Кровавая луна

ГЛАВА 7 Воскресенье

Харри сидел на переднем пассажирском сиденье «Вольво-Амазон» 1970 года выпуска. Рядом был Бьёрн, и они подпевали песне Хэнка Уильямса на заедающем магнитофоне. В паузах между строчками песни с заднего сиденья слышалось тихое хныканье ребенка. Машина тряслась. Как странно — она же припаркована…

Харри открыл глаза и увидел стюардессу. Та осторожно трясла его за плечо.

— Мы заходим на посадку, сэр, — произнесла девушка из-под маски. — Пожалуйста, пристегните ремни безопасности.

Она забрала пустой стакан, стоявший перед ним, сдвинула столик и опустила его к подлокотнику. Бизнес-класс… В последний момент Харри решил надеть костюм и оставить прочую одежду в Лос-Анджелесе. Теперь у него не было даже ручной клади. Он зевнул, посмотрел в окно — внизу проплывал лес. Озёра. Потом город. И еще один город. Осло. Потом снова лес. Он вспомнил о коротком звонке, который сделал перед отлетом из Лос-Анджелеса. Говорил со Столе Эуне, психологом, постоянным его помощником в былых расследованиях. Вспомнил, как неуловимо непривычно звучал голос Столе. Друг сказал Харри, что не раз за последние несколько месяцев пытался дозвониться до него. Харри объяснил, что держал телефон выключенным. Ладно, что уж теперь, ответил Эуне, он только хотел сообщить, что болен. Рак поджелудочной железы.

По расписанию полет из Лос-Анджелеса занимал около тринадцати часов. Посмотрев на часы, Харри перевел их на норвежское время. Воскресенье, 08:55. Воскресенье было днем воздержания, но если представить, что он еще живет по лос-анджелесскому времени, то у него остается пять минут субботы. Харри поднял глаза к потолку в поисках кнопки вызова. Потом вспомнил, что в бизнес-классе эта кнопка вынесена на пульт дистанционного управления. Пульт нашелся на боковой консоли. Нажал на кнопку — прозвучал сигнал, над креслом загорелась лампочка.

Стюардессе не понадобилось и десяти секунд.

— Да, сэр?

Но за десять секунд Харри успел подсчитать, сколько он выпил за субботу. Норма выполнена. Вот дерьмо.

— Извините. — Он попытался улыбнуться. — Ничего.

Когда Харри стоял в дьюти-фри перед полкой с бутылками виски, пришло смс-сообщение, что заказанная Кроном машина ждет его возле зоны прилета. Харри написал ответное «ОК» и, раз уж достал телефон, набрал в списке контактов букву «К».

Ракель иногда шутила, что у него так мало коллег, друзей и знакомых, что в его телефонной книге не больше одного контакта на каждую букву алфавита. Можно не трудиться и обозначать всех только первым инициалом.

— Катрина Братт, — раздался сонный, усталый голос.

— Привет. Это Харри.

— Харри? В самом деле?.. — Судя по звуку, она села на постели.

— Я в Норвегии. Только что приземлился. Разбудил тебя?

— Нет. Хотя да, вроде того. У нас, кажется, двойное убийство, я допоздна работала. Моя свекровь здесь, присматривает за Гертом, так что я уснула ненадолго… Господи, ты жив!

— Надо полагать, да. Как дела?

— Хорошо… Да, правда — не так уж плохо, учитывая обстоятельства. В эту пятницу я как раз о тебе говорила. А что ты делаешь в Осло?

— Есть пара дел. Собираюсь навестить Столе Эуне.

— Уф. Да, я слышала. У него рак поджелудочной железы?

— Не знаю подробностей. У тебя найдется время выпить со мной кофе?

Он отметил крохотную заминку перед ее ответом:

— Почему бы вместо этого тебе не приехать на ужин?

— Имеешь в виду — поужинать у тебя дома?

— Да, конечно. Моя свекровь потрясающе готовит.

— Если никто не против, пожалуй…

— В шесть часов? Тогда сможешь заодно познакомиться с Гертом.

