Неписанная любовь

Глава 37

Элли

Я сказала себе, что не поведусь на очередные извинения Рафаэля. Я уже делала это раньше, и посмотрите, к чему это привело.

К разочарованию. Досаде. Сердечной боли.

Мне надоело позволять ему притягивать меня и отталкивать в тот момент, когда между нами все становится слишком реальным. Нечестно продолжать ставить себя в такое положение в надежде, что мы сможем двигаться вперед.

Он был прав с самого начала.

Я действительно заслуживаю такой любви, о которой пишут песни. Не грустные, как те, которые мне нравится писать, а счастливые, под которые танцуют на свадьбах, потому что они безупречно описывают, каково это — любить и быть любимой.

— Знаешь, чего я хочу? — спрашиваю я с нотками гнева.

Кажется, его смутил мой вопрос.

— Чего?

Мой гнев подстегивает меня.

— Кого-то, кто заботится обо мне так чертовски сильно, что сделает все возможное, чтобы защищать меня, а не причинять мне боль, и я быстро прихожу к пониманию, что ты не такой человек. По крайней мере, не для меня.

Я видела, как Рафаэль ведет себя с людьми, которые ему небезразличны. Как он относится к Нико, Джулиану, своей тете и семье Муньос. Его поддержка, терпение и преданность непоколебимы, и он доверяет им настолько, чтобы впустить за свои стены.

Потому что они никогда не давали ему ни одной причины не делать того, напоминаю я себе, повторяя его предыдущие слова.

Глубоко укоренившаяся печаль овладевает его выражением лица.

— Что, если бы я захотел стать таким человеком? Для тебя?

— Что? — шок сменяется разочарованием, которое я испытывала раньше. Он должен был согласиться с моими словами, а не бросать мне вызов.

— Я сегодня много думал, — он оставляет это заявление без внимания.

Я продолжаю молчать.

— Ты не возражаешь, если мы присядем для разговора? — он наклоняет подбородок в сторону зоны отдыха внутри моей каюты.

— Думаешь, это хорошая идея?

— Я бы не хотел изливать тебе свои чувства посреди коридора, если ты не против.

Я подумываю сказать ему «нет» и послать его подальше, но любопытство не дает мне этого сделать. Вздохнув, я открываю дверь шире, давая ему достаточно места, чтобы войти.

— Не заставляй меня пожалеть об этом.

Он подходит ближе, намеренно задевая меня, когда заходит внутрь.

— Не заставлю.

Я закрываю дверь сильнее, чем нужно, полностью отгораживая нас от остального корабля. Его взгляд мечется между диваном и креслом, прежде чем он выбирает первое.

Я сажусь в кресло, скрещиваю ноги и жду.

Рафаэль разжимает сжатые руки и смотрит на меня.

— Насчет того, что я сказал ранее…

Я молчу. Не дышу. Даже не моргаю, пока он набирается храбрости, чтобы продолжить.

Он смотрит на свои руки, словно в них заключены все ответы на вопросы Вселенной.

— Мне трудно доверять людям.

Я киваю.

— Я всегда был таким, с самого детства, — он выпускает еще один дрожащий вздох. — Думал, что если буду держать людей на расстоянии, они не смогут причинить мне боль.

Я впиваюсь пальцами в колени, чтобы не потянуться и не схватить его за руку.

— Звучит одиноко.

— Какое-то время так и было…

— Но?

Его рот открывается, но тут же захлопывается, прежде чем он вытирает лицо рукой.

— Я никому не рассказывал об этом раньше.

Я дважды моргаю.

— Никому?

— Никому, кроме моего предыдущего психотерапевта.

— А как же твоя семья?

Он качает головой.

— Я не хотел, чтобы они смотрели на меня по-другому.

Мое маленькое капризное сердце сжимается от такого откровения.

От доверия.

Но крошечный голосок в моей голове напоминает мне, что я слишком часто обжигалась c Рафаэлем, чтобы возлагать на него большие надежды.

— Тогда зачем ты мне это рассказываешь? Ты даже не доверяешь мне.

Ему требуется несколько мгновений, чтобы встретить мой взгляд, но когда он это делает, я вижу, что его бдительность ослабевает. Сначала он хмурится, затем его глаза становятся менее напряженными, и только после этого я вижу сломленного человека, скрывающегося за угрюмой внешностью.

Я вижу в нем не слабого мужчину, а достаточно сильного, чтобы быть уязвимым со мной, зная, что я могу причинить ему боль. Что я могу взять его секрет и использовать его против него, если захочу.

