Неписанная любовь

Глава 15

Рафаэль

Мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы узнать человека, который загнал Элли в угол в заднем коридоре возле туалетов «Last Call». Может, я и не в курсе заголовков таблоидов и сплетен о знаменитостях, но каждый, у кого есть доступ в интернет, знает о неблаговидной репутации этого музыканта.

Наркотики. Женщины. Проблемы с гневом и пьяные буйства.

Элли — последний человек, которого Коул Гриффин должен втягивать в свою разрушительную спираль, и я планирую напомнить ей об этом, как только он выходит через дверь запасного выхода.

Она поворачивается, чтобы направиться к главному коридору, ведущему обратно в бар, но останавливается на полпути, когда я говорю:

— Ты же не думаешь всерьез пойти с ним выпить кофе? — первое, что я озвучиваю.

Первое и очень неправильное.

Но ничего не могу с собой поделать. Я по умолчанию недоверчивый человек, поэтому, хотя Коул и сказал, что Элли его не интересует, я ему не верю, особенно учитывая те несколько статей, которые я видел.

Она оборачивается.

— Я не думаю об этом. Я сделаю это.

— Он — одна большая проблема.

— Я не из тех, кто верит всему, что пишут в СМИ.

— Может, тебе стоит и поверить.

— Почему?

— Он обманщик.

Она складывает руки на груди.

— И что? Не то чтобы это было твоим делом, но я планирую просто выпить кофе, а не переспать с ним.

От нежелательной картины того, как они вдвоем занимаются именно этим, у меня сводит желудок. Я делаю все возможное, чтобы прогнать эту мысль, но не раньше, чем представляю, как Элли улыбается ему, краснея так же, как несколько минут назад, когда он улыбнулся ей.

Ревновать к отношениям Элли с моим сыном — это одно, но испытывать тот же самый зуд внутри при мысли, что она может быть с другим мужчиной?

Это, мягко говоря, настораживает.

Я должен думать об Элли как о няне Нико, а не как об одинокой девушке, которая имеет полное право улыбаться, краснеть и смеяться с другим мужчиной.

Я вытираю лицо, разочарованно хмыкнув.

— О чем ты на самом деле хотел поговорить, Рафаэль? — тон Элли выводит меня из равновесия.

— Ты мне нужна, — эти слова вырываются из меня прежде, чем я успеваю подумать, как это звучит.

Блять.

В ее глазах мелькает неуверенность.

— Я тебе нужна?

— Нико и мне, — поправляю я. — Если раньше я думал, что между нами были плохие отношения, то теперь, когда ты ушла, они стали хуже, чем когда-либо.

Она опускает свой щит напускной храбрости.

— Мне жаль.

— Мне тоже. За некоторые вещи.

— Правда?

— Да. Твои слова заставили меня задуматься о кое-чем.

— Какие слова?

— О том, что я не ценю тебя и твое время.

— Ох, — она больше ничего не говорит, и я принимаю это за знак продолжать.

— Это заставило меня понять, что ты никогда не жаловалась на свою работу. Даже когда я в последнюю минуту рушил все твои планы или вел себя как мудак, когда ты этого не заслуживала.

Она издает полунасмешливый, полувопросительный звук, и я бросаю на нее взгляд, но продолжаю.

— Даже если я злился, что ты скрыла от меня правду, и из-за несчастного случая с Нико, я должен был лучше отнестись к тебе после всего, что ты сделала для моей семьи. Ты помогла вернуть моего сына, и за это ты заслуживала гораздо большего, чем то, что я сделал… Ты заслуживала второго шанса.

Она быстро моргает, но ее глаза все еще затуманенные.

— Спасибо. Я не понимала, как сильно мне нужно было это услышать.

— Мне жаль, что я не сказал этого раньше.

Она отводит взгляд и вытирает уголок глаза.

— Без тебя все не так, как раньше, — серьезно говорю я.

Она снова поворачивается ко мне лицом.

— Он не такой, как раньше, — добавляю я.

В ответ она лишь протяжно выдыхает.

— Из-за этого я чувствую себя ужасно, — она сосредотачивается на невидимой точке позади меня. — Но…

В моей жизни было достаточно отговорок, чтобы распознать их первый признак.

— Я готов сделать все, чтобы вернуть тебя. Повысить тебе зарплату. Давать дополнительный выходной каждую неделю. Назови мне любое условие, и я его выполню.

— Моя зарплата или выходные никогда не были проблемой, и ты это знаешь.

— Тогда чего ты хочешь?

