. Уже менее вероятно.

— Может быть. По словам людей, которых мы опросили, у него были не только Сюсанна и Бертина.

— Мм. Вы это проверили?

— Что именно?

— У кого еще, кроме жены Рёда, был мотив избавиться от конкуренток.

Катрина устало улыбнулась.

— Ты и твое «почему». Я скучала по тебе. Криминальный отдел по тебе скучал.

— Вот в этом я сомневаюсь.

— Да, есть еще пара девушек, с которыми у Рёда были нерегулярные контакты, но по результатам расследования мы их исключили. Видишь? Все имена, которые мы находили, были исключены. Остается только все прочее население мира. — Она положила подбородок на основания ладоней; кончиками пальцев начала массировать виски. — Так или иначе, теперь на нас давят СМИ. На нас давят шеф полиции и главный суперинтендант. Даже Бельман связался с нами и велел делать все возможное. Поэтому, Харри, мое мнение — ты можешь попробовать. Только запомни: этого разговора никогда не было. Само собой разумеется, что мы не можем сотрудничать даже неофициально и что я не могу дать тебе никакой информации кроме той, что сообщаю широкой публике. То есть той, которой уже с тобой поделилась.

— Понял.

— Уверена, ты понял и то, что в полиции не все благосклонно воспримут конкуренцию со стороны частного лица. Особенно когда конкурирующее расследование оплачено потенциальным подозреваемым. Можешь себе представить, в какую лужу сядут и главный суперинтендант, и Крипос, если ты раскроешь дело раньше нас. Насколько мне известно, могут быть законные основания, позволяющие тебя остановить, и если так — думаю, ими непременно воспользуются.

— Полагаю, Юхан Крон исследовал этот вопрос.

— Ах да, совсем забыла — он же в команде Рёда.

— Можешь что-нибудь рассказать о месте преступления?

— Две пары следов на подходе к месту. Один след оставлен при отходе. Думаю, он за собой подчищал.

— Вскрытие Сюсанны Андерсен провели?

— Только предварительное исследование. Сделали вчера.

— Что-нибудь нашли?

— Перерезанное горло.

Харри кивнул.

— Изнасилование?

— Никаких видимых признаков.

— Еще что-нибудь?

— О чем ты?

— У тебя такой вид, будто ты знаешь что-то еще.

Катрина молчала.

— Понимаю, — проговорил Харри, — информация, которую ты не должна разглашать.

— Харри, я и так слишком много тебе рассказала.

— Понял тебя. Однако ты, я так понимаю, не прочь воспользоваться нашей информацией?

Она пожала плечами.

— Полиция обязана принять у гражданина сообщение с любой информацией. Но награда не предусматривается.

— Понятно.

Харри проверил время. Три с половиной часа до полуночи.

Будто по безмолвному соглашению, они закрыли эту тему. Харри спросил о Герте. Катрина рассказывала, но Харри не оставляло ощущение, что она что-то скрывает. И наконец разговор угас. Было десять часов. Катрина вышла вместе с Харри — спустилась в сад за домом, чтобы выбросить в бак пакеты с мусором. Когда он открыл ворота и вышел на улицу, она шагнула за ним и крепко обняла. Как и в ту ночь, он почувствовал ее тепло. Но он знал: тот раз был единственным. Когда-то между ними было притяжение, телесная химия, они оба признавали это, но понимали, что глупо ради плотской тяги разрушить любовь, которая была у каждого из них. Теперь та любовь безвозвратно покинула их жизни — но и взаимная тяга исчезла, и не было возврата к этому сладкому запретному возбуждению.

Катрина вздрогнула и отпустила Харри. Он видел, что она вглядывается в улицу.

— Что-то не так?

— Фух. Нет, все в порядке.

Она скрестила руки на груди. Казалось, ее бьет дрожь, хотя вечер был теплым.

— Послушай, Харри…

— Да?

— Если хочешь… — Она замолчала, перевела дыхание. — Можешь как-нибудь посидеть с Гертом.

Харри посмотрел на нее. Медленно кивнул.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответила она и поспешно закрыла за собой ворота.