Они закончили разговор, и Харри снова посмотрел на полку с бутылками.

За ней стояла полка с мягкими игрушками.

Автомобиль медленно двигался по улицам Тювхольмена, самого дорогого района Осло. Район занимал примерно пять гектаров и располагался на двух островах и куске материка, выдающемся в Ослофьорд. Здесь в основном были пешеходные улицы, и множество людей шли по ним в магазины, рестораны, галереи или просто совершали воскресную прогулку. В отеле «The Thief»[19] администратор приветствовала Харри, словно любимого и долгожданного гостя.

В номере были двуспальная кровать ровно такой мягкости, какой нужно, модные картины на стенах и высококлассный гель для душа. Всё, чего можно ожидать от пятизвездочного отеля, решил Харри. Из окон номера открывался вид на ржаво-красные башни ратуши и крепость Акерсхюс. Казалось, ничего не изменилось за год, который он провел в другой стране. И все же ощущения были другие. Может, потому, что Тювхольмен с его модными магазинами, галереями, роскошными квартирами и изысканными фасадами был не тем Осло, который знал Харри. Он вырос в восточной части города в годы, когда Осло был тихой, скучной и довольно серой столицей медвежьего угла Европы. По улицам ходили люди только европейской внешности, звучала норвежская речь без всякого акцента. Но постепенно город стал открываться миру. Харри впервые столкнулся с этим еще юношей. Тогда здесь стало куда больше клубов, потому что многие крутые группы — не только те, что играли на стадионе Валле Ховин для тридцати тысяч человек — начали включать Осло в свои туры. Открылись рестораны, целая куча ресторанов, и в них подавали блюда со всех уголков мира. Осло превратился в международный город, открытый, мультикультурный — и это, естественно, подняло уровень организованной преступности. Но убийств по-прежнему было так мало, что в городской полиции не имело смысла содержать целый штат детективов. Правда, еще в семидесятые годы город превратился — по разным причинам — в настоящее кладбище молодёжи, подсевшей на героин. Впрочем, таким Осло остался и до сих пор. Однако это был город без притонов, город, где даже женщины вполне могли чувствовать себя в безопасности. Опрос населения показал, что так считают 93 процента жителей столицы. И хотя СМИ изо всех сил стремятся показать действительность в самом черном цвете, в реальности количество изнасилований в Осло за последние пятнадцать лет было стабильно низким по сравнению с другими городами. Уличных нападений и других преступлений против личности тоже совершалось мало, и их число продолжало снижаться.

Поэтому гибель одной женщины и пропажа другой, да еще их возможная связь друг с другом были очень нетипичными для Осло. Неудивительно, что норвежские газеты посвятили этим событиям множество статей под броскими заголовками. Неудивительно было и то, что в материалах упоминалось имя Маркуса Рёда. Во-первых, все знали, что СМИ, даже очень солидные издания, выживают за счет шумихи вокруг медийных личностей, а Рёд был не только богат, но и знаменит. Во-вторых, опыт подсказывал Харри, что в восьмидесяти процентах случаев в убийстве виновен тот, кто близко связан с жертвой. Поэтому естественно, что его наниматель стал главным подозреваемым.

Харри принял душ. Надел единственную запасную рубашку, которую купил в Гардермуэне[20]. Застегнул пуговицы, глядя в зеркало. Когда дошел до верхней — услышал тиканье наручных часов. Постарался не думать о времени.

От отеля до офиса «Barbell Eiendom» на улице Хокона VII было менее пяти минут ходьбы.

Внутри вестибюля за трехметровой стеклянной дверью Харри увидел молодого мужчину. Тот, видимо, ожидал его, потому что, встретившись с ним взглядом, тут же бросился открывать дверь. В вестибюле возникло минутное замешательство — Харри пришлось пояснить, что он не пользуется лифтами, и молодой человек повел гостя по лестнице на самый верх, на шестой этаж. Там они прошли через пустые по случаю выходного дня офисные помещения и оказались перед открытой дверью. Сопровождающий пропустил сыщика вперед.

