Поэзия США

Со свистом руки черных косарей

острят косу. А наострив, скорей

в карман трудяги прячут оселки —

и тронулись, враскачку, напрямки.

Вот черные лошадки в стороне

косилку тянут. Крыса на стерне

визжит от боли, — хлещет кровь из ран.

А сталь все дальше катит сквозь бурьян.

Нашествия жуков и холодов

губили хлопок, и от их трудов

он оскудел, как южный снегопад.

Продрогший стебель был нетороват

под осень на сокровища свои.

Жара за лето выпила ручьи

до капли. Находили мертвых птиц

на дне сухих колодцев и криниц.

И вот тогда-то хлопок вновь зацвел.

Твердили хором старики, что, мол,

все это неспроста. И справедливо —

ведь вправду неспроста такое диво,

чтобы любовь не опускала глаз

и красота цвела в предзимний час.

О мать моя, грустящая в ночи,

о родина, под бархатным покровом

пропитанная воздухом сосновым,

по всей долине гимном прозвучи.

Ты по долине гимном прозвучи.

Отчизна красных почв и сладких смол,

травой скудна ты, соснами богата.

К тебе в часы вселенского заката

еще не поздно, я твой сын, пришел.

Твой верный сын, не поздно я пришел.

Не поздно, если раб на песни щедр.

Садится солнце в горестной отчизне,

но племя певчее взрастет для жизни.

Еще взойдут ростки из красных недр.

Ростки взойдут, еще не поздно, негр.

О сливы, цвет ваш черен и багрян.

Срывают вас и топчут то и дело.

Но сколько вас осталось для семян!

Багряно-черных сколько уцелело!

Деревья грусти, на закате дня

в моей печали будьте мне опорой.

Вы были и остались для меня

Поющею надеждой и опорой.

Ну-ка, брат, возьмемся снова,

принимай-ка кладь!

В Судный день падут оковы —

долговато ждать!

Бог душой запасся впрок,

нам душа пошла не впрок.

Хватит с нас, не выдаст бог!

Эй, наддай, браток!

Как по мягким облакам,

по тюкам найдем дорогу

прямо к божьему порогу —

ждать до Страшного суда долговато нам!

Ну-ка, с горем пополам

навалились

здесь и там!

Ждать до Страшного суда долговато нам!

Бог душой запасся впрок,

нам душа пошла не впрок.

Хватит с нас, не выдаст бог!

Эй, наддай, браток!

Ленивым небесам свои права

отстаивать у ночи недосуг:

все ниже солнца золоченый круг,

все ближе час ночного торжества.

Все ближе пир луны, людей и псов

и южных духов долгожданный миг, —

глаза как кровь, к губам прижат тростник,

душа звучит в слиянье голосов.

Визг лесопилки, оглушавший край,

затих, едва отбой пропел гудок,

и тишина раскрылась, как цветок,

над пашнею, сулящей урожай.

И пирамида щепок чуть видна

сквозь дым, и лес мерещится в дыму, —

но только пни свидетельство тому,

что́ пело здесь в былые времена.

А люди… люди ночи напролет

про трех волхвов и пышный караван,

про страусов и мага дальних стран

поют, как встарь, над топями болот.

Они поют, и сосны в полный рост

дрожат, как струны, вторя голосам.

Они поют, и к темным небесам

возносят вечер, достигая звезд.

О вы, чья песня, как смола, чиста

в священном, вечном шепоте ветвей, —

верните юность узницам полей,

в тростник вдохните чаянья Христа.