Поэзия США

Когда наконец мы добудем свободу, эту прекрасную,

до жути прекрасную штуку, нужную всем, словно воздух,

полезную, как земля, когда наконец завоюем ее для

наших потомков,

когда свобода войдет в наш мозг, в наши нервы, в каждое

биение сердца,

превратится в инстинкт, в рефлекс, когда перестанет быть

раскрашенной пестро игрушкой в руках политиканов

этот человек, бывший раб, негр Дуглас,

избитый бичами и сосланный и все же мечтавший о мире,

где нет одиноких, где нет гонимых, затравленных,

этот человек с сердцем, полным любви, и острым умом

будет увековечен — о, не только риторикой статуй,

не только стихами, легендами и бронзовыми венками,

но жизнями, которые вырастут из его жизни, жизнями,

в которых найдут воплощенье его мечты

об этой прекрасной и необходимой штуке — свободе.

Было время, встречалась с мужчиной

в полосатой рубашке,

Гибким и хищным, как ягуар, а расставшись,

тосковала о нем

В шестидесятиваттном сумраке, горько рыдала:

«О любовь!», «О томительная, о мучительная

любовь!», «О обманчивая, о приманчивая любовь!» —

и вот

Вся в нитях жемчуга появилась на сцене,

к себе привлекая

Восхищенные взоры, блеснула золотыми

зубами — и запела…

Было время, жила в комнатушке, где

на облупленных стенах

Висели дешевые литографии, голубевшие

кукольным небом,

А люди боялись не только восстаний,

не только данных статистики,

Но и просто тревожного шуршания снега

за дверью, мечтали забыться — и вот

В расшитом бисером сатиновом платье,

в страусиных перьях она появилась на сцене,

Сверкнула улыбкой на нас и во тьме,

без огней запела…

Белые братья, слушайте,

Слушайте, черные братья.

Я видел руку,

Подносящую паяльную лампу

К извивающемуся черному телу.

Я видел руку,

Подающую знак

Стрелять по пикетам белых.

Это была

Та же рука.

Вдумайтесь, братья,

Та же рука.

Черные братья, слушайте,

Слушайте, белые братья.

Я слышал слова,

Которыми, словно колючей проволокой,

Разгородили нас.

Я слышал эти слова:

Грязный ниггер! Белое отребье!

Их произнес

Тот же голос.

Вдумайтесь, братья,

Тот же голос.

— Черный наш Гэбриэл!

Тверд как кремень,

Скажи, что ты видишь

В последний свой день?

— Я вижу, как тысячи

Черных рабов

Встают

Из рассыпавшихся гробов;

Весь Юг сотрясают они

Кандалами,

Их кровь полыхает,

Как алое пламя.

— Гэбриэл, Гэбриэл!

Смерть твоя близко уже.

Заветное самое

Желание выскажи.

Пускай, как младенец,

Растет восстанье

Все неустанней

И неустанней,

Пока не обрушит

Рабства подпорки

Раб, проклинающий

Жребий свой горький.

— Гэбриэл, Гэбриэл,

Наш предводитель!

Пусть душу твою

Успокоит Спаситель!

— Удары свои

Я нанес недаром,

И вы наносите

Удар за ударом.

Сверкает на солнце,

Как золотое,

Нашего Гэбриэла

Тело литое.

Висит оно, будто

К восстанью призыв,

И черные знают:

Гэбриэл жив.

Дух его гордый

Парит в поднебесье.

В руке его — меч,

На устах его — песня.

Спой мне песню, о темный певец, о темный поэт,

Чтоб сиял в ней солнечный свет и струился бы лунный свет,

Чтобы шумом дождя и свистом ветра песня твоя была

И звучали бы в ней сквозь ветер и дождь

Полуночные колокола.

Спой мне песню, о темный поэт, о темный певец,

Чтоб была эта песня, как чистая совесть, чиста,

Чтоб была в ней мужская отвага и женская красота;

Чтоб сердца миллионов честных людей

Непрестанно звучали в ней.

Спой мне песню, о темный певец, о темный певец,

Чтобы жила в ней надежда живых человечьих сердец,

Чтобы играл ее ветер на арфах утреннего дождя,

И чтобы росла твоя песня, и чтобы жила она,

Сверкающая, как солнце, ясная, как луна.

Месяц, месяц,

Спрячь свои лучи,

Ведь мой любимый

Придет в ночи.

Спали́ себя, месяц,

Чистым огнем,

Чтоб никто не приметил,

Каким он шел путем.

Чтоб никто не увидел —

Сгори дотла! —

Что мой любимый черный,

А я

бела.

Эта боль прошумит

И пройдет надо мной,

Как проносится град

Над зеленой травой.

Эта боль не согнет

И не сломит меня,

Устрашающий, мудрый,

Снова выпрямлюсь я.