Неписанная любовь

Глава 1

Элли

— Невероятно, — очевидно будучи мазохисткой, я продолжаю пролистывать статью на компьютере, не обращая внимания на то, как сжимается мой желудок с каждой предательской строчкой.

Любимица Америки и всемирно известная звезда фолк-попа Ава Роудс, как ожидается, выпустит свой второй альбом этим летом под лейблом «MIA Records». Впервые лейбл узнал о ней во время вечера открытых микрофонов в одном из местных баров Лос-Анджелеса, где Дариус Ларкин увидел будущую звезду во время исполнения кавер-версии песни «Lies and Stolen Lullabies». Позже, в том же году, Ава выпустила свой дебютный альбом «Looking Glass», получивший признание критиков, который возвел ее на вершину ее карьеры и был удостоен премии «Грэмми».

Журналист продолжает хвастаться успешным первым альбомом Авы, который сделал из нее звезду и стал лучшим альбомом года. Тот самый альбом, в создании которого я принимала участие, хотя люди об этом не знают, поскольку мое имя никогда не указывалось в кредитах¹.

Тупая боль в груди возвращается, и все благодаря невидимому кинжалу, который Ава всадила мне в спину год назад.

— Все в порядке?

Я поднимаю глаза и вижу, что меня пригвоздила к месту пара насыщенных карих глаз. Цвет и глубокий подтекст в них могут казаться теплыми и приветливыми, но человек, которому они принадлежат, совсем не такой.

Проработав у Рафаэля Лопеса няней его сына в течение восьми месяцев, я думала, что привыкла к его пугающему взгляду, но он и сейчас имеет такую же власть надо мной, как и при нашей первой встрече.

Объективно, мой босс красив. Лицо, которому место на обложке журнала, глубокий голос, в котором звучит спокойная властность, и достаточный рост и мышечная масса, чтобы я — высокая девушка, живущая в этом городе — почувствовала себя маленькой и ничтожной. Он соответствует всем требованиям.

Горячий отец-одиночка с эмоциональным багажом больше, чем в лондонском аэропорту Хитроу во время Рождества? Есть.

Гениальный технологический миллиардер, который объединился со своим кузеном, чтобы создать «Dwelling», самое популярное приложение по недвижимости на рынке? До боли банально, но тем не менее впечатляет, так что есть и есть.

Филантроп, цель жизни которого — найти и спасти животных, подвергшихся жестокому обращению, а после приютить их в своем амбаре на заднем дворе? Тройное попадание и тройная угроза.

На самом деле, я могла бы потратить следующие тридцать минут на перечисление положительных качеств Рафаэля, но ничто, и я имею в виду абсолютно ничто, не сможет компенсировать его самый большой недостаток.

Он мой босс.

Глупая искра влечения, которую я испытывала к нему с тех пор, как мы были подростками, перестала иметь значение, когда меня наняли в качестве няни для его сына. Хотя поначалу было трудно игнорировать то, как бешено колотилось мое сердце, когда на меня смотрел мой бывший одноклассник, потребовалось всего несколько встреч, чтобы разрушить созданную мной в голове фантазию об отце-одиночке с озера Вистерия.

Моя перемена в сердце никак не связана с его сменой гардероба после развода и эстетикой дровосека, которой он придерживается последние два года, а скорее с грубым характером, который к этому прилагается. Я могу смириться с неимоверным количеством фланелевых рубашек и мытьем его пыльных ковбойских сапог, но мне претит его постоянная угрюмость и настойчивое стремление заставить меня чувствовать себя чужой, несмотря на то что я работаю на него уже почти год.

Он встает по другую сторону кухонного островка, отбрасывая тень на мраморную столешницу.

— Что случилось?

Я отшатываюсь.

— Почему ты спрашиваешь?

Он почесывает густую короткую бороду, которая покрывает половину его лица и шею.

— Разве это имеет значение?

Отчасти да, ведь раньше он никогда не беспокоил меня своими вопросами. Поэтому, чтобы не показать свою уязвимость, я стараюсь сохранять равнодушие.

— Все нормально, — я закрываю ноутбук с удивительным самообладанием.

— Если собираешься врать мне в лицо, то хотя бы смотри мне в глаза, когда делаешь это.

— Я не вру, — я отвожу взгляд от его глаз.

— Хорошая попытка. Теперь попробуй снова, не разрывая зрительного контакта. Тогда сможешь меня убедить.

Перед глазами мелькает образ того, как я обхватываю руками его горло. Я не склонна к насилию, но что-то в Рафаэле всегда пробуждает во мне все самое худшее.

Его глаза сужаются.

— Ты снова представляешь мое убийство?

— В детальных подробностях.

— Яд?

— Удушье.

В его глазах появился редкий блеск.

— С чего вдруг такие внезапные перемены?

