Неписанная любовь

Глава 36

Рафаэль

Я крупно облажался. Это становится до боли ясно, когда Элли уходит, притворяясь, что мои слова ее не задели, хотя я точно знаю, что это не так. Ее боль была так же очевидна, как и слезы, грозящие вот-вот упасть, и вместо того, чтобы почувствовать удовлетворение от того, что я прогнал ее, я ощущаю огромное чувство потери.

Я не могу избавиться от этого чувства со вчерашнего вечера, когда сказал ей, что мы не подходим друг другу, а ее сегодняшняя попытка заставить меня ревновать только усилила это ощущение.

Мне нравится Элли, но я боюсь поддаться своим чувствам и пострадать после того, как закончились мои последние отношения, поэтому я продолжаю отталкивать ее. Продолжаю придумывать оправдания и находить миллион причин, по которым у нас ничего не получится. Некоторые из них могут быть обоснованными, но от этого правда не становится менее болезненной.

Если бы я был другим человеком, я бы не задумываясь начал с ней встречаться, но я такой, какой есть.

Испорченный сирота, у которого достаточно проблем с доверием, чтобы держать психотерапевта на быстром наборе, в то время как она красива, сострадательна и слишком идеальна для такого, как я. Я сломаю ее прежде, чем у нее появится шанс сделать то же самое со мной, и от одной мысли об этом мне становится плохо.

Несмотря на причины, по которым я держу ее на расстоянии, меня все равно мучает чувство вины, которое настолько сильно, что кажется, будто я задыхаюсь от него. Оно схватило меня за горло, не давая дышать.

С сердцем, полным ужаса, я спускаюсь вниз и обнаруживаю своего сына на террасе перед домом, который смотрит на океан, прижав к очкам бинокль.

— Hola, Papi (Привет, папа), — Нико предлагает мне воспользоваться им, но я качаю головой и сажусь на стул рядом с ним. — Ты в порядке? — спрашивает он.

— Мм… — я не хочу нагружать ребенка своими проблемами, поэтому я фальшиво улыбаюсь и пытаюсь использовать любимый трюк Элли, чтобы отвлечь его.

— Я вижу…

Лицо Нико озаряется.

— Что?

Я оглядываю яхту.

— Что-то красное.

Нико опускает бинокль и осматривает палубу.

— Эм… полотенце? — он показывает на розово-белое полосатое полотенце, лежащее подо мной.

Моя грудь, которая и так была неловко напряжена после разговора с Элли, начинает болеть.

— Нет.

Он хмурится.

— Хм.

Я специально меняю позу, привлекая внимание Нико к омарам на моих плавках.

— Твои плавки!

— Ты понял, — моя маленькая улыбка не достигает моих глаз.

Он закатывает глаза.

— Только потому, что ты мне намекнул, — он постукивает себя по подбородку. — Я вижу… что-то белое!

— Облака?

— Нет.

— Стекловолокно на лодке?

Он качает головой, и я провожу следующие несколько минут, оглядываясь по сторонам в поисках чего-то белого, прежде чем вижу что-то бледно-желтое.

— Шезлонги?

— Да! Наконец-то!

Моя грудь снова вздрагивает. Я не знаю, как продолжить нашу игру, особенно учитывая, что Нико с трудом различает похожие цвета. Если бы Элли была здесь, она бы сказала что-нибудь, чтобы разрядить обстановку и поднять мне настроение.

Жаль, что ты снова ее оттолкнул.

Нико хмурится.

— Что случилось?

Я разрываю зрительный контакт и смотрю на океан.

— Я совершил ошибку.

— О, — он хмурится. — Какую?

— Я задел чьи-то чувства.

— Ты попросил прощения?

— Нет.

Он хмыкает себе под нос.

— Но ты должен сначала извиниться! Ты меня этому учил.

— Не знаю, сработают ли извинения на этот раз, — я сильно сомневаюсь, что Элли примет от меня извинения, которые не сопровождаются изменением моей личности.

Он прижимается ко мне. Я кладу подбородок ему на макушку, обхватываю его руками, и мы вместе смотрим на океан несколько минут, прежде чем он теряет терпение.

— Почему ты задел чувства другого человека?

Его вопрос застает меня врасплох, и я прошу его повторить.

— Человек, которого ты обидел. Почему ты это сделал? — спрашивает он.

Мне требуется несколько секунд, чтобы обдумать достаточно хороший ответ для девятилетнего ребенка.

— Я испугался.

— Чего?

— Сблизиться с ним слишком сильно.

— Хм, — он еще глубже прижимается к моей груди.

— Что?

— Я тоже боюсь сближаться с людьми.

— Правда?

Он начинает выводить невидимые узоры на моей груди.

— Я не хочу, чтобы они однажды бросили меня, — он делает паузу, чтобы сделать дрожащий вдох. — Как мама.

Я прижимаю его тело к себе.

— Я тоже этого не хочу.

Поскольку моя собственная мама бросила нас с отцом, я понимаю страх Нико. Я так и не смог с ним справиться, в том числе потому, что отец никогда не помогал мне пережить это. Мне не разрешалось горевать по матери, не говоря уже о том, чтобы показать хоть какую-то грусть по поводу ее ухода.

Мальчики не плачут, говорил он мне всякий раз, когда я думал о маме.

