Черные всадники с моря.
Лязг, лязг пик о щиты,
Стук, стук подков и копыт,
Дикие крики и волны волос
Пронеслись по ветру:
Набег греха.
В пустыне
Некто голый, звероподобный
Сидел на корточках,
Держал в руках свое сердце
И ел его.
Я спросил: — Что, вкусное? —
Он ответил: — Горькое — горькое,
Но мне нравится,
Что оно горькое,
Потому что это мое сердце.
Господь построил корабль мирозданья тщательно.
Со всей искусностью величайшего мастера
Сделал Он корпус и паруса,
И руль держал Он в руках,
Собираясь его приладить.
И стоял Он гордо, любуясь своей работой.
И тут, в роковую минуту, что-то случилось,
Бог повернулся взглянуть, в чем дело,
Корабль улучил момент и, ловкий, лукавый,
Тихонько-тихонько — шасть — и скользнул со стапеля,
И, навек оставшийся без руля, пошел по морям,
Блуждая причудливыми путями,
Совершая странные эволюции,
Следуя самым серьезным образом
Дуростям ветров.
И были многие на небе,
Смеявшиеся над этим.
На Небе
Маленькие травники
Предстали пред Богом.
— Что вы сделали в жизни? —
И все травинки, кроме одной,
Начали бойко расхваливать
Свои добродетели.
А одна стояла поодаль,
Смущенная.
И Бог спросил ее:
— А ты что сделала в жизни? —
— Господи, — отвечала травинка, —
Если я хоть когда
И сделала доброе дело,
То теперь ничего не помню. —
И Бог во всей своей славе,
Восстав с престола, сказал ей:
— О лучшая из травинок!
Звучал багряный гул войны.
Земля чернела и чахла;
Женщины плакали;
Дети бежали, ошеломленные.
Один человек не видел, в чем же тут смысл.
Он спрашивал: «Ради чего?»
Зашумел миллион желавших ему объяснить.
Такой был нечленораздельный гвалт,
Что смысла не было слышно.
Предо мною,
Миля за милей,
Были снега и льды и жгучий песок.
Но взглядом я досягал из этих пределов
До бесконечно прекрасных мест;
И мог я увидеть ее, во всей красоте,
Гуляющую под сенью деревьев.
Когда я глядел,
Все исчезало,
Кроме нее и этих прекрасных мест.
Когда я глядел
И, заглядевшийся, грезил.
А потом опять предо мною,
Миля за милей,
Были снега и льды и жгучий песок.
Человек гнался за горизонтом,
Горизонт от него ускользал.
Я увидел, встревожился
И сказал человеку:
— Это немыслимо,
Ты никогда…
— Врешь! — крикнул он
И продолжил погоню.
Многие каменщики
Сложили огромный кирпичный шар
На вершине горы.
Затем они спустились в долину
И обозрели свое творенье.
— Величественно, — сказали они;
Шар им нравился.
И вдруг он покачнулся
И покатился на них
И мгновенно всех раздавил.
Но некоторые успели взвизгнуть.
Человек увидал в небе золотой шар;
Он полез за ним
И в конце концов добрался к нему —
Шар был глиняный.
И вот что странно:
Когда человек вернулся на землю
И опять посмотрел в небо,
Там был золотой шар.
И вот что странно:
Это был золотой шар.
Клянусь небом, это был золотой шар.
Я блуждал в пустыне.
И воскликнул:
«Господи, возьми меня отсюда!»
Голос промолвил: «Это не пустыня»;
Я воскликнул:
«Да, но —
Этот песок, этот зной, этот пустой горизонт»,
Голос промолвил: «Это не пустыня».
«Думай, как думаю я, — сказал человек, —
А иначе ты гнусная тварь:
Ты жаба».
Подумавши немного, я сказал:
«Пусть уж я буду жаба».
Друг, твоя белая борода уже до земли.
Что ж ты стоишь, уповающий?
Уж не надеешься ли узреть это въяве
В свои ветхие дни?
Уж не надеешься ли узреть
Своими дряхлыми глазами
Триумфальный марш справедливости?
Друг, не жди.
Уноси свою белую бороду
И свои дряхлые глаза
В более благоприятные страны.
Я встретил пророка.
Он держал в руках
Книгу мудрости.
— Господин, — попросил я, —
Позволь почитать.
— Дитя, — начал он.
— Господин, — перебил я, —
Не думай, что я дитя,
Ибо я уже знаю много
Из того, что ты держишь;
Да, много.
Он улыбнулся.
И он открыл свою книгу
И показал мне.
Странно, что я так внезапно ослеп.
Не плачь, дева, ибо война добрая.
