Рафаэль
Я знал, что мое счастье не может длиться вечно. Последнюю неделю после возвращения на озеро Вистерия мы с Элли провели как в тумане, и было лишь вопросом времени, когда реальность настигнет меня.
Хотелось бы только, чтобы и мой сын не пострадал.
— Нико, — зову я его.
Он захлопывает дверь своей спальни и щелкает замком.
— Я не хочу уходить!
Я все равно дергаю за ручку двери.
— Но ты так старался ради этого.
Они с Элли два месяца подряд репетировали его песню для Клубничного фестиваля, и слышать, что он больше не хочет выступать из-за нее…
Это заставляет меня впасть в ярость.
Я знал, что Хиллари может сорваться, но не хотел говорить Нико об этом на случай, если она сдержит свое обещание. Он так надеялся на это, что отнимать у него эту надежду казалось несправедливым.
И посмотри, к чему это привело.
Я прислонился лбом к двери.
— Все, кто тебя любит, будут там.
— Мне все равно! Я бросаю!
— Что бросаешь?
— Музыку! Какой в ней смысл? — рыдания Нико слышны через дверь. У меня болит в груди от этого звука, и я жалею, что не могу избавить его от боли. Хотелось бы сделать хоть что-нибудь, кроме как стоять рядом, не в силах защитить его от единственного человека, которому всегда удается причинять ему боль.
Я не знаю, что, черт возьми, делать. Я тоже ее ненавижу, но она его мать. У нее есть законное право общаться с сыном и видеться с ним, даже если это происходит редко, и я ничего не могу с этим поделать.
Я достаю телефон и отправляю Элли сообщение «СОС», а затем снова дергаю за ручку двери Нико.
— Ты позволишь мне войти? Пожалуйста?
Он игнорирует меня и пытается заглушить свои крики, как я полагаю, подушкой.
— Я здесь, если буду нужен тебе, — я сползаю на пол и прислоняюсь спиной к двери.
Беспомощность, которую я испытываю по отношению к сыну, слишком сильно напоминает мне мое детство, и это вызывает во мне тьму, которую я никак не могу уничтожить.
Не знаю, сколько времени я просидел так, периодически проверяя Нико, но я потерял всякое представление о времени, пока дверь в дом не захлопнулась. Звук шагов Элли отражается от высокого потолка, прежде чем она поворачивает за угол и появляется, как ангел, одетый в черное.
— Привет, — она сползает на пол и обнимает меня.
— Он не хочет открывать дверь. Говорит, что навсегда завязывает с музыкой.
— Хочешь, я попробую что-нибудь сделать?
— Ты можешь, но не думаю, что это увенчается успехом. Он в шоке.
К черту мою бывшую жену. Первым делом в понедельник я свяжусь со своим адвокатом и найду лучшее решение нашей проблемы. Если она не хочет присутствовать в жизни Нико, хорошо, но я не позволю ей вести себя с ним так же, как она вела себя со мной.
Мне все равно, сколько это будет стоить в долгосрочной перспективе и почувствует ли она, что наконец-то победила. Цена моей гордости — ничто по сравнению с ценой разбитого сердца Нико.
Кулак Элли стучит в дверь.
— Нико.
Наступает тишина.
— Ты позволишь мне войти? — спрашивает она.
Тишина становится удушающей.
— Если ты не хочешь идти сегодня, ничего страшного. Я не буду на тебя обижаться.
Его шмыганье слышно через дверь.
— Не обидишься?
— Конечно, нет. Я слышала эту песню тысячу раз. Более того, может быть, я сама поднимусь туда и сыграю ее лучше тебя.
— Ну, конечно, — ворчит он.
Элли вздыхает.
— Хм. Хочешь поспорить?
Он хмыкает.
— Я знаю, что ты делаешь.
— И это работает?
— Нет, — хотя, похоже, он звучит неуверенно.