За дверью был угловой офис площадью почти сто квадратных метров. Из него открывался вид на Ратушную площадь и залив Ослофьорд. У одной стены огромной комнаты стоял письменный стол. На нем были большой экран iMac, пара солнечных очков от Гуччи и айфон. Никаких бумаг.

За столом для совещаний у противоположной стены сидели два человека. С одним из них — Юханом Кроном — Харри был знаком. Второго узнал по фотографиям в газетах.

Маркус Рёд помедлил, позволив Крону первым подняться, подойти к гостю и поздороваться за руку. Харри улыбался Крону, но смотрел при этом на Маркуса Рёда. Тот машинально застегнул пуговицу на пиджаке, но остался возле стола.

Обменявшись приветствиями с Кроном, Харри подошел к столу и пожал руку Маркусу. Заметил, что они почти одного роста, но у Рёда килограммов двадцать лишних. Вблизи его шестьдесят шесть лет были явственно видны, несмотря на ухоженную гладкую кожу, белые зубы и густые черные волосы. Однако стоит отдать ему должное, подумал Харри, Маркус пользуется услугами пластических хирургов куда разумнее, чем кое-кто в Лос-Анджелесе. Еще Харри заметил, что у Рёда миокимия[21].

— Присаживайся, Харри.

— Спасибо, Маркус, — ответил Харри и сел, расстегнув пиджак. Если Рёду не понравилось или показалось слишком фамильярным такое обращение, то на его лице это никак не отразилось.

— Спасибо, что приехал так быстро, — проговорил Рёд, делая какой-то знак человеку у дверей.

— Мне полезно немного пошевелиться. — Харри рассеянно рассматривал три портрета на стене. Две картины и фотография. Солидные мужчины. Под каждой рамой золотая табличка с фамилией Рёд.

— Конечно, у жизни over there[22] другой темп, — поддержал его Крон, и то, что он ввернул английское выражение, вызвало у Харри ассоциацию с вежливой, но несколько напряженной дипломатической беседой.

— Не уверен, — ответил Харри. — Думаю, по сравнению с Нью-Йорком или Чикаго

Лос-Анджелес довольно неторопливый. Но я вижу, вы и здесь не прохлаждаетесь. Рабочая встреча в воскресенье. Впечатляет.

— Мужчине полезно немного отдохнуть от ада, именуемого семейным уютом. — Рёд заговорщицки улыбнулся Крону. — Особенно в воскресенье.

— У тебя есть дети? — поинтересовался Харри. В газетных статьях он ничего об этом не вычитал.

— Да. — Рёд по-прежнему смотрел на Крона, словно вопросы исходили от адвоката. — Моя жена.

Рёд рассмеялся, Крон послушно присоединился к нему. Харри, не желая выпадать из мизансцены, через силу улыбнулся. Он вспомнил газетные фотографии Хелены Рёд. Какая у них с мужем разница в возрасте? Пожалуй, не меньше тридцати лет. Все снимки четы Рёд, которые видел Харри, были сделаны на фоне реклам с логотипами — на премьерах, показах мод и тому подобных светских выходах. Хелена Рёд, разодетая в пух и прах, выглядела более уверенной в себе и менее нелепой, чем многие женщины — да и мужчины тоже, — которые позируют фотографам на таких мероприятиях. Она была красива какой-то поблекшей красотой, словно слишком рано утратила сияние молодости. Чересчур много работы? Или алкоголя или чего-то подобного? Очень мало счастья? А может, и то, и другое, и третье вместе?

— Что ж, — произнес Крон, — если бы ты знал моего клиента так, как я, ты понял бы, что он не может долго слоняться без дела. Сложно достигнуть того, что у него есть, без упорного труда.

Рёд передернул плечами, но протестовать не стал, а вместо этого спросил:

— Как насчет тебя, Харри? Есть дети?

Харри смотрел на портреты. Все трое мужчин были запечатлены на фоне больших зданий — как предполагал Харри, их собственных или, по крайней мере, построенных ими.

— И еще без солидного семейного состояния, — добавил он.

— Прошу прощения?

— Оно дополняет упорный труд. И немного облегчает задачу, не так ли?