— Того, что было нарушено между нами.

— Что? — спрашиваю я.

— Доверия.

Мои плечи напрягаются.

— Мне нужно время.

Она выдыхает.

— Я говорю не только о тебе.

Я смотрю на нее в замешательстве.

Ее глаза опускаются в пол, как будто смотреть мне в лицо — слишком сложная задача для нее.

— Ты ясно дал понять, что сможешь избавиться от меня в любой момент, а я давным-давно пообещала себе, что больше не позволю кому-либо заставлять меня чувствовать себя так.

Я скрежещу зубами.

— Я не могу вернуться в прошлое и изменить свою реакцию.

— Я знаю, и как бы мне ни было неприятно это признавать, ты был прав, уволив меня. Если несчастный случай с Нико что-то и доказал, так это то, что я совершенно не гожусь на роль его няни, — ее голос дрожит.

— Это чушь собачья.

Она смотрит на меня удивленными глазами.

— До тебя у нас было семь нянь. Все они были очень квалифицированы для этой работы, но ни одна из них не вернула моего ребенка так, как это сделала ты.

Ее подбородок дрогнул.

— Я просто делала свою работу.

— Нет. Ты делала гораздо больше, — я делаю глубокий вдох. — Я не хочу видеть, как Нико снова превращается в тихого мальчика, который не смеется, не улыбается и не занимается музыкой. Боже, это уничтожит меня, если я снова увижу его таким. Поэтому я прошу — черт, я даже готов умолять, — если это убедит тебя вернуться.

Наступает неловкое молчание, и мое беспокойство возрастает. Ее жесткий взгляд, кажется, смягчается, и это дает мне некоторую надежду.

— Тебе не нужно меня умолять, — говорит она мягким голосом.

— Я в отчаянии, Элеонора, — мой голос напряжен.

Она слегка толкает меня, и я теряю равновесие, но не из-за ее силы, а из-за небольшого смешка, который она издает.

— В достаточном отчаянии, чтобы перестать называть меня полным именем? Потому что, хотя я и люблю его, оно напоминает мне о моей бабушке.

Я усмехаюсь, притворяясь, что тепло в моей груди — это результат моих нервов, а не реакция на ее прикосновение.

— Что угодно, только не это.

Сначала я делал это исключительно для того, чтобы досадить ей, но потом обнаружил, что мне нравится, как она вздрагивает каждый раз, когда я называю ее полным именем. Она всегда так мило закатывала глаза.

Мило?

Дерьмо. Не мило.

Смешно. Смешно закатывала глаза.

— Ладно, — пробормотала она. — Ну, эта небольшая беседа была замечательной и все такое…

— Хорошо. Я перестану называть тебя Элеонорой.

Она покачивается на пятках.

— Я должна отказать…

— Но ты этого не сделаешь, потому что ты нам нужна.

— Хорошо. Я соглашусь, но только если ты повторишь это еще раз, умоляя на коленях.

Из меня вырывается короткий, но глубокий смех, который удивляет нас обоих.

— О боже!

Я поднимаю ладонь вверх.

— Не…

— Ты смеялся! — ее улыбка прорезает ледяной внешний слой моего холодного сердца. Я несколько месяцев гадал, каково это — быть свидетелем безудержное счастье Элли, и это гораздо приятнее, чем я ожидал.

Но меньше всего нам нужно, чтобы я умилялся из-за одной-единственной улыбки, как бы сильно она мне ни нравилась. Поэтому я поднимаю глаза к потолку и молю о помощи.

— Кажется, я со школьных времен не слышала, чтобы ты смеялся, — она будто говорит сама с собой.

Эти слова удивляют меня.

— Следишь за мной с тех самых пор, да?

Ее щеки становятся розовыми.

— Нет.

Мое тело горит от этой мысли.

— Уверена в этом?

— Ты же понимаешь, что не все в старшей школе были одержимы тобой? — ее щеки из розовых превращаются в пунцовые.

— Ничего страшного, если ты была в меня влюблена, — по словам Далии и Лили, большая часть школы была в меня влюблена.

— Ты был не в моем вкусе.

— Я был во вкусе каждого, — поддразниваю я, наслаждаясь тем, как румянец разливается по ее шеи.

— Сначала ты посмеялся, а теперь еще и шутишь? Кто ты такой и что ты сделал с прошлым Рафаэлем?

Не уверен, но у меня такое чувство, что Элли сможет подтолкнуть меня к знакомству с новой версией меня, хочу я этого или нет.