Из-за того, что твой милый безумно взмахнул руками
И напуганный конь понесся дальше один,
Не плачь.
Война добрая.
Хриплые громкие барабаны полка,
Мелкие души, стремящиеся к борьбе,
Эти люди созданы для муштры и смерти.
Необъяснимая слава витает над ними,
Велик бог войны и его царство —
Поле и в поле тысяча мертвых.
Не плачь, дитя, ибо война добрая.
Из-за того, что отец твой рухнул в желтых траншеях,
Рвал на себе мундир, захлебывался и умер,
Не плачь.
Война добрая.
Быстрое яркое знамя полка,
Орел с золотым и алым гребнем,
Эти люди созданы для муштры и смерти.
Обучи их искусству смертоубийства,
Покажи им величие славных побоищ
И поле и в поле тысячу мертвых.
Мать, скорбное сердце твое смиренно склонилось
Над сияющим светлым саваном сына,
Не плачь.
Война добрая.
Я объясняю, зачем серебристый корабль плывет в ночи,
И удар каждой грустной отвергнутой им волны,
Гаснущий гул устремленного вдаль стального корпуса,
Далекую перекличку матросов,
Новую тень на темно-серой ночи,
И угасанье упавшей звезды.
После — пустыня, большая пустыня вод
И мягкий плеск черных волн
Надолго и в одиночестве.
Запомни же, о корабль любви,
Ты покидаешь эту большую пустыню вод
И мягкий плеск черных волн
Надолго и в одиночестве.
Газета — собрание полуправд,
Громкие крики мальчишек миля за милей
Доносят ее нелепое мнение
До миллиона насмешников и сострадателей.
Семьи сбиваются в кучу у очага
И с восторгом читают о смерти жестокой любви.
Газета — судилище,
Где каждого судит старательно, несправедливо
Убожество честных людей.
Газета — базар,
Где мудрость торгует своей свободой,
А толпы венчают арбузные головы.
Газета — игра, в которой
Ее просчеты приносят ей выигрыш,
А искусство противника идет ему на погибель.
Газета — символ,
Летопись бесполезной жизни,
Собрание гулких сплетен,
Средоточие вечной тупости,
Идущей по миру, не зная преград,
Из отдаленных столетий.
Путник
Набрел на дорогу к истине
И изумился:
Так густо она заросла травой.
— Ба! — сказал он, —
Я вижу, давным-давно тут
Никто не ходил. —
И вдруг он заметил, что каждая
Травинка — нож.
— М-да, — заключил он, —
Конечно, должны быть другие дороги.
Для девушки
Море было голубая долина,
Где жили крошечные гномы пены
И пели.
Для моряка с погибшего судна
Море было мертвые серые стены,
Гигантски пустые,
На которых, однако, в роковую минуту
Была написана
Мрачная ненависть Натуры.
Солнечный луч, скользящий вдоль мрачных стен.
Стыдливая голубизна забытых небес.
Несущийся к Господу мощный гимн,
Песнь крушений и криков,
Грохот колес, цокот копыт, колокольный звон,
Гул приветствий, прощаний, признаний, надгробных плачей,
Возгласы радости, глупости, предостереженья, отчаянья,
Невнятные звуки звериных фраз,
Псалмодии цветущих роз,
Визг перепиливаемых деревьев,
Бессмысленный гомон куриц и мудрецов,
Нестройный гвалт, вопиющий аж к звездам глас:
«Боже, спаси нас!»
Жил-был человек — деревянный язык
И пробовал петь
И поистине жалкие были потуги
Но был один который слушал
Как колотится деревянный язык
И понимал о чем тот человек
Пытается петь
И певец был рад ибо он был понят.
Если ты ищешь друга среди людей
Помни: они рекламируют свои товары.
Если ты просишь бога за этих людей
Помни: они рекламируют свои товары.
Если ты ищешь блага для этих людей
Помни: они рекламируют свои товары.
Если ты хочешь предать проклятью людей
Помни: они рекламируют свои товары.
Рекламируют свои товары
Рекламируют свои товары
Если ты хочешь привлечь вниманье людей
Помни:
Помоги или помешан им рекламировать их товары.
Серая, бурливая улица,
Пульсирующая грохотом.
Вдруг — похоронный кортеж,
Несколько черных карет,
С трудом прокладывающих путь
Через бездну бизнеса.
И мальчишки пытаются рассмотреть
Чужое горе за занавесками.
Наемные люди гонят и в хвост и в гриву,
Торопятся к кладбищу, к концу этой церемонии.
Да, кончай это дело.
Гони, кучер, гони.
Хлещи лоснящихся тварей.
Галоп — галоп — галоп.
Покончим с этим быстрее.