Рёд вскинул ухоженную бровь под блестящими черными волосами и вопросительно взглянул на Крона, словно требуя объяснений, что за типа тот привел. Потом поднял голову — наметившийся двойной подбородок навис над воротником рубашки — и пристально посмотрел на Харри.

— Состояния сами по себе не растут, Холе. Возможно, ты и сам это знаешь?

— Я? Почему ты так думаешь?

— Разве нет? Одеваешься ты как состоятельный человек. Если не ошибаюсь, твой костюм шил Гарт Александер с Сэвил Роу. У меня самого два костюма его работы.

— Не помню имени портного, — сказал Харри. — Я получил его от одной леди за то, что согласился ее сопровождать.

— Господи. Она была настолько уродливой?

— Нет.

— Нет? Значит, красотка?

— Я бы сказал да. Для женщины, которой за семьдесят.

Маркус Рёд заложил руки за голову и откинулся назад. Его глаза превратились в узенькие щелочки.

— Знаешь, Харри, у тебя есть кое-что общее с моей женой. Ты снимаешь одежду только для того, чтобы переодеться во что-нибудь подороже.

Он оглушительно захохотал, хлопнул себя по бедрам и повернулся к Крону, который успел вовремя подхватить его смех. Веселье Рёда окончилось приступом чихания. Молодой человек, который только что вошел с подносом, уставленным стаканами для воды, предложил ему салфетку, но Рёд отмахнулся, вынул из внутреннего кармана пиджака большой светло-голубой платок с крупными инициалами «М.Р.» и громко высморкался.

— Расслабься, это просто аллергия, — прокомментировал Рёд, засовывая носовой платок обратно в карман. — Ты сделал прививку, Харри?[23]

— Да.

— Я тоже. Всегда берегу здоровье. Мы с Хеленой сделали первую прививку в Саудовской Аравии, задолго до того, как вакцина появилась в Норвегии. Что ж, давайте начинать. Юхан?

Юхан изложил Харри суть дела, в основном просто повторив то, что уже сказал по телефону двадцать четыре часа назад.

— Две женщины, Сюсанна Андерсен и Бертина Бертильсен, исчезли три и две недели назад соответственно. Исчезновения происходили по вторникам. Сюсанна Андерсен была найдена мертвой два дня назад. Полиция не обнародовала причину смерти, но заявила, что будет расследовать убийство. Полицейские допросили Маркуса по одной-единственной причине: обе девушки были на вечеринке для жителей дома, где живут Маркус и Хелена. Вечеринка проходила на крыше этого дома за четыре дня до исчезновения Сюсанны. Единственная связь между двумя пропавшими девушками, которую на текущий момент обнаружила полиция, — обе знакомы с Маркусом, и обеих пригласил на вечеринку именно он. У Маркуса есть алиби на те два вторника, когда пропали девушки. Он был дома с Хеленой. Полиция сняла с него все подозрения, но пресса в своих рассуждениях, увы, не столь логична. Успешное раскрытие дела — это не то, что интересует СМИ, поэтому они стали публиковать всевозможные статьи с кричащими заголовками об отношениях Маркуса с девушками, намекать, что те пытались вымогать у него деньги и угрожали рассказать свою «историю» газете, пообещавшей хорошо им заплатить. Также газетчики поставили под сомнение алиби, предоставленное супругой Маркуса, хотя они прекрасно знают, что это обычный и абсолютно законный ход в уголовном деле. Все это чистой воды гонка за сенсацией, раскрутка рейтингов на связи известной личности с убийством, а вовсе не поиски истины. Без сомнения, журналисты надеются накопать что-нибудь скандальное, чтобы иметь возможность поднимать продажи различными домыслами как можно дольше.

Харри коротко кивнул. На его лице не отражалось никаких эмоций.

— Тем временем деловые интересы моего клиента страдают из-за информации в СМИ о том, что с него не были сняты обвинения. Кроме того, эта ситуация создает моему клиенту личный дискомфорт.

— В первую очередь в семье, — вставил Рёд.