— Нико предложил.

— Мой сын теперь дает советы по убийству?

— Ты серьезно удивлен? Его любимый комикс — про злодея.

Его рот искривляется на долю сантиметра. Этот маленький, обыденный жест развеивает мое плохое настроение из-за Авы и заменяет горечь энтузиазмом.

— Ты улыбнулся!

— Нет, — его губы сжимаются в тонкую линию, но уже слишком поздно.

— Я точно знаю, что видела, — я сдерживаю ухмылку, подходя к магнитной доске, прикрепленной к холодильнику, и ставлю отметку под висящей на ней фотокопией страницы его выпускного альбома из старшей школы.

Я была всего лишь в средней школе, когда он перешел в старшие классы, но все знали, кто такой Рафаэль Лопес. Все ученики школы Вистерия были помешаны на нем, включая меня, хотя я отрицала бы это до последнего вздоха. Честно говоря, не быть помешанным на нем было невозможно, учитывая его разрушительную внешность, неземную фигуру и обаятельную, но занудную личность.

За то время, что мы с Нико ведем счет улыбок Рафаэля, я еще не видела ни одной, похожей на ту, что была в его школьные годы. Эта фотография — доказательство того, что даже самые яркие звезды могут померкнуть, став лишь малой толикой того, чем они когда-то были.

Трудно поверить, что человек, выигравший награду «Лучшая улыбка», сделал это всего двенадцать, а теперь уже тринадцать раз за последние три месяца, с тех пор как я в шутку придумала этот счетчик, чтобы снизить напряжение в доме.

Нико сохраняет с отцом дистанцию, а Рафаэль из кожи вон лезет, чтобы избежать неловких ситуаций с сыном, и им обоим не помешало бы немного юмора в их жизни.

Да поможет им Бог, если ты думаешь, что хорошо умеешь шутить.

Я — тот самый друг, к которому люди приходят, когда им нужно выпить или поплакать, а не тот, к кому они обращаются, чтобы посмеяться, но я делаю все, что в моих силах.

— Однажды я разорву эту фотографию на сотню кусочков, — говорит Рафаэль мне в спину.

— Попробуй, и тогда вместо нее я повешу какую-нибудь твою детскую фотографию, — я закрываю маркер и возвращаю его на место над доской.

Его глаза сужаются.

— Что ты имеешь в виду?

— Оказывается, у твоей тети есть целая коллекция фотоальбомов, посвященных тебе.

Он дважды моргнул.

— Она тебе их показывала?

— Да. Прямо перед тем, как мы посмотрели старые домашние видеозаписи, — мой взгляд скользит по нему. — Для такого угрюмого и асоциального человека ты, конечно, слишком любил быть в центре внимания, когда был моложе. Но кто бы мог подумать, что у тебя был еще и караоке-автомат?

Его загорелые щеки медленно розовеют.

— Это был автомат Лили, а не мой.

— Неужели? Позволь не согласиться, учитывая как часто ты держал этот микрофон.

— Она и Далия заставили меня.

После обвинения обеих подруг его семьи я только сильнее хочу смутить его, хотя и знаю, что он говорит правду о том, что автомат принадлежал сестрам Муньос.

— Никто не просил тебя так усердно петь песни Spice Girls. Это я могу гарантировать.

Его румянец быстро распространяется на все лицо.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Я достаю свой телефон.

— У меня где-то здесь было видео, которое поможет освежить твою память. Дай мне секунду…

— Ты записала его?

— Конечно. Когда у нас с Нико плохой день, ты, одетый в спортивный костюм Spice Girls, всегда поднимаешь нам настроение.

— Я был спортсменом.

— Который знал все слова песни «Wannabe».

Он вздыхает так, будто я — самое большое неудобство в его мире.

— Напомни мне, почему я тебя терплю?

— Потому что ты любишь своего сына больше, чем меня.

На его лбу появляется длинная складка.

— Ты не настолько мне противна.

— Но нравлюсь ли я тебе?

Он проводит ладонью по короткой бороде.

— Я еще пока не решил.

— Могу я как-нибудь ускорить этот длительный процесс принятия решения?

— Уволиться?

Я хихикаю про себя, и его взгляд падает на мои губы.

— Что? — я вытираю уголок рта.

Он качает головой.

— Ничего.

Я достаю мобильный телефон и на всякий случай дважды проверяю, не застряло ли у меня что-то в зубах.

— Элли!

Телефон выскальзывает у меня из рук, когда Нико выкрикивает мое имя с противоположной стороны дома. Мобильник падает на пол, и я с шипением ругаюсь, наклоняясь, чтобы поднять его. Светлые волосы спадают вперед и свисают вокруг моего лица, закрывая обзор на все, кроме светящегося экрана телефона.

