Кровавая луна

ГЛАВА 28 Суббота Последний акт

Единственным источником света были софиты на дне бассейна, и в полумраке на стенах и потолке помещения мерцали блики. Лишь увидев ее, Харри смог наконец выкинуть из головы детали отчетов. Слитный купальник Александры, казалось, больше открывал тело, чем полное отсутствие одежды. Когда она вошла в воду, нагретую ровно до 35 градусов, по уверениям администратора спа-салона. Харри оперся локтями о бортик бассейна. Александра заметила его пристальное внимание и улыбнулась загадочной улыбкой, свойственной женщинам, когда они знают — и польщены, — что их вид восхищает мужчин.

Она подплыла к Харри. Если не считать пары, которая сидела в другом конце бассейна, наполовину погрузившись в воду, почти весь бассейн был в их распоряжении. Харри достал из ведерка, стоящего у бортика, бутылку шампанского, налил бокал и протянул ей.

— Спасибо, — сказала она.

— Спасибо — в смысле, мы квиты? — уточнил он, наблюдая, как она пьет.

— Вовсе нет, — возразила она. — Было бы весьма прискорбно, если бы после публикаций в «ВГ» все узнали, что я потихоньку делаю для тебя анализы ДНК. Поэтому я хочу, чтобы ты кое-что мне рассказал — тоже по секрету.

— М-м… Что, например?

— Решай сам. — Она придвинулась поближе. — Но это должно быть нечто скрытое ото всех в самых темных уголках памяти.

Харри посмотрел на нее. Выражение ее глаз было совсем как у Герта, требующего колыбельную про Черныша. Александра знала, что Харри — отец Герта. И вдруг Харри осенила безумная мысль: он захотел рассказать и остальное. Он взглянул на бутылку шампанского. Когда он делал этот заказ — пусть всего с одним бокалом — то уже понимал, что это плохая идея. Точно такой же плохой была идея рассказать ей о его общем с Юханом Кроном секрете. Харри прочистил горло.

— В Лос-Анджелесе я сломал кадык одному парню, — проговорил он. — Я костяшками почувствовал, как он поддается. Мне это понравилось.

Александра уставилась на него широко раскрытыми глазами.

— Ты подрался с ним?

— Да.

— Почему?

Харри пожал плечами.

— Потасовка в баре. Из-за женщины. Я был пьян.

— А как насчет тебя? Тебя не ранили?

— Со мной все обошлось. Я ударил его один раз — и все было кончено.

— Ты ударил его в горло?

— Да. Моя рука была, как стамеска. — Он поднял руку и показал ладонь. — Меня учил специалист по рукопашному бою, он тренировал норвежских коммандос в Афганистане. Суть в том, чтобы ударить в определенную точку на шее противника. Тогда он прекратит всякое сопротивление, потому что его мозг полностью переключится на попытки побыстрее набрать воздуха в легкие.

— Вот так? — спросила она и согнула две крайние фаланги пальцев, сведенные вместе.

— И вот так. — Харри распрямил ее большой палец и прижал к указательному. — А потом целишься вот сюда, в гортань. — Он постучал указательным пальцем по своему горлу.

— Эй! — крикнул он, когда она без предупреждения ударила сама.

— Стой спокойно! — рассмеялась она, снова нанося удар.

Харри увернулся.

— Кажется, ты не совсем поняла. Если ты попадешь в ту самую точку, то можешь убить. Допустим, это гортань. — Он указал на свою грудь. — Тогда тебе нужно встать так… — Он взял ее за бедра под водой и показал, как развернуться, чтобы добавить силы удару. — Готова?

— Готова.

После четырех попыток она нанесла два достаточно сильных удара, отчего Харри застонал.

Пара на другом краю бассейна, притихнув, встревоженно наблюдала за ними.

— Откуда ты знаешь, что не убил его? — спросила Александра, снова вставая в позицию для удара.

— Точно не знаю. Но если бы он умер, его друзья вряд ли оставили бы меня в живых.

— А ты не задумывался, что если бы убил, то поставил бы себя вровень с теми, за кем охотился всю жизнь?

Харри поморщился.

— Может быть.

— Может быть? Всего лишь по причине ссоры из-за женщины? Думаешь, это благородно?

— Давай будем считать это самообороной.

— Есть много ситуаций, которые подходят под понятие самообороны, Харри. Убийства чести[74] — это самооборона. Убийство из ревности — это самооборона. Люди убивают, чтобы отстоять свое самоуважение, достоинство. Разве ты не расследовал убийства, совершенные ради спасения от унижений?

