Рафаэль
Нико стучит по моему плечу и спрашивает:
— ¿Papi? (Папа?).
— ¿Qué? (Что?).
— Тебе нравится Элли?
Вопрос возник из ниоткуда, или, по крайней мере, мне так показалось, пока я не понял, на ком Нико поймал мой взгляд. Элли сидит за барной стойкой в тропическом платье в пол, пока бармен готовит нам вторую порцию напитков.
— Ты все время на нее смотришь, — добавляет он, неосознанно избавляя меня от необходимости врать по поводу его вопроса.
Я переключаю свое внимание на сына.
— Она красивая.
Он ухмыляется.
— Ты так думаешь?
— Да, — признаю я, наивно полагая, что это заставит его перестать задавать вопросы.
— Ты хочешь на ней жениться?
К счастью, он не задал этот вопрос в тот момент, когда я потягивал последний глоток своего напитка, иначе он был бы весь в бурбоне.
Я потираю гладкую щеку.
— Я не планирую ни на ком жениться.
Он хмурится.
— Нет?
— Нет. Извини.
Его счастье исчезает, как солнце, садящееся позади меня.
— Это из-за мамы?
Да, но также и из-за меня. Мысль о том, чтобы полюбить кого-то настолько, чтобы посвятить ему всю оставшуюся жизнь, приводит меня в ужас после моего первого неудачного брака.
Я вздыхаю.
— Брак — это тяжело.
— Я знаю, но если тебе кто-то нравится, ты женишься на нем. Верно?
— Да, но не всегда. И я никогда не говорил, что мне нравится Элли.
Он закатил глаза.
— Но ты сказал, что она красивая.
— Да, но это не значит, что она мне нравится.
— Тогда почему ты все время смотришь на нее, как Tío (дядя) на Далию? Она ему нравится. Очень.
Я потерял способность составлять связные предложения. Я знал, что Нико умный, но не думал, что в его возрасте он может делать такие выводы.
Не то чтобы ты хорошо это скрывал.
Мне было трудно оторвать взгляд от Элли сегодня вечером, с тех пор как она вышла из своей комнаты в другом платье, на этот раз в оттенке тила, который подчеркивает зеленый в ее лесных глазах. Найти подходящий к нему цветок было практически невозможно, хотя я изо всех сил старался подобрать что-то к розовому цветку, который Нико выбрал к ее волосам.
Мое самообладание подверглось испытанию во время нашего ночного посещения традиционной гавайской вечеринки, и отвести от нее взгляд было почти невозможно. Когда некоторое время назад Элли вызвалась танцевать среди танцоров хула, я не мог отвести взгляд, даже после того, как она дважды поймала меня.
Нико понижает голос, говоря:
— Ничего страшного, если она тебе нравится. Я могу поделиться.
— Как щедро с твоей стороны, — говорю я.
— Хочешь, я спрошу ее, нравишься ли ты ей тоже?
— Николас…
— Я принесла напитки! — объявляет Элли.
— Наконец-то, — ворчу я.
Мой девятилетний сын подмигивает, хотя это больше похоже на подергивание. Подумать только, все это время я беспокоился о том, что моя тетя — сваха, в то время как мне следовало бояться своего сына.
Нико откидывает голову назад.
— Элли?
Я протягиваю ему стакан, наполненный его любимым фруктовым напитком на протяжении прошедших пяти дней — «Гавайское солнце Пасс-о-Гуава».
— Вот. Выпей это.
— Через минуту, — он отодвигает высокий стакан в сторону. — У меня есть вопрос.
— Слушай, Нико. Почему бы тебе не пойти и не проверить вон того цыпленка?
Элли бросает на меня странный взгляд.
— Ты хочешь, чтобы он пошел поиграть с дикими цыплятами?
Я сдерживаю стон.
— Тебе нравится мой папа? — спрашивает Нико певучим голосом. — Потому что ты ему нравишься.