Я всегда считала его красивым, но в этот момент…

Он прекрасен.

Его короткий вдох нарушает тишину.

— Как я могу ожидать, что ты заслужишь мое доверие, если не дам тебе такой возможности.

Я отворачиваюсь, не в силах выдержать тяжесть такого пристального взгляда дольше нескольких секунд.

— Хорошо.

Сказать что-то еще — значит выдать, как много его слова значат для меня, а после того, как он вел себя раньше, он не заслужил моей уязвимости.

Пока что.

Его глубокий вздох заполняет тишину.

— В юном возрасте у меня сложилось неправильное представление об отношениях. Что если я стану таким, каким, по моему мнению, меня хотят видеть люди, то они никогда не захотят меня бросить.

Моя нижняя губа подрагивает, и я прикусываю ее, чтобы скрыть, как сильно его слова меня задели. Было ли все это на самом деле, или человек, который привлек мое внимание в старших классах и заслужил звание «Лучшая улыбка», всегда притворялся только потому, что не хотел, чтобы его снова бросили?

Мысль об этом заставляет мое сердце чувствовать себя так, будто кто-то проткнул его тысячью иголок.

Он продолжает:

— Я как только мог угождал людям, но это не было похоже на жертву, потому что у меня было то, чего я, как мне казалось, хотел. Семья. Друзья. Безопасность, — его верхняя губа кривится. — Переезд на озеро Вистерия дал мне возможность переосмыслить себя, и в процессе убедить себя, что счастлив.

— Но это не так.

— Нет, но я обманом заставил себя поверить в это.

— Зачем?

— Потому что не хотел давать тете и дяде повод бросить меня.

Мой подбородок дрожит.

Он отводит взгляд.

— Я говорю тебе это не для того, чтобы ты пожалела меня.

Я не жалею его. У меня сердце разрывается от осознания, что он боролся с этим в столь юном возрасте. Зная, как сильно это влияет на него все эти годы спустя.

Между его бровями появляется морщинка от того, как сильно он хмурится.

— Подобный образ мыслей повлиял на многие мои отношения, включая отношения с бывшей женой.

У меня в животе завязывается узел ужаса.

— У меня и до нее были проблемы с доверием, но она только усугубила их.

Я потеряла дар речи.

— А потом она случайно забеременела, хотя обещала мне, что принимает противозачаточные средства.

Дышать становится непосильной задачей, а легкие горят так, будто я только что вдохнула ведро воды. Я сжимаю губы и сижу молча, пока он делает еще несколько вдохов.

Его смех грубый и горький.

— Я и так был не в себе, но это усугубило ситуацию в десять раз, — он делает паузу, прежде чем снова заговорить. — Но, несмотря на неожиданность, я чувствовал себя… счастливым.

Он смотрит сквозь меня, явно погрузившись в воспоминания из прошлого.

— Мне было двадцать два года, и я был чертовски напуган. Меня не ждало шикарное будущее в университете Лиги Плюща, как Джулиана и Далию, и меня это вполне устраивало, потому что я вообще никогда не подавал документы в университет, но у меня все еще были мечты. Небольших зарплат, которые я получал, работая в строительной компании моего дяди, было достаточно, когда я беспокоился только о себе, но все изменилось после того положительного теста.

— Ты хотел стать отцом?

— Раньше я не задумывался об этом, но как только Хиллари сообщила мне эту новость, я понял, как сильно этого хочу. Беременность, конечно, незапланированная, но для меня это не имело значения, потому что с того момента, как я услышал биение сердца, я знал, что Нико навсегда изменит мою жизнь, и оказался прав.

— Это точно, — я не могу сдержать улыбку.

Он пытается тоже улыбнуться, но безуспешно.

— Хиллари, похоже, тоже была рада стать матерью, но со временем я понял, что ее причины отличаются от моих.

По моему позвоночнику пробегает жуткий холодок.

— Что ты имеешь в виду?

— До того как она забеременела, между нами были… напряженные отношения.

Шок лишает меня способности говорить, поэтому я смотрю ему в лицо и жду, когда он продолжит.

— Мы уже дважды расставались — оба раза по ее желанию, — так что наши отношения не были прочными и готовыми к следующему шагу. Если уж на то пошло, то это я сомневался в том, что у нас получится что-то долгосрочное.

— Ты думаешь…

— Что она забеременела специально?

Я киваю.

— У меня были подозрения, но я никогда их не высказывал, потому что мне казалось, что это того не стоит. Что сделано, то сделано, и благодаря этому у меня есть Нико, так что злиться на нее было лицемерно, когда я был так чертовски рад.