Харри кивнул. Посмотрел на нее. Поняла ли она? Догадалась ли, что Бьёрн отнял жизнь не только у себя самого? Нет, ее взгляд был обращен на что-то внутри. Она говорила о собственном опыте. Харри собирался что-то сказать — и тут она резко выбросила руку. Он не пошевелился. Александра стояла неподвижно, по лицу расплывалась торжествующая улыбка. Рука, сжатая для удара, почти коснулась кожи на его горле.

— В этот раз я могла бы тебя убить, — сказала она.

— Да.

— У тебя не было времени среагировать?

— Не было.

— Или ты полагал, что я не раздавлю тебе гортань?

Он слегка улыбнулся и промолчал.

— Или… — она нахмурилась, — тебе наплевать?

Улыбка Харри стала шире. Он нащупал за спиной бутылку и наполнил ее бокал. Посмотрел на бутылку, представил, как подносит ее ко рту, запрокидывает голову, как с низким булькающим звуком алкоголь наполняет его, и он опускает уже пустую бутылку, вытирает рот рукой, а Александра смотрит на него широко раскрытыми глазами. Вместо этого он поставил бутылку обратно в ведерко. Откашлялся.

— Пойдем в сауну?

Постановка шекспировской пьесы «Ромео и Джульетта» в Национальном театре Норвегии состояла не из классических пяти, а из двух длинных актов с пятнадцатиминутным антрактом.

Наступил антракт, в зале зажегся свет, и зрители хлынули наружу, заполнив фойе и буфет, где можно было заказать легкие закуски и напитки. Хелена присоединилась к очереди в бар, краем уха прислушиваясь к разговорам вокруг. Как ни странно, о пьесе никто не говорил, словно это считалось слишком пафосным или даже вульгарным. Тут она почувствовала какой-то аромат, тут же подумала о Маркусе и обернулась. Позади нее стоял незнакомец, и едва он успел улыбнуться Хелене, как она торопливо отвернулась от него. Его улыбка была… Какой она была? В любом случае — ее сердце забилось быстрее. Вдруг ей стало смешно. Должно быть, это иллюзия, навеянная пьесой — что в нем она нашла своего Ромео. Ведь мужчина, стоявший за ней, вовсе не был привлекательным. Возможно, не урод — по крайней мере, улыбка открыла красивые зубы — но совсем неинтересный. Однако ее сердце продолжало биться, и она почувствовала — впервые за много лет — что хочет обернуться снова. Посмотреть на него. Понять, из-за чего же захотела обернуться.

Она сумела сдержаться, взяла белое вино и отошла с пластиковым стаканчиком к одному из маленьких круглых столиков, расставленных вдоль стен буфета. Теперь она наблюдала за этим мужчиной — он пытался расплатиться за бутылку воды наличными, а женщина за прилавком указывала на табличку «Только безналичный расчет». К своему удивлению, Хелена поймала себя на желании подняться и заплатить за него. Но он отказался от покупки и развернулся к Хелене. Их глаза встретились, и он снова улыбнулся. Ее сердце бешено колотилось. Что это? Не в первый раз мужчина так неприкрыто пытается познакомиться с ней.

— Можно присесть? — спросил он, касаясь пустого стула.

Она одарила его быстрой и, как ей казалось, безразличной улыбкой. Хотя разум велел ей произнести «лучше не надо», Хелена ответила:

— Пожалуйста.

— Спасибо. — Он сел и наклонился через стол, словно они продолжали долгий разговор.

— Не хочу спойлерить, — сказал он почти шепотом, — но она уже выпила яд и скоро умрет.

Его лицо было так близко, что Хелена чувствовала запах его одеколона. Нет, он отличался от одеколона Маркуса. Был грубее.

— Насколько мне известно, она пьет яд в последнем акте, — возразила Хелена.

— Все так думают, но она уже отравлена. Поверь мне. — Он улыбнулся. Белые зубы. Как у хищника. Она почувствовала искушение предложить себя ему, чтобы почувствовать, как эти зубы прокусывают ее кожу, пока она вонзает ногти в его спину. Господи, что это? Часть ее хотела убежать, другая часть — броситься в его объятия. Она поменяла положение ног, чувствуя — да возможно ли это? — что намокла.

— Допустим, я не знаю сюжет пьесы, — произнесла она. — Тогда зачем ты открываешь мне концовку?

— Потому что хочу, чтобы ты была готова. Смерть — неприятная штука.

— Да, это так, — согласилась она, не сводя с него глаз. Но разве жизнь не становится более ужасной, когда приходится еще и к смерти готовиться?