У основания шеи покалывает, и я оглядываюсь через плечо, чтобы увидеть, что взгляд Рафаэля сосредоточен на моей заднице.

О боже мой. Почему он на меня пялится?

Я переминаюсь с ноги на ногу, и его взгляд скользит по длине моих леггинсов, подтверждая истину. Если бы это был кто-то другой, я бы восприняла это как комплимент после того, как провела слишком много лет, придираясь к своей внешности и жалуясь на маленькую грудь, задницу и едва заметные изгибы, но Рафаэль — не кто-то другой.

По крайней мере, не для меня.

Я не ожидала увидеть, как он разглядывает меня, но совру, если скажу, что это меня ничуть не возбуждает.

Мой желудок сжимается, когда я выпрямляюсь. Внезапное движение вырывает его из временного оцепенения.

Прежде чем я успеваю пробормотать хоть слово, его взгляд в мгновение ока превращается из разгоряченного в скучающий. Если бы я не была так шокирована его интересом, то удивилась бы тому, как он изменил свои черты лица за миллисекунду.

За те месяцы, что я работала на Рафаэля, он не проявлял ни малейшего интереса ни ко мне, ни к какой-либо другой женщине в городе. Ходили слухи, что Рафаэль ни с кем не встречался с тех пор, как развелся со своей бывшей женой Хиллари более двух лет назад.

Проработав здесь восемь месяцев, я могу подтвердить, что, несмотря на то, что Рафаэль — один из самых привлекательных холостяков в городе, он совершенно не заинтересован в каких-либо связях, в том числе платонических.

Нико снова зовет меня, и его нетерпение становится моим спасением.

— Иду! — я бросаюсь к выходу из кухни.

— Элеонора? — глубокий голос Рафы заставляет меня обернуться.

Дрожь пробегает по позвоночнику, когда я поворачиваюсь лицом к ворчливому гиганту напротив меня.

— Почему ты продолжаешь называть меня так?

Я удивляюсь, как ему удается без труда пожимать плечами, учитывая, сколько, должно быть, весят его мышцы спины.

Я сдерживаю желание сказать что-нибудь такое, за что меня могут уволить.

— Все называют меня Элли.

— Я знаю, — говорит он после долгой паузы.

— И все же ты продолжаешь называть меня полным именем по какой-то раздражающей причине, — обычно я спокойна, но в Рафаэле есть что-то такое, что, кажется, провоцирует мои когти.

— У тебя с этим проблемы? — его равнодушный тон действует мне на нервы.

Я борюсь между тем, чтобы высказать свое мнение и проигнорировать его очевидную попытку задеть меня.

— Элли! — на этот раз Нико кричит громче, решая за меня.

— Уже иду! — я делаю несколько шагов в сторону коридора, но останавливаюсь на полпути. — Ты что-то хотел? — спрашиваю я Рафаэля тошнотворно-сладким голосом.

— Уже нет, — он подходит к холодильнику и распахивает дверцу, отчего бутылки на боковых полках начинают дребезжать. Я не принимаю его поведение близко к сердцу, поскольку за последние несколько минут он говорил со мной больше, чем за всю неделю.

Рафаэль всегда был угрюмым, но в последний месяц мне с трудом удается заставить его говорить больше, чем несколько слов за раз. Большинство разговоров заканчиваются так же, как и начались, — я задаюсь вопросом, зачем вообще пыталась наладить с ним контакт.

Такие люди, как Рафаэль, плохо уживаются с такими, как я. Я слишком много чувствую, а он почти ничего не чувствует. Противоположности не притягиваются, что бы ни говорили учителя на уроках естествознания в четвертом классе, развлекая детей магнитами.

Я выбегаю из кухни, пока Нико не начал искать меня. Мои шерстяные розовые носки, которые Нико подарил мне на Рождество, потому, что я ношу слишком много черного, заглушают звук моих шагов, когда я иду по длинному коридору к задней части дома.

Несмотря на то что у Рафаэля достаточно денег, чтобы в один прекрасный день сделать своих пра-пра-пра-правнуков миллиардерами, он купил за миллион долларов землю на окраине Лейк-Вистерии, вдали от озера и его видов. Сначала я думала, что он выбрал этот участок, потому что ему нужно было место для амбара и животных, которые там живут, но потом узнала истинную причину.

Рафаэль скрывается от всего мира.

Несмотря на отсутствие соседей, все в доме Лопесов кажется очаровательным: яркие краски, которые Нико выбрал сам, кинозал с самыми удобными креслами с откидными спинками и выбранными нами новыми блокбастерами, а также комната для няни, которая втрое больше моей старой квартиры в Лос-Анджелесе. Здесь есть все, что мне нужно, и даже больше: отдельный вход для гостей, приватная зона отдыха, великолепная ванная похожая на спа и кровать с балдахином, на которой я чувствую себя принцессой.