— Ты не посчитал нужным выяснить, не обманула ли тебя мать твоего ребенка?

Он пожимает плечами, но я могу сказать, что эта мысль беспокоит его, хочет он это признавать или нет.

— Она сказала, что забыла принимать таблетки в течение нескольких дней, и я поверил ей на слово, — он качает головой. — Ошибка номер один, но неважно. Мы собирались стать родителями, независимо от того, обдумала она свой выбор или нет.

— Но почему ты женился на ней?

Он скорчил гримасу.

— Что? — спрашиваю я.

Румянец ползет по его шее и заливает щеки.

— Ее родители настояли.

— В каком веке они родились?

— В том, где они отреклись бы от нее и уничтожили ее трастовый фонд, если бы я не сделал то, что они хотели. Это не была огромная сумма денег, но ее было достаточно, чтобы больше финансово от них не зависеть.

— А как же строительная компания твоего дяди? — я забыла, как она называлась до того, как Джулиан переименовал ее в «Lopez Luxury».

— Моя тетя боролась с депрессией после внезапной смерти дяди, а Джулиан пытался помочь ей и управлять целой компанией в двадцать лет, не имея почти никакого опыта. Я помогал, как мог, но бизнес шел ко дну.

— Звучит как кошмар.

— Женитьба на ней в любом случае была временным решением. Я никогда не хотел подачек, особенно от ее родителей, но поскольку Джулиан изо всех сил пытался сделать строительную компанию прибыльной, а мои первые несколько идей приложений оказались массово провальными, оставалось либо принять помощь ее родителей, либо стать точно таким же, как мои родители.

— Это…

— Мой худший кошмар, — его взгляд падает на пустые руки. — Хотя я знал, что никогда не прибегну к наркотикам или другим похожим мерзостям, мысль о том, что я буду бороться с отсутствием денег и счетами, как они, подтолкнула меня к отчаянному решению, которым я не горжусь.

— Это несправедливо, — мой голос дрожит.

Его улыбка не достигает его глаз.

— Если я чему-то и научился, так это тому, что жизнь никогда не бывает справедливой.

Мама давно научила меня, что люди идут на большие жертвы ради безопасности и душевного спокойствия, и мы не можем осуждать их за их выбор, пока не пройдем по их пути, но мне все еще больно за него и за то, что он женился на той, в ком не был уверен из-за своей прошлой травмы.

Очень больно.

Я перестаю дергать за свободную нитку на своих спальных штанах.

— Почему же ты остался женат на ней после того, как стал миллиардером? Тебе же больше не нужны были деньги ее родителей.

Он пристально смотрит на меня.

— Что?

— Ты действительно хочешь услышать этот ответ?

— Да? — по крайней мере, я так думала, пока он не спросил меня об этом.

— Потребовалось время, но между нами все наладилось. Нико свел нас вместе, и несколько лет мы были счастливой маленькой семьей. Я думал, мы оба стремимся к тому, чтобы наш брак был крепким, — его неодобрительный смех режет меня, как нож. — Но как только Нико пошел в детский сад, трещины начали образовываться снова, на этот раз сильнее, чем раньше. Она вернулась к работе, а я сосредоточился на управлении строительством, пытаясь запустить приложение «Dwelling». Мы все больше отдалялись друг от друга, но было проще игнорировать возможные признаки и надеяться, что все наладится, как в прошлый раз. В какой-то момент я даже предложил завести еще одного ребенка, что, похоже, привело ее в бешенство.

— Но лучше не стало.

Он качает головой.

— Нет. Как и хуже, но только потому, что она выжидала, пока мое приложение не станет успешным, как утверждал ее отец, — его голос дрожит. — Он был моим первым инвестором, так что был со мной с самого начала. Он точно знал, что происходит за кулисами и сколько Хиллари может заработать, если компания выйдет на биржу, хотя я и понятия не имел, пока не подал на развод, — от его горького смеха у меня по позвоночнику пробегает холодок.

Желчь бурлит в моем желудке.

— Она оставалась с тобой из-за денег?

Его горло сжимается, когда он кивает.

— Ее родители сказали, что она в долгу перед ними за то, что они помогали нам с самого начала. Вот почему она осталась, несмотря на то, что влюбилась в одного из своих коллег.

Пока я не заговорила, он продолжает:

— Думаю, часть меня любила ее, поэтому было так больно. Я думал, что я ей небезразличен, а потом понял, что она притворяется лучше, чем я.