— Открой, пожалуйста, дверь. Мы с папой волнуемся за тебя.
Мягкое шарканье, а затем металлический щелчок задвигающегося замка заполняют тишину, прежде чем дверь открывается.
Я дергаюсь, но успеваю поймать равновесие, прежде чем падаю на пол. Элли вскакивает и заключает Нико в объятия.
— Мне жаль, что твоей мамы сегодня не будет.
Он прижимается к ней и плачет.
— Я очень хотел, чтобы она на меня посмотрела.
Она успокаивающе поглаживает его по спине.
— Я знаю.
— Я подумал, что если сделаю ее счастливой, она захочет чаще приезжать.
Мы с Элли обмениваемся взглядами. Ее остекленевшие глаза добавляют напряжения к тому, что уже нарастает в моей груди.
Заявление Нико так напоминает мне то, что я сказал бы в детстве, и мне не по себе от осознания того, что этого никогда не произойдет. Он не может сделать несчастного человека счастливым. Только они сами могут это сделать, а его мама чертовски хочет, чтобы все остальные чувствовали себя такими же несчастными.
Я все исправлю, даже если для этого придется лететь в Орегон и самому поговорить с матерью Нико. С ее играми разума покончено, потому что ставки теперь другие. Теперь мне нужно заботиться о двух людях, и ни один из них не заслуживает ее дерьма.
Это я втянул нас в эту историю, а значит, я единственный человек, который может нас из нее вытащить.
— Можно я расскажу тебе одну историю? — спрашивает Элли, охлаждая мои гневные мысли.
Нико кивает, и она несет его на кровать. Он устраивается у нее на коленях, а я сажусь рядом с ними обоими.
Элли зачесывает волосы Нико назад.
— Когда-то я была такой же, как ты.
Его глаза расширяются.
— Была?
Она кивает.
— Мой отец никогда не ходил на мои шоу или сезонные концерты и не слушал, как я репетирую. Он говорил, что музыка делает меня мягкой и заставляет витать в облаках.
Мне хочется обнять ее и прижать к себе навсегда, но я сжимаю кулаки и не поддаюсь порыву.
Мой сын ахает.
— Не может быть.
Элли хмурится.
— Да. Я почти совсем бросила музыку, потому что мне было очень грустно.
— Но ты же такая потрясающая.
Она улыбается.
— Спасибо.
Он вдыхает.
— Подожди! Если бы ты бросила, то не стала бы моим репетитором!
— Именно.
— И моей няней?
— Да.
Его рот открывается.
— И тогда ты бы не встретила Коула Гриффина.
— Нет, наверное, не встретила бы.
— Ого.
Элли хихикает.
— Жизнь похожа на ряд домино. Один выбор приводит к падению следующего и так далее.
На лице Нико мелькают разные эмоции, по мере того как углубляется его понимание мира.
— Я пытаюсь сказать, что если бы я бросила музыку, потому что она не нравилась моему отцу, то не оказалась бы здесь, с тобой.
Он обхватывает ее за шею.
— Спасибо, что не бросила музыку.
Мы сидим в тишине, Элли успокаивает Нико, а я потираю центр ее спины маленькими кругами.
Мы с Нико всегда были вдвоем, даже когда здесь была Хиллари, но теперь я понимаю, что мне не придется делить радости и неудачи воспитания в одиночку. Я могу рассчитывать и на Элли, потому что она любит моего сына без всяких условий, зарплат или алиментов, удерживающих ее здесь.
Понятно, что она могла бы полюбить любого ребенка, но мне повезло, что она выбрала моего.
И впервые с тех пор, как она заговорила о детях, я задумался о том, каково это — растить одного из них как команда.
Вместе.
Клубничный фестиваль в Лейк-Вистерии — самое большое событие в году, даже большее, чем другие, которые проходят осенью, зимой и весной. Моя тетя, как организатор городских мероприятий, месяцами дорабатывала каждую деталь, и фестиваль в этом году действительно один из лучших.