Глаза Элли встречаются с моими.
— Он так сказал?
Нико вздыхает.
— Ну, нет, но он сказал, что ты красивая.
Ее щеки вспыхивают.
— Он никогда не говорил мне об этом.
— Он стесняется, — Нико не удается говорить это шепотом.
— Неправда, — говорю я.
— Значит, просто трусишь? — глаза Элли сверкают тихим вызовом.
Если она хочет, чтобы я назвал ее красивой, то я так и сделаю, но позже, когда моего сына не будет рядом, чтобы услышать, что еще я хочу сказать.
После ужина мы идем на смотровую площадку, с которой по словам менеджера курорта можно наблюдать за закатом, поскольку это наш последний вечер на Оаху. Нико понравилась эта идея, но он заснул после нескольких раундов игры в «Я шпион». Остаток пути мы с Элли провели, слушая негромкие песни Фрэнки Эстель, одной из любимых исполнительниц Нико и ее самой.
Я паркую джип на небольшой грунтовой площадке и пристраиваюсь возле багажника, а Элли достает из сумочки блокнот и направляется к пустой скамейке, обращенной к небу, испещренному оранжевыми и розовыми полосами. Волны разбиваются о скалы внизу, издавая успокаивающий звук, который можно слушать, пока я перебираю мысли в голове.
Мой разум и тело воюют друг с другом: голова предостерегает меня от близости с Элли, а руки чешутся от желания обнять ее и никогда не отпускать. Это как настоящая война: желать кого-то до боли и в то же время знать, что этого не может произойти по множеству причин.
Она хочет найти того самого, а я — не он.
— Хотя я польщена, что ты хочешь поглазеть на меня, ты упускаешь весь смысл нашей поездки сюда, — она поворачивается и смотрит на меня, изогнув бровь.
Попался.
С большей уверенностью, чем чувствую, я подхожу к скамейке и сажусь.
— Над чем ты работаешь? — когда я пытаюсь заглянуть на страницу, она закрывает блокнот.
— Над песней.
— Правда? Я думал, ты больше не пишешь музыку.
— Я решила попробовать еще раз.
— С чего вдруг такая перемена настроения?
Она поправляет цветок, который я положил ей за ухом сегодня вечером, и опускает руки.
— Я не хочу прекращать заниматься любимым делом, потому что мне страшно.
— Чего ты боишься?
Ее губы остаются плотно сжатыми в тонкую линию.
Прекрасно. Я заслужил это, особенно когда был закрытой книгой, но меня это беспокоит. Как и раньше, когда я заметил, что она плачет.
Уже дважды за день я чувствую раздражение из-за того, что Элли держит меня на расстоянии, и я пока не знаю, что с этим делать.
Да и не уверен, что хочу.
Я делаю фотографию заката, чтобы потом отправить ее в семейный чат, а затем убираю телефон обратно в карман.
— Что нашло на Нико сегодня вечером? — спрашивает она минуту спустя.
— Не знаю, — я пытался надавить на него, когда Элли ушла в уборную, но он не поддался и сменил тему.
— Это правда? — в ее глазах мелькнуло веселье.
— Что?
— Что ты сказал, что я красивая?
Мой рот искривляется в уголках.
— И кто это теперь выискивает комплименты?
— Мне любопытно.
— Почему?
Она отводит взгляд, ее щеки становятся такими же розовыми, как и небо.
— Забудь.
Я смотрю на нее, пока она снова не встречает мой взгляд.
— Я не собирался говорить сыну о том, о чем я действительно думал, если тебе это интересно.
Она издала дрожащий вздох.
— О чем?
— О том, что ты выглядела так чертовски великолепно, что мне было физически больно смотреть на тебя, потому что я знал, что ты никогда не сможешь стать моей.
Ее резкий вдох заполняет тишину.
— Это потому, что я няня Нико?
— Нет, это из-за меня.