— Не обязательно. — Он откинулся на спинку стула. — Не становится, если радость жизни возрастает от осознания, что жизнь не длится вечно.

В нем было что-то смутно знакомое. Она видела его на вечеринке на верхней террасе? Или в ресторане «Даниэль»?

— Memento mori[75], — сказала она.

— Верно. Но сейчас мне нужна вода.

— Как тебя зовут?

— Хелена. А тебя?

— Зови меня Прим. Хелена?..

— Да, Прим? — Она улыбнулась.

— Не хочешь ли отправиться со мной в место, где есть вода?

Она рассмеялась. Отхлебнула вина. Собиралась сказать, что вода есть и здесь, она может заплатить. Или, еще лучше, он мог бы взять ее стакан и налить немного из-под крана в туалете. Водопроводная вода в Осло лучше той, что продают в бутылках, и к тому же это экологичнее.

— Куда именно? — спросила она.

— А это имеет значение?

— Нет. — Она не могла поверить собственным ушам.

— Хорошо. — Он сложил ладони вместе. — Тогда идем.

— Сейчас? Я думала — после заключительного акта.

— Мы уже знаем, чем все закончится.

Ресторан «Terse Acto» находился в районе Вика[76], открылся, похоже, недавно, и тапас в нем были самые лучшие и дорогие.

— Вкусно? — спросила Александра.

— Очень. — Харри промокнул рот салфеткой, стараясь не смотреть на ее бокал с вином.

— Мне нравится думать, что я знаю Осло, но об этом месте я никогда не слышала. Это Хельге посоветовал забронировать здесь столик. Геи в таком всегда секут.

— Гей? Не почувствовал в нем ничего такого.

— Ты просто теряешь привлекательность.

— Хочешь сказать, раньше я был привлекательным в этом смысле?

— Ты? Еще как был. Но не для всех. Если честно — для немногих. — Она задумчиво склонила голову набок. — Если подумать — нас было всего несколько. — Она рассмеялась, подняла бокал с вином и чокнулась с его стаканом воды.

— Итак, ты думаешь, Терри Воге потерял свой источник, впал в отчаяние и ударился в выдумки?

Харри кивнул.

— Узнать то, о чем он написал, он мог только непосредственно от убийцы. И я не вижу оснований верить этой версии.

— А если источник — он сам?

— Хм… Имеешь в виду, что Воге убийца?

— Я читала о китайском писателе, который убил четверых, посвятил этому несколько книг и был осужден только через двадцать лет.

— Лю Юнбяо[77], — сказал Харри. — И потом, еще есть Ричард Клинкхаммер[78]. Его жена исчезла, и вскоре он написал роман о человеке, убившем жену и закопавшем ее труп в саду. Там ее и нашли. Оба они убивали не для того, чтобы написать об этом. Ты на это намекаешь?

— Да, но Воге мог бы так сделать. Главы государств развязывают войны, чтобы быть переизбранными или войти в историю. Почему журналист не может сделать то же самое ради титула царя горы? Тебе следует проверить, есть ли у него алиби.

— Кстати о том, чтобы все проверить. Ты говоришь, что знаешь Осло. Слышала о месте под названием «Вилла Данте»?

Александра засмеялась.

— Конечно. Хочешь отправиться туда проверить, по-прежнему ли ты привлекателен? Сомневаюсь, что тебя пропустят. Даже в костюмах, которые ты стал носить.

— Что ты имеешь в виду?

— Это… как бы сказать… очень эксклюзивный гей-клуб.

— Ты там была?

— С ума сошел? Нет, но у меня есть друг-гей, Питер. Вообще-то он из соседей Рёда, и это он приглашал меня на ту вечеринку на террасе.

— Тебя туда приглашали?

— Ну, официальных приглашений не было, это скорее походило на вечеринку, куда люди просто приходят парами. Я хотела взять Хельге, чтобы свести его с Питером, но в тот вечер у меня была работа. Зато я несколько раз ходила с Питером в SLM.

— SLM?

— Ты совсем не в теме, Харри. Scandinavian Leather Man[79]. Гей-клуб для всех. Там тоже нужно соблюдать дресс-код, а в подвале есть особые комнаты и все такое. Полагаю, для клиентов «Виллы Данте» это немного вульгарно. Питер говорил, что пытался вступить в этот клуб, но это нереально сложно. Надо принадлежать к некому закрытому кругу, своего рода гейскому Opus Dei[80]. Там, конечно, чертовски стильно. Думаю, как в фильме «С широко закрытыми глазами»[81]. Работает всего один вечер в неделю в формате бала-маскарада для геев в дорогих костюмах. Все ходят в масках животных, носят соответствующие прозвища, соблюдается строжайшая анонимность. Всевозможные эскапады и официанты, которые… давай назовем их молодыми людьми.