— Разумеется, — согласился Крон. — Это было бы не очень большой проблемой, точнее, мы могли бы ее пережить, если бы полиция с этим справлялась. Но прошло почти три недели, а они не нашли ни преступника, ни какой-либо зацепки, которая прекратила бы газетную травлю единственного в Осло человека, у которого в этом деле железное алиби. Короче говоря, мы хотим, чтобы преступление было раскрыто как можно быстрее, и рассчитываем на твою помощь.

Крон и Рёд смотрели на Харри.

— Хм. Теперь, когда тело обнаружено, возможно, полицейские нашли следы ДНК преступника. У тебя взяли образец ДНК? — Харри посмотрел Маркусу Рёду в глаза.

Не отвечая, Рёд повернулся к Крону.

— Мы отказались, — ответил тот, — до тех пор, пока полиция не предъявит соответствующее постановление суда.

— Почему?

— Потому, что мы ничего не выиграем, согласившись на это. И потому, что, если мы будем двигаться в том русле, в которое нас загоняют, мы косвенно признáем, что на это дело можно смотреть с точки зрения полиции, у которой якобы есть основания подозревать моего клиента.

— А вы не видите никаких оснований?

— Нет. Я сказал полиции, что как только они установят какую-либо связь между делами о пропавших без вести лицах и моим клиентом, он будет чрезвычайно рад пройти анализ ДНК. Больше они к нам не обращались.

— Хм…

Рёд хлопнул в ладоши.

— Это все, Харри. В общих чертах. Хотелось бы теперь услышать твой план сражения.

— План сражения?

Рёд улыбнулся:

— В общих чертах.

— Если в общих чертах, — ответил Харри, подавляя зевок (сказывался перелет через несколько часовых поясов), — мой план — найти убийцу как можно быстрее.

Рёд ухмыльнулся и взглянул на Крона.

— Это очень расплывчато, Харри. Нельзя ли более конкретно?

— Что ж. Я буду расследовать это дело так, как расследовал бы его, будучи полицейским. То есть — без каких-либо обязательств и не учитывая ничего, кроме истины. Иными словами, если улики приведут меня к тебе, Рёд, я расправлюсь с тобой, как с любым другим убийцей. И получу свою плату.

В наступившей тишине зазвонили куранты городской ратуши.

Маркус Рёд усмехнулся.

— Суровая речь, Харри. Оставайся ты полицейским — сколько лет тебе потребовалось бы, чтобы собрать такую плату? Десять? Двадцать? Сколько вы, парни, вообще зарабатываете в своих полицейских участках?

Харри ничего не ответил. Куранты продолжали звонить.

— Ну, — Крон сверкнул зубами в быстрой улыбке, — то, о чем ты говоришь, Харри, мы как раз и хотим получить. Как я уже говорил тебе по телефону: требуется независимое расследование. Так что мы на одной волне, хотя ты высказался довольно прямолинейно. Ты человек честный и добропорядочный, какой нам и нужен.

— Ты ведь такой? — спросил Рёд, поглаживая подбородок большим и указательным пальцами и глядя на Харри. — Добропорядочный?

Харри заметил, что глаза Рёда снова сверкнули, и отрицательно покачал головой. Рёд наклонился вперед, весело улыбнулся и тихо спросил:

— Ни капельки?

Харри улыбнулся в ответ:

— Только если ты можешь назвать добропорядочной лошадь в шорах. Она не блещет умом, а просто делает то, к чему приучена: не позволяя себе отвлекаться, бежит прямо вперед.

Маркус Рёд засмеялся.

— Хорошо, Харри. Это хорошо. Нам это подходит. Хочу, чтобы первым делом ты собрал команду из лучших людей. Предпочтительно — из людей известных. Расскажем об этом журналистам. Чтобы они увидели, что мы настроены серьезно, понимаешь?

— Я уже знаю, кого привлечь к делу.

— Отлично. Как ты думаешь, через какое время получишь от них ответ?

— Завтра к четырем часам.

— Уже завтра?

Рёд понял, что Харри говорит серьезно, и снова рассмеялся.