— Я дам тебе реальный повод для слез, если ты будешь продолжать в том же духе, — сказал он, находясь в приподнятом настроении от того, что выиграл на ставках на этой неделе.

В отличие от моего отца, я хочу дать Нико безопасное пространство, чтобы он мог высказать свои чувства, независимо от того, как я лично отношусь к его матери. В конце концов, мы оба виноваты в том, что наш брак не удался.

Вместо того чтобы лучше разобраться в себе, прежде чем вступать в серьезные отношения в семнадцать лет, я выбрал первую женщину, с которой у меня возникла связь, неважно, хорошая она была или нет, и цеплялся за нее. И, как и мои родители, я позволил своим негативным отношениям с бывшей женой повлиять на то, как я общаюсь с другими людьми.

С Элли.

Я крепче прижимаю к себе сына.

— Иногда люди уходят, как бы мы ни хотели, чтобы они остались.

Его плечи опускаются от разочарования.

— Это несправедливо.

— Я знаю.

— Тогда какой смысл сближаться с людьми?

Я обдумываю его вопрос. Я проделал огромную работу, чтобы держать людей на расстоянии, но что это дало мне, кроме хронического одиночества? Я потратил столько времени, избегая людей, потому что думал, что мне будет лучше, если я не буду сближаться с ними, но я далеко не счастлив.

Я целую его в макушку.

— Потому что жизнь — это поиск правильных людей, которые хотят остаться, и убедиться, что никто из вас никогда не уйдет.

Я смотрю на океан, прижимая Нико к себе, и жалею, что не могу уберечь его от новых страданий, но в то же время понимаю, что ничего не могу сделать, чтобы этого не произошло.

Все, что я могу — это стать для него хорошим примером для подражания, чтобы он не попал в те же пагубные сети, что и я. Я не хочу, чтобы он ко всем относился с опаской, потому что так жить нельзя. Я провел последние два года в таком состоянии и был абсолютно несчастен.

Я хочу стать лучше. Ради Нико. Ради Элли. Ради себя.

И я хочу начать прямо сейчас.

Весь остаток дня я чувствую себя неловко, Элли разговаривает со мной только в случае крайней необходимости. За ужином разговор ведет Нико, а Элли отвечает на его вопросы, не упоминая меня. Мне больно осознавать, что я — причина ее несчастья, особенно когда сравниваю ее поведение с нашими предыдущими ужинами.

Раньше ее глаза были ясными и выразительными, она втягивала меня в разговоры независимо от того, хотел я этого или нет, а теперь она почти не смотрит на меня.

Из-за этого я чувствую себя полным дерьмом, и мне нужно исправить ситуацию, пока она не вышла из-под моего контроля.

Позже той же ночью, как только Нико засыпает, я стучусь в дверь каюты Элли. Она не сразу отвечает, но сквозь щель я различаю слабый звук гитары.

Я сильнее стучу костяшками пальцев по двери.

— Элли.

Звуки прекращаются, но дверь не открывается.

— Мы можем поговорить о том, что случилось сегодня днем, пожалуйста?

Никакого ответа.

— Я хочу извиниться, — говорю я минуту спустя, когда она все еще не открывает дверь. — Я знаю, что не заслуживаю этого, но если ты дашь мне шанс, я бы хотел объяснить истинную причину своих слов.

Мое сердце учащенно бьется в груди, пока я молча жду. Вена на шее пульсирует с каждым ударом сердца, и я подумываю сдаться и уйти, но ноги не двигаются.

К счастью, мне и не нужно. От звука поворачивающегося замка и тихого скрипа петель, открывающих дверь, у меня сводит желудок.

Элли, нахмурившись, загораживает вход в свою каюту. Ее черно-белая полосатая пижама и брюки идеально сочетаются друг с другом, и хотя мне нравится этот наряд, я скучаю по ее татуировкам.

Она скрещивает руки на груди.

— Я устала, Рафаэль.

— Мы можем поговорить завт…

Она не дает мне закончить предложение.

— Нет. Я устала, — она подчеркивает это слово. — Мне надоело пытаться узнать тебя, и, честно говоря, я уже не знаю, стоит ли продолжать это делать.

Ей не нужно оружие, чтобы разорвать меня и сделать больно. Ее слов достаточно, чтобы оборвать меня на полуслове.

Я заслужил это, но от этого боль не становится меньше.

Она продолжает:

— Я была не права, когда повела себя так. Я позволила нашим… хм, — она делает жест между нами, не произнося проклятого слова, которое, как я знаю, она имеет в виду, — Затуманить мои суждения, и за это прошу прощения. С моей стороны было неуместно так на тебя давить.

— Несмотря ни на что, мне не следовало говорить те слова.

— Почему? Ты просто был честен. Я знаю, что ты мне не доверяешь и никогда не будешь доверять, так что ты имел право поставить меня на место, чтобы я больше не позорилась.

— Мне неприятно, что я заставил тебя так себя чувствовать, — говорю я, нахмурившись.

— Почему?

— Потому что мне не все равно.

Ее горький смех звучит как-то не так.

— У тебя забавный способ показать это.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Оставь меня в покое.

— Я не могу.

— Почему? Ты делаешь это уже восемь месяцев, так что это не может быть так сложно.

— Так было раньше.

— Раньше?

— До того как я понял, насколько мне не все равно.