— Совершеннолетние?

— Теперь уже, наверное, доросли. По этой причине клуб уже закрывали. Он тогда назывался Tuesdays — «Вторники». Сотрудник, четырнадцатилетний подросток, обвинил одного из гостей в изнасиловании. Мы взяли образец спермы, но, конечно, не обнаружили совпадений в базе данных.

— Почему «конечно»?

— У клиентов «Вторников», как правило, не было судимостей. Как бы то ни было, теперь клуб вновь открыт и носит название «Вилла Данте».

— И о нем, похоже, никто не слышал.

— Шумиха им не нужна, они работают тайно. Вот почему люди вроде Питера одержимы идеей туда попасть.

— Ты сказала, раньше клуб назывался «Вторники».

— Да, вечеринки в нем проходили по вторникам.

— И до сих пор проходят?

— Если хочешь, могу спросить у Питера.

— Хм. Как ты думаешь, что мне понадобится, чтобы получить право на вход?

Она рассмеялась.

— Постановление суда; возможно, ордер на обыск. Именно его, кстати, я предоставляю тебе на эту ночь в отношении самой себя.

Харри потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что она имеет в виду. Он приподнял бровь.

— Да. — Она отсалютовала ему бокалом. — Всё согласно ордеру.

— Ты здесь живешь? — спросила Хелена.

— Нет, — ответил мужчина, назвавшийся Примом. Он вел машину между новыми, современными коммерческими зданиями, разбросанными по равнинам по обе стороны дороги, ведущей к оконечности полуострова Снарёйя[82].

— Я живу в центре города, но после того, как закрылся аэропорт, по вечерам я выгуливал здесь своего пса. Тогда тут никого не было, и он мог побегать на свободе. Вон там. — Он указал на запад, в сторону моря, и съел из пачки немного чипсов, или что там было. Хелене он этим не угощал.

— Но это же заповедник на болотах, — удивилась Хелена. — Ты не боялся, что собака нападет на птиц, которые там гнездятся?

— Конечно, пару раз так и случилось. Я утешал себя, говоря, что это естественный порядок вещей и что мы не можем препятствовать природе. Но это, конечно, неправда.

— Неправда?

— Нет. Человечество — тоже часть природы, и человек — не единственный организм, всеми способами уничтожающий планету, какой мы ее знаем. Но мать-природа одарила нас не только разумом для совершения коллективного самоубийства, но и способностью к саморефлексии. Возможно, это спасет нас. Надеюсь, что так. В любом случае, я уже подчинился законам природы и стал ими пользоваться.

Он указал на ручку над ее дверью, и Хелена увидела собачий поводок-рулетку с болтающимся карабином для ошейника

— Он был хорошим псом, — сказал Прим. — Я мог сидеть в машине и читать с включенными фарами и открытым окном, а он в это время бегал себе в радиусе пятидесяти метров. Собакам — да и людям — больше и не нужно. Многие люди не хотят большего.

Хелена покачала головой.

— Но все же когда-нибудь они могут захотеть большего и попытаются сбежать. Что тогда делать владельцу собаки?

— Понятия не имею. Мой пес никогда не хотел большего. — Он свернул с главной дороги на лесную.

— А что сделала бы ты на моем месте?

— Отпустила бы.

— Даже если бы знала, что он не выживет в одиночку?

— Все мы когда-нибудь умрем.

— Верно, — согласился он.

Он сбавил скорость. Дорога закончилась. Он выключил двигатель и фары, и вокруг воцарилась кромешная тьма. Она слышала, как в тростниках шелестит ветер. Между деревьями виднелось море и огни на островах и мысе вдалеке.

— Где мы?

— Рядом с болотами, — объяснил он. — Вот на том берегу мыс Хёвикодден, а те два острова называются Бурёйя и Устёйя. С тех пор, как здесь появились жилые дома, это популярное место для прогулок. Днем здесь отдыхают многие семьи. Но сейчас, Хелена, мы с тобой полностью предоставлены сами себе.

Он отстегнул ремень безопасности и повернулся к ней.

Хелена глубоко вздохнула, закрыла глаза и стала ждать.

— Это безумие, — произнесла она.

— Безумие?

— Я замужняя женщина. Это… это очень не вовремя.

— Почему?

— Потому что я расхожусь с мужем.

— Тогда, по-моему, как раз вовремя.