Харри выбрал долгий путь домой. Через Бислетт и Софиесгате, где он когда-то жил. Мимо «Шрёдера» с его коричневыми стенами[31] — когда-то «Шрёдер» служил ему убежищем. До вершины холма Сант-Хансхауген, откуда открывался вид на город и Ослофьорд. Ничего не изменилось. Изменилось все. Пути назад не было. И не было пути, который не вел бы назад.

Харри думал о разговоре с Рёдом и Кроном: он попросил не сообщать в СМИ об их сделке, прежде чем он поговорит с Катриной Братт. Объяснил им, что шансы на сотрудничество вырастут, если Братт будет думать, что могла наложить вето на решение Харри работать на Рёда. Харри изложил предполагаемый ход разговора с Катриной и уточнил, что она наверняка увидит веские аргументы в пользу его участия в деле, прежде чем даст согласие. Они кивнули. Он подписал.

Харри услышал, как вдалеке отбивает время церковный колокол. Почувствовал во рту вкус лжи. Он уже знал, что это не в последний раз.

Прим проверил время — близилась полночь. Он чистил зубы, притопывая в такт песне «Oh! You Pretty Things» и глядя на две фотографии, которые приклеил скотчем к зеркалу.

На одной была Та Женщина; ее красоту не испортило даже то, что она оказалась не в фокусе, и все же снимок был лишь бледным подобием Единственной. Ее красоту нельзя было ухватить в моменте, заставить замереть. То, чтó она излучала, было в движениях тела, в совокупности того, как одно выражение лица, слово, положение сменяло другое. А снимок был похож на одну-единственную ноту, вырванную из произведения Баха или Боуи и лишенную таким образом смысла. Однако это было лучше, чем ничего. То, что ты любишь женщину, какой бы сильной ни была любовь, не означает, что ты ею владеешь. Поэтому он дал себе зарок перестать следить за Ней, прекратить изучать ее личную жизнь, наблюдать за Ней, как за своей собственностью. Он должен научиться доверять Ей. Без доверия будет слишком много боли.

На второй фотографии была женщина, которую он трахнет до выходных. Если быть более точным — женщина, которая трахнет его. А затем он ее убьет. Не потому, что хочет, а потому, что должен.

Он прополоскал рот и пропел вместе с Боуи, что все кошмары явились сегодня, и, кажется, собираются здесь задержаться.

Потом он прошел в гостиную и открыл холодильник. Увидел пакет с тиабендазолом[32].

Он знал, что сегодня выпил еще слишком мало, но если за один прием выпить больше необходимого, начнутся боли в животе и рвота. Возможно, потому, что препарат ингибирует действие лимонной кислоты. Вся хитрость была в том, чтобы регулярно принимать небольшие дозы. Он решил выпить попозже, оправдавшись перед собой, что только что почистил зубы.

Вместо этого он достал открытую банку с надписью «Мотыль» и подошел к аквариуму. Зачерпнул из банки с половину чайной ложки и высыпал в воду. Корм — в основном личинки комаров — покрыл поверхность воды, словно перхоть, прежде чем начал погружаться.

Босс выплыл стремительно, одним-двумя движениями хвостового плавника. Прим включил фонарик и наклонился. Теперь когда Босс открывал рот, Прим светил прямо туда, внутрь. И видел это. Оно походило на маленького таракана или креветку. Он содрогнулся — но чувствовал при этом восторг. Босс и Лиза. Наверное, именно так многие мужчины — а быть может, и женщины — чувствовали себя, когда сталкивались с неизбежным браком. Какая-то… амбивалентность. Двойственные ощущения. Но он знал: стоит найти свою единственную, свою суженую — и пути назад не будет. Потому что люди и животные имеют определенный моральный долг: они должны следовать своему естеству, назначенной им роли и тем самым поддерживать гармонию, хрупкое равновесие. Вот почему все в природе, даже то, что на первый взгляд кажется абсурдным, безобразным, жестоким, на самом деле прекрасно в своей совершенной функциональности. Грех вошел в мир в тот день, когда люди, вкусив от древа познания, достигли уровня осмысленности, позволившего им отказаться от того, что задумано природой. Да, так оно и было.

Прим выключил музыку и погасил свет.