— Мне нравится, как ты действуешь, Харри. Давай подпишем контракт.

Рёд кивнул Крону, тот вынул из портфеля лист бумаги и положил перед Харри.

— В контракте указано, что задание считается выполненным при наличии соглашения о признании вины по крайней мере тремя юристами в правовом отделе полиции, — пояснил Крон. — Но если суд оправдает обвиняемого, гонорар должен быть возвращен. Это соглашение по принципу «нет результата — нет оплаты».

— Зато с бонусом, которому позавидует любой топ-менеджер, включая меня, — добавил Рёд.

— Я бы хотел добавить еще один пункт, — заявил Харри. — Гонорар будет мне выплачен, если полиция — с моей помощью или без нее — найдет предполагаемого виновного в течение следующих девяти дней.

Рёд и Крон обменялись взглядами. Прежде чем снова наклониться к Харри, Рёд кивнул.

— Ты жесткий переговорщик. Но не думай, что я не понимаю, почему ты называешь такие некруглые числа, когда говоришь о сумме выплаты и количестве оставшихся дней.

Харри приподнял бровь.

— Вот как?

— Да ладно тебе. Это чтобы дать понять другой стороне, что ты опираешься на реальные расчеты. Волшебные числа, которые все расставляют по своим местам. Не учи отца детей делать, Харри, я сам использую в переговорах этот прием.

Харри медленно кивнул.

— Ты меня подловил, Рёд.

— А теперь, Харри, я покажу тебе еще один прием. — Рёд откинулся назад, ухмыляясь во весь рот. — Я намерен заплатить тебе миллион долларов. Это почти на четыреста тысяч норвежских крон больше, чем ты просишь, и это стоимость приличной машины. И знаешь, почему я увеличил сумму?

Харри не ответил.

— Потому что люди прилагают гораздо больше усилий, когда им даешь немного больше, чем они ожидали. Это факт, доказанный психологами.

— Что ж, я готов проверить этот факт на себе, — сухо парировал Харри. — Но есть еще кое-что.

Ухмылка Рёд исчезла.

— И что же?

— Мне нужно, чтобы кое-кто из полиции дал добро на проведение расследования.

Крон прочистил горло.

— Ты же знаешь, что в Норвегии не нужны разрешения и лицензии на частные расследования?

— Да. Но я сказал «кое-кто из полиции».

Харри объяснил проблему, и через некоторое время Рёд неохотно кивнул, соглашаясь. Когда Харри и Рёд пожали друг другу руки, Крон проводил Харри к выходу. Он придержал дверь, пропуская Харри вперед.

— Можно кое-что спросить, Харри?

— Валяй.

— Почему я должен был отправить копию нашего контракта на английском языке на электронную почту на мексиканском почтовом сервере?

— Это для моего агента.

Лицо Крона осталось бесстрастным. Харри предположил, что он, опытный адвокат, настолько привык ко лжи клиентов, что, услышав правду, скорее всего усомнится в ней. Кроме того, подумал Харри, Крон прекрасно понимает, что такая очевидная ложь — это красная запрещающая черта, табличка «Посторонним вход воспрещен».

— Хорошего воскресенья, Харри.

— Тебе тоже.

Харри спустился к пирсу Акер Брюгге. Сел на скамейку. Проследил, как паром, ярко освещаемый солнцем, скользит к причалу с полуострова Несоддтанген. Закрыл глаза. Однажды они с Ракелью взяли выходной в середине недели, погрузили в лодку велосипеды и, пропетляв двадцать пять минут между маленькими островками и парусными суденышками, пришвартовались на Несоддтенгене. Там они сели на велосипеды и отправились по проселочным дорогам, тропинкам и укромным местам. Они купались, а потом грелись на гладких выступах скал, и единственными звуками сопровождавшими их, были жужжание насекомых и страстные, но тихие стоны Ракели, когда она впивалась ногтями в его спину. Харри открыл глаза, пытаясь выбросить этот образ из головы.

Посмотрел на часы, на прерывистое движение секундной стрелки. Через пару часов он должен встретиться с Катриной. И Гертом. Харри большими шагами направился к своему отелю.