— Нет. — Она покачала головой, не открывая глаз. — Нет, ты не понимаешь. Если Маркус узнает об этом, пока мы не обсудили условия…

— То ты получишь на несколько миллионов меньше.

— Да. То, что я делаю сейчас, просто глупо.

— Так зачем же ты это делаешь, как тебе кажется?

— Не знаю. — Она прижала ладони к вискам. — Как будто кто-то или что-то завладело моим разумом. — И тут ее осенила другая мысль. — Почему ты решил, что у него миллионы? — Она открыла глаза и посмотрела на него. В нем определенно было что-то знакомое. Что-то в глазах… — Ты был на той вечеринке? Ты его знаешь?

Он не ответил. Просто чуть улыбнулся и сделал музыку погромче. Поставленный голос пел, щедро используя вибрато, что-то о страшных монстрах. Она уже слышала это раньше, но не могла вспомнить где именно.

— Мартини, — неожиданно вспомнила она. — Ты был в «Даниэле». Это ведь ты прислал тот напиток, не так ли?

— И что заставляет тебя так думать?

— Стоять за мной в очереди, подойти, сесть рядом — это не просто знакомство в театральном антракте. Это не было случайностью.

Он провел рукой по волосам и взглянул в зеркало.

— Признаюсь, — согласился он. — Я наблюдал за тобой какое-то время. Хотел побыть с тобой наедине. И теперь я с тобой. Итак, что мы будем делать?

Она глубоко вздохнула и сама отстегнула ремень безопасности.

— Мы будем трахаться, — сказала она.

— Несправедливо, не так ли? — спросила Александра. Они покончили с едой и переместились в бар. — Я всегда хотела ребенка, но у меня никогда его не было. Зато ты, который никогда не хотел… — Она щелкнула пальцами над своим коктейлем «Белый русский».

Харри сделал глоток воды.

— Жизнь редко бывает справедливой.

— И вот так случайно, — продолжала она, — Бьёрн Хольм отправил ДНК на анализ, чтобы проверить, он ли отец… Напомни, как зовут мальчика?

— Герт.

Александра видела по лицу Харри, что он не хочет говорить на эту тему. Тем не менее она продолжила — возможно, потому, что хватила лишку:

— Оказалось, он не был отцом. И сразу после этого я провожу анализ ДНК твоей, как выяснилось потом, крови, по ошибке прогоняю его по базе тестов на отцовство, и выясняю, что отец Герта — ты. Если бы не я…

— Ты не виновата.

— В чем не виновата?

— Ни в чем. Забудь об этом.

— Что Бьёрн Хольм покончил с собой?

— Что он… — Харри остановился.

Александра увидела, как его лицо скривилось, будто от боли. О чем же он недоговаривал? О чем не мог сказать ей?

— Харри?

— Да? — Его взгляд, казалось, был прикован к ряду бутылок на полке за спиной бармена.

— Ведь твою жену убил тот насильник, да? По фамилии Финне.

— Спроси его.

— Финне мертв. Если это был не он, то…

— То?..

— То подозреваемым был бы ты.

Харри кивнул.

— Мы всегда подозреваем партнера. И обычно оказываемся правы.

Александра сделала глоток из бокала.

— Это был ты, Харри? Ты убил свою жену?

— Двойную вот этого, — выговорил Харри, и Александре понадобилось время, чтобы понять: он говорит не с ней.

— Вот этого? — переспросил бармен, указывая на квадратную бутылку, что кверху донышком висела на кронштейне.

— Да, пожалуйста.

Харри молчал, пока перед ним не возник стакан с золотисто-коричневой жидкостью.

— Да, — сказал он, поднимая стакан. Подержал его мгновение, будто в страхе. — Я убил ее.

Харри опустошил стакан одним глотком и прежде, чем поставил его на стойку, уже заказал следующий.

Хелена восстановила дыхание, но осталась верхом на мужчине.

Она усадила его на пассажирское сиденье и откинула спинку, пока он включал верхний свет и надевал презерватив. Потом оседлала его — словно какую-нибудь из своих лошадей, но без ощущения полного контроля. Он кончил, не издав ни звука — она только почувствовала, как напряглись, а потом расслабились его мышцы.

Она тоже кончила. Не благодаря его умениям, а потому что она так завелась, еще не сняв брюки и трусики, что хватило бы чего угодно.

Теперь она чувствовала, как его член обмякает внутри нее.

— Так почему же ты меня преследовал? — спросила она, глядя на него сверху вниз — раздетого, как и она, лежащего на разложенном сиденье.

— А ты как думаешь — почему? — Он закинул руки за голову.