Нико стоит возле лифта, который Рафаэль установил, чтобы его сын мог легко перемещаться по трехэтажному дому, и постукивает кроссовком по деревянному полу с раздраженным выражением на милом маленьком личике. Он выше других детей своего возраста благодаря ДНК своего отца, что создает иллюзию, будто он старше.

— Почему ты так долго? — он хватает меня за руку и тянет внутрь кабины лифта.

— Я отвлеклась.

— На что?

— Твой отец улыбнулся.

— Правда? — Нико смотрит на меня нетерпеливыми глазами.

Этот взгляд — главная причина, по которой я вообще создала счетчик улыбок, потому что, осознает это Рафаэль или нет, его сын дорожит его улыбками. Они символизируют надежду и счастье — то, чего так не хватало в этом доме в последнее время, хотя я так и не поняла, почему.

Я протягиваю руку к его темным волосам и нажимаю кнопку подвального этажа.

— Совсем немного, но я его поймала.

— Ого. Два дня подряд, — недоверчиво говорит Нико.

— Похоже, я все-таки выиграю наше пари, — полушутя поддразниваю его я. Если Рафаэль будет улыбаться каждый день в течение тридцати дней подряд, то Нико разрешит мне одолжить его любимую фигурку на месяц.

Для ребенка эти ставки выше, чем мой выигрыш и уход на пенсию в двадцать девять лет.

— О нет, — он притворяется расстроенным.

— Ничего страшного, если ты проиграешь. Я даже соглашусь на совместное пользование.

Он с хихиканьем ударяет меня бедром, и я в отместку ерошу его темные волосы. Улыбка на его лице исчезает, когда он смотрит на меня сузившимися глазами.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Ничего, — его защитный тон застает меня врасплох. Хотя я привыкла к подобному тону его отца, я никогда не слышала, чтобы Нико говорил так раньше.

Нико, нахмурившись, снимает очки и протирает линзы краем голубой футболки. Он всегда любит сам выбирать себе очки, и сегодня они в толстой красной оправе, которая подходит к его футболке с изображением комиксов и красным баскетбольным кроссовкам.

Двери лифта открываются, но он слишком сосредоточен на протирании линз, поэтому я блокирую двери, чтобы они не закрылись, и жду. Он все больше расстраивается, пытаясь справиться с задачей, но я воздерживаюсь от помощи, как бы мне этого ни хотелось.

Как и любой другой восьмилетний ребенок, Нико хочет быть самостоятельным, особенно учитывая заболевание пигментным ретинитом², диагностированное у него около восемнадцати месяцев назад. Согласно моим поискам в Google, поощрение самостоятельности очень важно, особенно когда его зрение прогрессивно ухудшается и он все больше расстраивается из-за необходимости полагаться на других.

Он надевает очки обратно с тонко сжатыми губами.

— Все в порядке? — спрашиваю я.

— Да, — он щурится, глядя мне в лицо, а потом трет глаза.

— Ты уверен?

— Да, — его резкий тон удивляет меня, когда, выходя из лифта, он прижимается ко мне всем телом, так сильно напоминая в этот момент своего отца.

Я быстро встряхиваю головой.

— Хорошо, сэр. Сбавьте обороты, пока я не заставила вас сегодня практиковаться на диктофоне.

Мой комментарий, похоже, кажется, выводит его из того мрачного настроения и он вздыхает.

— Извини.

— Все в порядке. Мы все иногда бываем раздражительными, — я выхожу за ним из лифта и иду в подвал.

Вскоре после того, как меня перевели из репетитора Нико по музыке в няню, Рафаэль превратил недостроенный подвал в музыкальную студию для своего сына, в основном благодаря барабанной установке, которую ему купила крестная. Большое открытое пространство оснащено звукоизоляцией, современными технологиями звукозаписывающей студии и инструментами, которых хватит для создания целого альбома, если бы я захотела.

При этой мысли у меня сводит желудок, но я быстро прихожу в себя.

Я кручу кольцо, прикрывающее татуировку на мизинце.

— На чем ты хочешь сыграть сегодня?

Взгляд Нико мечется между витриной со струнными и духовыми инструментами и ударной установкой, а затем останавливается на черном рояле.

— На пианино.

— Правда? — если бы не Рафаэль, настаивающий на том, чтобы Нико занимался на фортепиано и скрипке как минимум два раза в неделю, я сомневаюсь, что он стал бы играть на чем-то, кроме барабанной установки. Обычно мне приходится вырывать барабанные палочки у него из рук.

— Сегодня я хочу попробовать что-то новое, — Нико направляется к скамейке с таким выражением лица, что у меня защемило сердце.

Я сажусь рядом с ним, игнорируя желание спросить, в чем дело.

— Покажи мне, на что ты способен, маленькая рок-звезда.