— Кажется, сегодня твой дядя в порядке, — сказала медсестра, прощаясь с Примом у открытой двери маленькой палаты.

Прим кивнул. Посмотрел на пожилого мужчину в халате. Тот сидел на кровати, уставившись в экран выключенного телевизора. Когда-то он был красавцем. И очень уважаемым человеком, привыкшим к тому, что к его мнению прислушиваются и в профессиональной сфере, и в частной жизни. Прим подумал, что это еще можно разглядеть в чертах дядиного лица: высокий гладкий лоб, глубоко посаженные ясные голубые глаза, орлиный нос и решительно сжатые, на удивление полные губы.

Прим называл его дядя Фредрик. Потому что Фредрик был его дядей. Ко всему прочему.

Дядя Фредрик поднял глаза, когда Прим вошел в комнату, и Прим, как обычно, задался вопросом, какой из дядьев Фредриков сегодня дома. Если вообще есть какой-нибудь.

— Ты кто такой? Убирайся.

Его лицо раскраснелось от презрения и удивления, а по интонации глубокого низкого голоса нельзя было понять, шутит он или действительно в ярости. Он страдал деменцией с тельцами Леви — болезнью головного мозга, вызывающей галлюцинации, ночные кошмары и — как в случае дяди Фредрика — агрессивное поведение. В основном агрессия была вербальной, но не всегда, отчего еще одна болезнь дяди — ригидность мышц — была, можно сказать, благом для его близких.

— Я Прим, сын Молле, — ответил Прим и, прежде чем дядя успел спросить, уточнил: — Твоей сестры.

Прим перевел взгляд на диплом в рамке, висевший над кроватью. Это было единственное украшение голой стены. Однажды Прим повесил рядом фотографию, на которой были они трое — дядя, мама и маленький Прим. Их сфотографировали у бассейна, на отдыхе в Испании, который дядя устроил для сестры и племянника после того, как их бросил отчим. На фотографии они все улыбались.

Через несколько месяцев дядя убрал этот снимок — сказал, что не может смотреть на кроличьи зубы. Очевидно, он имел в виду пару крупных передних зубов с щелью между ними. Прим унаследовал эту черту от матери.

А диплом о присвоении докторской степени так и висел на стене, и на нем красовалось имя Фредрик Штайнер. Дядя сменил фамилию, которую носили Прим с матерью, потому что, как без обиняков объяснил он Приму, еврейская фамилия способствует большему авторитету в научных кругах. Особенно в его области — микробиологии, где почти никто не сомневался, что евреи, особенно ашкеназы[24], обладают генами, которые наделяют их исключительными интеллектуальными способностями. Для того, чтобы отрицать, или хотя бы игнорировать этот факт, были веские причины от чисто эмоциональных до политических, но… факт есть факт. Если у Фредрика блестящий высокоразвитый интеллект, достойный еврея, к чему скромно стоять в конце очереди только потому, что у него солидное норвежское крестьянское имя?

— У меня есть сестра? — спросил дядя.

— У тебя была сестра, неужели не помнишь?

— Черт возьми, парень, у меня деменция, как ты не можешь вколотить это в свою пустую черепушку? Медсестра, с которой ты пришел… а она ничего, верно?

— Ее ты, значит, помнишь?

— У меня превосходная кратковременная память. Спорим на деньги — я трахну ее еще до выходных? А, погоди, у тебя же наверняка нет денег, неудачник. Когда ты был маленьким, я возлагал на тебя надежды. Но сейчас… Ты даже не разочарование, ты просто пустое место.

Дядя помолчал. Было похоже, что он что-то тщательно обдумывает.

— Ты чего-нибудь добился? Чем ты занимаешься?

— Не собираюсь докладывать тебе.

— А почему бы и нет? Помню, ты интересовался музыкой. Нашу семью никак не назвать музыкальной, но ты мечтал стать музыкантом, разве нет?

— Нет.

— А кем?

— Во-первых, к следующему разу ты это забудешь, а во-вторых, ты все равно бы не поверил.