— Ты в меня влюбился.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Я не влюблен в тебя, Хелена.

— Нет?

— Я влюблен, но в другую.

Хелена почувствовала, что начинает раздражаться.

— Ты что, в игры играешь?

— Нет, просто говорю как есть.

— Тогда почему ты здесь, со мной?

— Я даю тебе то, чего ты желаешь. Точнее — чего желают твои тело и мозг. Меня.

— Тебя? — Она фыркнула. — Почему ты уверен, что не просто любого мужчину?

— Потому что именно я посеял в тебе это желание. И теперь оно крадучись пробирается по твоему телу и мозгу.

— Желание получить тебя?

— Да, меня. Вернее — то, что ползет внутри тебя, хочет проникнуть в мой кишечный тракт.

— Как мило. Ты имеешь в виду, не хочу ли я оттрахать тебя страпоном? Когда мы начали встречаться с мужем, он однажды такое предлагал.

Человек, назвавшийся Примом, покачал головой.

— Я имею в виду тонкий и толстый кишечник. Его бактериальную флору. Чтобы они могли размножиться. Что до твоего мужа — для меня новость, что он хочет проникновения в собственный задний проход. Когда я был маленьким мальчиком, он проникал сам.

Хелена уставилась на него сверху. Она оторопела, но знала, что не ослышалась.

— Что ты имеешь в виду?

— Разве ты не знала, что твой муж трахается с мальчиками?

— Мальчиками?

— Маленькими мальчиками.

Она сглотнула. Конечно, ей приходило в голову, что Маркусу нравятся мужчины, но она никогда не говорила с ним об этом. Если Маркус бисексуал или — более вероятно — скрытый гей, ничего постыдного тут нет. Самое мерзкое заключалось в том, что Маркус Рёд, один из самых богатых и влиятельных людей в городе, не осмелился признаться миру в этом свойстве собственной натуры и, возможно, вздохнуть свободнее. Это он-то, знававший общественные обвинения в жадности, уклонении от налогов, дурном вкусе и бог знает в чем еще. Он выбрал жизнь хрестоматийного гомосексуалиста-гомофоба, ненавидящего себя нарцисса, словом, ходячего парадокса. Но… маленькие мальчики? Дети? Нет. Однако теперь, когда эта мысль прозвучала и Хелена обдумала ее, стало ясно: все весьма логично. Она вздрогнула. Ей вдруг пришло в голову: это может оказаться полезным при разводе.

— Откуда ты знаешь? — спросила она, не двигаясь, лишь оглядываясь в поисках своих трусиков.

— Он был моим отчимом. И насиловал меня с тех пор, как мне исполнилось шесть лет. Я говорю «шесть», потому что помню, как он насиловал меня в день, когда подарил мне велосипед. Три раза в неделю. Три раза в неделю он трахал мою детскую попку. Годами. Год за годом.

Хелена глубоко дышала ртом. Воздух в машине был насыщен запахом секса и особым мускусным ароматом. Она сглотнула.

— А твоя мать знала о…

— С нею та же история, что со многими другими: полагаю, она подозревала, но не делала ничего, чтобы докопаться до истины. Она была безработной алкоголичкой и боялась потерять его. И все же потеряла.

— Кто боится, всегда в конечном итоге остается ни с чем.

— А ты не боишься?

— Я? С чего бы мне бояться?

— Ты ведь уже поняла, почему мы с тобой здесь.

Ей показалось, или его член внутри нее снова отвердел?

— Сюсанна Андерсен? — спросила она наконец. — Это сделал ты?

Он кивнул.

— А Бертина?

Он кивнул снова.

Может, он блефовал. А может, и нет. В любом случае Хелена знала, что ей следует бояться. Почему же ей не было страшно? Почему она начала двигать бедрами взад-вперед? Сначала медленно, потом интенсивнее…

— Не надо… — выговорил он, внезапно побледнев.

Но она снова оседлала его. Словно ее тело обладало собственной волей, она приподнялась на его члене и с силой опустилась снова. Почувствовала, как напрягся его живот, услышала приглушенный стон и подумала, что он вот-вот кончит снова. И увидела, как из его рта хлынул каскад желто-зеленой рвоты. Жидкость выплеснулась ему на грудь, частью пролилась на сиденье, потекла по его животу к Хелене. Запахло так едко, что у Хелены тоже скрутило желудок и она зажала пальцами нос и задержала дыхание.

