Поэзия США

Это похоже на лист, это — почти на цветок,

А это — бледный дерева ствол,

Что любуется своей ветвью на глади вод

В краях, куда никто не дошел.

Дрозд на ветке молчит, мягко ложится роса,

Вечер, и звуки тонут в пыли.

Прекрасные странники, трое, подходят ближе,

Едва касаясь земли,

Касаясь ее ступнями легко, как крыльев касанье,

Ступают робко, храня покой,

Подобно танцорам, что в паузе ждут, когда музыка

Наполнит молчанье собой.

Вот мысли первого странника, вот — второго,

Вот что думает третий всерьез:

— Помедлим немного, бледные от ожиданья,

И молчанье прервется, и дрозд

Звучной, нежной, прозрачной фразой наполнит

Голубой колокольчик мира,

И мы, что плыли в музыке вместе, как листья,

Как листья, рассеемся в глуби эфира,

Вернувшись куда? — не в молчанье ли навсегда?.. —

…Это на древо похоже,

И на цветок, и на лист, и на странников, бледных,

прекрасных;

Все это вижу в тебе я тоже.

Мистика, но пусть мы лишимся слов,

ангелов, и пусть мы лишимся фантазий,

храмов, и пусть мы лишимся символов веры,

и мертвых богов на распятиях в лавке,

молитвы и четок, греха и проклятья,

но пусть мы поверим, пусть мы поверим.

Пусть это будет цветком,

который впервые увидел ребенок, без раздумий сорвал,

растерзал от любви и тут же забыл;

и ангелами, и пусть они нашими станут друзьями,

послужат корыстной наивности нашей, и мы

растерзаем их от любви и тут же забудем;

и пусть станут храмы для нас домами

с их каждодневной грязью и шумом споров,

где смогут висеть бывшие нами мертвые боги,

которых мы переросли, — висеть на каждой стене:

Христос, опустивши глаза, — над полкой каминной,

Будда — над очагом,

Дух Святой — возле стойки для шляп, а сам Саваоф

пусть смотрит, подобно Нарциссу, из зеркала,

упрятанный в плащ, в перчатках и шляпе.

Мистика, но пусть это будет цветком,

пусть это будет рукой, что жаждет сорвать цветок,

пусть это будет цветком, ждущим первой руки,

пусть это будет пространством, дающим место

руке, что жаждет, цветку, что ждет, —

пусть это будет мною, уступающим место мне,

так просто, как дитя поднимает камень с земли,

так тихо, как цветок решает упасть, —

одним вместо другого —

как падает в землю семя вслед за цветком.

Буря с зюйд-оста, гнилая погода

стонут, наткнувшись на этот щербатый зуб,

небо лохматится о дымоходы,

дождь лезет в окна и воет у труб;

на часовне Крестителя смолк петушок,

золотые крыла растопырив в тумане,

так что перья златые уперлись в юго-восток,

и слушает с крыши рев в океане.

Волны — над телеграфными проводами,

в каждой аллее — праздник дождя,

в сточных канавах — тоже, в колодцах под нами

потоки бурлят, о триумфе трубя.

Зонты. Спешит в саду городском старик

по тропке, виляющей вправо, влево,

и вдруг под музыку ливня слышит крик

тюльпанов, которые стали жертвою гнева

бури; лезут в озеро ивы топиться,

и шлюпки едва не тонут, а облака

в ветки сирени все норовят вцепиться,

пока те не вскрикнут, не проклянут пока.

Говори, Гаттерас, Атлантики речь,

чисть улицы келпом и пеной морского,

чтоб на нас еще раз детский ужас навлечь,

когда море встречается со скалою.