— А как насчет семьи? Не смотри на меня так!

— Я не женат. Сейчас не женат. Но я встретил одну женщину.

— Одну? Одну, ты сказал?

— Да.

— Господи. Знаешь, скольких женщин я трахнул?

— Да.

— Шестьсот сорок три. Шестьсот сорок три! И это были красавицы. Кроме нескольких в самом начале, когда я еще не разобрался, кого на самом деле могу заполучить. Я начал в семнадцать лет. Тебе придется хорошенько потрудиться, чтобы соответствовать своему дяде, мальчик. У этой женщины узкая щелка?

— Не знаю.

— Не знаешь? А что случилось с той, ну, другой?

— Другой?

— Отчетливо помню, что у тебя была пара детей и маленькая темнокожая женщина с большими сиськами. Я ее трахал? Ха-ха! Да, точно, по твоему лицу вижу — я это делал! И почему тебя никто не может полюбить? Из-за этих кроличьих зубов, что передались тебе от матери?

— Дядя…

— Не называй меня дядей, ты, гребаный урод! Ты родился тупым уродом, ты позоришь меня, свою мать и всю семью!

— Хорошо. Тогда почему ты назвал меня Прим[25]?

— Ах, Прим… Ну да! Ну и почему, думаешь, я это сделал?

— Ты сказал — потому что я особенный. Исключение среди чисел.

— Да, особенный — иначе говоря, аномальный. Ошибка. Тот, с кем никто не хочет быть. Изгой, который может разделить свою жизнь только с одним человеком — с самим собой. Ты простое число. Сам по себе. Все мы жаждем того, чего не можем получить — вот ты и жаждешь быть любимым. Это всегда было твоей слабостью, которую тебе тоже передала твоя мать.

— А знаешь ли ты, дядя, что скоро наступит день, когда я стану более знаменитым, чем ты и вся семья вместе взятая?

Лицо дяди просветлело, словно Прим в конце концов сообщил ему что-то важное или по, крайней мере, интересное.

— Позволь сказать тебе вот что. Единственное, что с тобой случится — ты станешь таким же сумасшедшим, как я, и будешь только рад этому! Знаешь почему? Потому что тогда ты забудешь, что твоя жизнь была лишь чередой унизительных поражений. Это, — он указал на диплом на стене, — единственное, о чем я хочу помнить. Но не могу справиться даже с этим. И шестьсот сорок три…

Его голос стал хриплым, на голубые глаза навернулись крупные слезы.

— Я не могу вспомнить ни одну из них. Ни одну, к чертям собачьим! Какой тогда во всем этом смысл?

Когда Прим уходил, дядя плакал. Такое случалось все чаще. Прим читал, что Робин Уильямс покончил с собой, потому что у него диагностировали деменцию с тельцами Леви и он хотел избавить свою семью от мучений. Прим удивлялся, почему дядя не поступил так же.

Дом престарелых располагался в самом сердце Виндерена, в западной части Осло. По пути к машине Прим прошел мимо ювелирного магазина. За последнее время он заходил сюда уже несколько раз. Было воскресенье, магазин не работал, но прижавшись к витрине носом, Прим смог разглядеть в стеклянной витрине кольцо с бриллиантом. Камень был небольшим, но таким прекрасным… Идеально подходит для Нее. Надо купить это кольцо как можно скорее, иначе кто-нибудь может его опередить.

Он заложил крюк, чтобы проехать мимо дома своего детства в Гаустаде. Вилла пострадала от пожара, ее следовало снести много лет назад, но он раз за разом откладывал снос, несмотря на распоряжения городского совета и жалобы соседей. Он утверждал, что разрабатываются планы реконструкции, показывал документы, в которых подтверждалось, что снос запланирован, но подрядчиками числились фирмы, которые недавно обанкротились или приостановили деятельность. Он не знал, почему тянет время. Ведь он мог, в конце концов, продать участок за хорошие деньги. И только недавно его осенило. И стало ясно, что у него уже давно был план, как использовать этот дом. Будто крошечный червячок, зреющий в его голове.