— Нет, нет, нет, — простонал он, не шевелясь и только нащупывая что-то на полу. Нашел свою рубашку и стал вытираться ею. — Все из-за этого дерьма. — Он указал на пакет чипсов на центральной консоли. Хелена разглядела на пакете надпись «Hillman Pets». — Мне нужно это есть, чтобы контролировать популяцию паразитов. — Он вытер живот рубашкой. — Но трудно соблюсти баланс. Если ем слишком много, желудок не справляется. Надеюсь, ты понимаешь. Или сочувствуешь.

Хелена не понимала и не сочувствовала, она просто зажимала нос и пыталась не дышать. И она ощутила странную перемену. Вожделение, похоть как будто улеглись, и на их место пришло другое. Страх.

Сюсанна. Потом Бертина. И вот настала ее очередь.

Ей надо убираться отсюда, и немедленно!

Он посмотрел на нее так, словно почувствовал этот страх. Хелена через силу улыбнулась. Ее левая рука была свободна, она могла открыть дверцу и выскочить, убежать. До таунхаусов, мимо которых они проезжали, и до начала лесной дороги было не больше трехсот-четырехсот метров. Хорошо. Четыреста метров — ее лучшая беговая дистанция, и босиком она побежит быстрее, чем в туфлях. К тому же Хелена догадывалась, что назвавшийся Примом не последует за ней сразу, потому что они оба голые, и это даст ей необходимую фору. И у него не будет времени развернуть машину и догнать ее, а если он попытается, она может побежать не по дороге, а по лесу. Его просто нужно немного отвлечь, пока рука нащупывает дверную ручку. Хелена уже собралась отнять правую руку от носа и якобы нежно прикрыть ею его глаза. И тут она поняла кое-что еще: перемена в ней произошла, когда она не дышала. Не чувствовала запаха. Здесь есть какая-то связь.

— Понимаю, — заискивающе прошептала она. — Бывает. Теперь все чисто. Давай снова погасим свет. — Она старалась не вдыхать и надеялась, что он не замечает дрожи в ее голосе. — Где выключатель?

— Спасибо, — ответил он с еле заметной улыбкой и указал на потолок машины.

Она нащупала кнопку и погасила свет. В темноте левой рукой провела по пассажирской двери. Нашла дверную ручку, с силой потянула — и широко распахнула дверь. Ощутила на коже прохладный ночной воздух. Оттолкнулась — бежать. Но он оказался быстрее. Его руки сомкнулись на ее горле. Сдавили. Она ударила его в грудь обеими руками, но хватка на горле только усилилась. Она оперлась коленом о сиденье, а другим саданула вперед, надеясь попасть ему в пах. Не поняла, попала ли, но он отпустил, и она вырвалась, почувствовала под босыми ногами гравий, упала, поднялась снова и побежала. Было трудно дышать, словно он все еще сдавливал ее шею, но она понимала: не надо обращать на это внимание, важно уйти. Она вдохнула немного свежего воздуха. Увидела огоньки внизу, у главной дороги. До них меньше четырехсот метров, верно? Да, скорее триста. Всё должно получиться. Она ускорилась, помчалась со всех ног. Ему ни за что не догнать ее…

И словно кто-то появился перед ней в темноте и ударил ее по горлу так сильно, что она упала на землю. Приземлилась на спину, ударилась головой о гравий.

Должно быть, на несколько секунд она потеряла сознание, потому что когда снова открыла глаза, услышала шаги по гравию.

Она попыталась закричать, но шею снова сдавило.

Она коснулась горла и поняла, чтó это.

Ошейник.

Этот человек застегнул на ней собачий ошейник и позволил убежать, спокойно ожидая, пока размотается рулетка и беглянка достигнет предела своих пятидесяти метров свободы.

Когда она нащупала застежку, шагов уже не было слышно. Она расстегнула застежку и освободилась от ошейника. И не успела подняться на ноги — ее снова повалили на гравий.

Он стоял, поставив одну ногу ей на грудь, и в темноте его обнаженное тело было мерцающе-белым. Она уставилась на предмет в его правой руке. Во тьме слабо поблескивал металл. Нож. Огромный нож. И все же Хелене не было страшно. По крайней мере не так страшно, как в машине, когда она задержала дыхание. Не потому, что она не боялась умереть — похоже, потому, что похоть вытеснила страх. Другого объяснения у Хелены просто не было.

Он присел на корточки, приставил лезвие к ее горлу, наклонился к ней и прошептал в ухо:

— Закричишь — зарежу. Кивни, если поняла.

Она молча кивнула. Он выпрямился, не поднимаясь с корточек. Она по-прежнему чувствовала на коже холодную сталь.