— Рафаэль… — я хочу обнять его, но остаюсь сидеть на месте, мое сердце физически болит от того, что я не могу дать ему хоть какое-то утешение.

Никогда прежде я не испытывала подобных чувств. Никогда не хотела успокоить кого-то так сильно, что мне было больно оставаться в стороне. Я не знаю, что с этим делать, но жжение в груди не утихает, пока я не подхожу и не сажусь рядом с ним.

Я обхватываю его руками и тяну, пока мы не оказываемся прижатыми друг к другу. Сначала он напрягается, но после нескольких движений моей руки по центру его спины его мышцы расслабляются, и он испускает вздох. Его рука ложится на внутреннюю сторону моего бедра, отчего по ноге пробегают мурашки, которые я изо всех сил стараюсь игнорировать.

Он чертовски старается скрыть свое дрожащее дыхание.

— Ее роман длился уже больше года, но я был так сосредоточен на том, чтобы моя чертова компания вышла на биржу, что не замечал этого. Я должен был понять, что это странно, что она продолжала работать, несмотря на то, что у нас наконец-то появились деньги, чтобы она могла быть матерью-домохозяйкой, как и хотела, но я решил, что ей просто нравится ее работа, — его смех горький и полный ненависти к себе.

Я прижимаю ладонь к его щеке.

— Ты не виноват в том, что кто-то воспользовался твоим доверием.

— Я пытаюсь убедить себя в этом, но все признаки были налицо. Если бы я просто остановился и обратил внимание, то смог бы избавить себя от боли, потраченных времени и денег.

— Это была обыкновенная ошибка.

— Похоже, я часто их совершаю.

— Знаешь, кем это тебя делает?

— Глупцом?

— Человеком.

Он смотрит вдаль, а я смотрю на него, вбирая в себя каждую деталь его лица.

Рафаэль может быть красив, но то, что делает его по-настоящему захватывающим, — это его сердце. Не удивительно, почему он хочет защитить его, особенно после всего, что он рассказал о Хиллари и ее семье.

Виню ли я его за то, что он не доверяет другим? Нет. Ни в коем случае, особенно после того, через что он прошел. Если бы я была на его месте, уверена, что мне было бы трудно сделать то же самое, и это только заставляет меня сопереживать ему еще больше.

Не знаю, сколько времени мы просидели в тишине, но он заговорил первым.

— То, что я сказал раньше о недоверии к тебе…

— Я понимаю, почему ты это сказал, — я не знала всех подробностей его развода, но теперь знаю… Неудивительно, что он не хочет жениться снова. Я тоже не уверена, что смогла бы.

Он качает головой.

— Я не это имел в виду.

— Ох.

Он делает долгий, затяжной вдох, от которого у меня замирает сердце.

— Я сегодня разговаривал с Нико и понял, что у нас с ним есть кое-что общее.

— Что?

— Мы оба боремся с тем, чтобы подпускать людей близко.

У меня вырывается смешок.

— О, расскажи мне об этом. Помнишь, какой ад устроил мне Нико в первый месяц занятий музыкой? — я подумывала о том, чтобы отдать его другому репетитору, но потом Берт напомнил мне о том, каким маленьким ужасом была я, когда только начинала заниматься в «Сломанном Аккорде», поэтому я продолжала упорствовать.

В конце концов Нико открылся, как я и надеялась, и с тех пор его любовь — это подарок.

Взгляд Рафаэля останавливается на мне.

— Да, это напомнило мне, что если мой сын научился впускать тебя, то и я смогу.

— Ты не обязан.

— Не обязан, но я хочу, — он сжимает мое бедро так, что у меня замирает сердце, и это не имеет ничего общего с моим страхом, что он заметит шрамы, скрытые под моими штанами. — Так же, как я хочу простить тебя за то, что ты держала в секрете ухудшающееся зрение Нико.

Давление в моей груди нарастает.

— Спасибо.

Его голова со вздохом откидывается назад, когда он прислоняется к дивану.

— Говорить об этом… лучше, чем я думал.

— Не зря люди говорят, что правда освобождает.

Его смех мягкий и в то же время чертовски сильный. Мой взгляд устремляется на его губы. Промах длится всего секунду, но Рафаэль, кажется, успевает уловить его, прежде чем его рот растягивается в самую наглую ухмылку, которая только может существовать на свете.

Я хочу поцеловать его прямо в его глупое лицо.

— У тебя ужасное выражение лица, — говорит он.

Я постукиваю себя по виску.

— Может, я хочу, чтобы ты так думал.

— Значит, ты не хочешь поцеловать меня прямо сейчас?

Вот дерьмо.