На ярмарочной площади фестиваля выстроились ряды палаток, в которых представлено все, что связано с клубникой. Еда, напитки, одежда. Что ни назови, все будет украшено клубникой.
Нико любит этот фестиваль с самого детства, и я рад, что он решил прийти, несмотря на решение матери.
Мы с Элли приехали на Клубничный фестиваль, Нико одет в свой любимый костюм и самые модные очки, которые он бережет для особых случаев, как сегодня.
На сцене уже установлено пианино, которое отчим Элли одолжил команде организаторов мероприятия, и море горожан заняли все места. Вместе мы с Элли ведем его за кулисы, где он разглядывает толпу из-за занавеса слева от сцены.
— Как ты себя чувствуешь? — Элли опускается на колени и поправляет его галстук-бабочку.
— Хорошо.
— Хм. Нужно лучше, чем просто хорошо, — она тянется к нему, чтобы пощекотать, и он корчится от смеха.
— Отлично! Отлично!
Она подмигивает.
— Намного лучше.
Я наклоняюсь и целую его в макушку.
— Я горжусь тем, что ты пришел, mijo (сынок).
Он хватается за лацканы и выпячивает грудь.
— Если я хочу однажды стать рок-звездой, я не могу бросить музыку.
Элли обнимает его, а я делаю то же самое.
— Все, пожалуйста, поприветствуйте Николаса Лопеса!
— Это я! — он бросается к выходу, совершенно забыв о нас. Мой сын — чертовски хороший артист, он кланяется толпе, а затем драматично проводит руками по клавишам.
Количество зрителей удвоилось за то короткое время, которое потребовалось ему, чтобы отметиться и пройти за кулисы, и это заставляет мою грудь вздыматься от гордости за то, что талант моего сына оценили так много людей.
Вздохнув, я обнимаю Элли и кладу подбородок ей на плечо.
Она вырывается из моих объятий и поворачивается ко мне лицом.
— Нас могут увидеть.
— А ты бы предпочла, чтобы нас не видели?
Она прикусывает нижнюю губу.
— Да, но не по той причине, о которой ты, наверное, думаешь.
— Верно, — я громко выдыхаю, заслужив от нее небольшой хмурый взгляд.
Она оттаскивает меня подальше от сцены, глубже в тень.
— Я не стыжусь нас. Просто… — слова с трудом слетают с ее губ, и она отвлекается на первые несколько нот песни Нико.
Я беру ее за подбородок и заставляю посмотреть на меня.
— Что?
Ее рука проводит по центру моей груди.
— Я просто хочу еще немного побыть с тобой. Когда все узнают, они никогда не оставят нас в покое
— Раз уж ты заговорила об этом… может, нам стоит навсегда сохранить это в секрете? Так мы сможем избежать попыток моей семьи украсть тебя у меня.
Она смеется, толкая меня в плечо.
— Я имела в виду несколько недель, не больше.
— Хорошо. Я справлюсь с этим, — я тяну ее в тень, а затем снова обхватываю ее за талию.
Она прижимается ко мне, пока Нико играет песню, которую они репетировали бесчисленное количество раз. У меня по рукам бегут мурашки от мелодии, плывущей по воздуху, а глаза затуманиваются, когда я смотрю на него.
Мой сын рожден, чтобы блистать, и я так горжусь тем, что являюсь его отцом.
— Он действительно удивительный, — шепчет Элли.
— Я знаю.
— Нет, серьезно. Однажды он станет знаменитым. Запомни мои слова и сегодняшнюю дату.
— К счастью, у него есть ты, которая поможет ему пройти через этот процесс после окончания школы.
Она наклоняет голову и целует мою линию челюсти.
— Ты думаешь так далеко вперед?
— Да, думаю.
Улыбку на лице Элли я никогда не забуду в этой жизни.