— Мне жаль, Хелена. — В его голосе звучали слезы. — Несправедливо, что тебе придется умереть. Ты ничего не сделала, и не ты моя цель. Тебе просто не повезло оказаться необходимым инструментом.

Она закашлялась.

— Нео… необходимым для чего?

— Для унижения и уничтожения Маркуса Рёда.

— Потому что он…

— Да, потому что он трахал меня. А когда не трахал, мне приходилось сосать его чертов уродливый член на ужин, завтрак, а иногда и на обед. Такое знакомо тебе, Хелена? Разница в том, что я-то ничего за это не получал. Не считая велосипеда в тот единственный раз. Ну и, конечно, того, что этот урод оставался с моей матерью. Ужасно, правда? Я боялся, что он покинет нас. Не знаю, кто стал слишком старым для него, я или моя мать, но от нас он ушел к более молодой женщине с маленьким сыном. Не думаю, что ты знаешь об этом, ведь это происходило задолго до тебя.

Хелена покачала головой. Она будто видела себя со стороны, обнаженную, замерзающую, растянувшуюся на гравийной дорожке, у горла нож. Она чувствовала, как в кожу впиваются камни, но не могла придумать, как спастись. Похоже, сейчас он ее прикончит. И все же она хотела быть здесь. Хотела его. Она сошла с ума?

— Моя мать впала в депрессию, — сказал он дрожащим голосом, и Хелена увидела, что теперь и ему очень холодно. — Только когда она выкарабкалась, у нее нашлись силы выполнить обещание. Она столько раз обещала мне это, когда напивалась. Мама покончила с собой и пыталась оборвать и мою жизнь. Пожарная команда определила это как несчастный случай из-за курения в постели. Ни я, ни ее брат, мой дядя Фредрик, не видели причин сообщать страховой компании, что она не курила. Найденная ими пачка принадлежала Маркусу Рёду.

Он замолчал. Хелена почувствовала что-то теплое на своей груди. Слеза.

— Ты убьешь меня прямо сейчас? — спросила она.

Он прерывисто вздохнул.

— Как я уже говорил — мне жаль, но жизненный цикл паразитов должен завершиться. Знаешь, чтобы они дали потомство. Для заражения новой особи мне нужны новые, свеженькие паразиты. Понимаешь?

Она покачала головой. Ей захотелось погладить его по щеке, она чувствовала всеобъемлющую любовь к нему, почти экстаз. Нет, не любовь — похоть. Она была чертовски возбуждена.

— Ну и важно, конечно, что мертвые не болтливы, — добавил он.

— Конечно, — произнесла она. И глубоко вздохнула. Будто то был ее последний вздох.

— Но скажи, Хелена, пока мы занимались сексом, ты хоть ненадолго почувствовала себя любимой?

— Не знаю. — Она устало улыбнулась. — Наверное, все-таки да.

— Хорошо, — ответил он и взял ее за руку той рукой, в которой не было ножа. Стиснул ее. — Я хотел сделать тебе такой подарок перед твоей смертью. Ведь только это имеет значение, не так ли? Чувствовать себя любимым.

— Может быть, — прошептала она, закрывая глаза.

— Помни об этом, Хелена. Скажи себе: «Я любима».

Прим посмотрел на нее сверху вниз. Увидел, как ее губы беззвучно произносят: «Я любима». Затем поднял нож, направил острие на ее сонную артерию, наклонился вперед, наваливаясь всем весом, и позволил лезвию погрузиться. Теплая струйка крови, брызнувшая на его ледяную кожу, заставила его содрогнуться от восторга и ужаса.

Он крепко держал рукоять ножа. Дрожь ее тела сказала ему, что жизнь ее покидает. Кровь брызнула еще раз — и потекла спокойно. Через несколько секунд по неподвижности ножа он понял, что Хелена Рёд мертва.

Прим вытащил нож и сел на землю рядом с ней. Вытер слезы. Он дрожал от холода, страха и отпускающего напряжения. Легче не становилось. От раза к разу только хуже. Но это все были люди невинные. Виновный жив. С ним было бы совсем по-другому. Когда он лишит жизни Маркуса Рёда — вот это будет радость! Но сначала ублюдок будет страдать так, что смерть станет избавлением.

Прим почувствовал что-то на коже. Закапал дождь. Он поднял глаза. Небо черное. Прогноз погоды обещал сильный дождь сегодня вечером. Вода смоет большую часть следов, но ему все же предстоит потрудиться. Он взглянул на часы — единственную вещь, которую не снял. Половина десятого. Если он хорошо поработает, к половине одиннадцатого снова окажется в городе.