Поэзия США

Адам был моим дедом,

Он бегал босиком,

На зелени Эдема

Он рыжим был пятном.

Балованный ребенок

Сорвал запретный плод.

Я получился в деда —

Такой же сумасброд.

Бродяга Ной, мой дядя,

Под рев, и лай, и визг

Всех чистых и нечистых

Перепивался вдрызг.

Когда летел он в бездну,

Дрожал от страха Ад.

«Вы очень с ним похожи», —

Мне часто говорят.

Лилит — моя подруга,

И жизнь и смерть моя,

Благоуханней меда,

Коварней, чем змея.

Ее я вечно жажду

И телом и душой, —

Пока бормочет кто-то:

«Фу, как нехорошо!»

Был Бахус моим братом,

Приятелем — Нимрод,

Меня предупреждали,

Куда это ведет.

Но если Дьявол за меня,

То я не пропаду, —

Пусть возмущаются в Раю,

Мне веселей — в Аду!

Я полюбил с незапамятных пор

Острую свежесть этих имен,

Мне по душе этот пестрый узор:

В яркой раскраске Индейский Каньон,

Мертвая Роща, Косматый Бизон.

Сена и Рейн — серебряный звон,

Но серебро с годами тусклей.

Старым напевом звучит Альбион,

Словно охотничий рог средь полей…

Мне же родные названья милей.

Нью́берипорт и Ба́ддефорд,

Литл-Френч-Лик и Ланди-Лейн

(Северный выговор, северный порт),

Про́виденс-сити, бухта Мэйн,

Олдтаун и Ньютаун и Скунс-Таун-Плэйн…

Тихий черпну океан в Санта-Крус,

В Бо́стоне буду Атлантикой пьян,

В Блю-ридже негр сыграет мне блюз, —

И я обойдусь без далеких стран,

И я отдохну от заморских муз.

Рю-де-Марти́р и Нотр-Дам,

Рим и Афины, Мадрид и Багдад, —

Старые сказки вы дарите нам,

Я же за новой отправиться рад

В Хэ́ррисберг, Спа́ртанберг или Кейп-Джад.

Скажете: классики, Генри и Джон,

Так не писали? не думали так?

Но после вечерних бесед на балкон

Они выходили и, глядя во мрак,

Нанта́кетский в море искали маяк…

И после смерти найду я покой

Не в Ливерпуле, не в Шамуни́,

Лондон ли будет шуметь надо мной

Или Париж — мне нужны не они!

Встав из могилы, уйду я домой:

Похороните меня в Вундед-Ни!

Об искалеченных, об убиенных,

Об угнетенных, сирых и убогих,

О призраках в горящих городах…

О тех, кого привезли, втолкнули и начали бить

Крепкие парни с упругими кулаками:

Без передышки, по голове, по спине, и об стол,

И с размаху в пах, чтобы корчился на полу,

Как обезглавленная курица, а тот, кого следом ввели,

Смотрел побелевшими, расширенными зрачками.

О тех, кто при этом хрипел «Рот Фронт» или «Боже,

храни короля!»,

И о тех, кто держался смирней, но был избит точно также.

О тех, кто выплевывал в коридоре

Кровь и обломки зубов

И засыпал сном праведника на цементном полу

Со сладкой мечтой напоследок прикончить конвойного

в грязном сортире,

О тех, с ввалившимися глазами и негасимым огнем!

О тех, кто остался хромым, изуродованным, — и о тех,

Кого безымянным зарыли в тюремном дворе

И до рассвета сровняли могилу с землею.

О тех, кто был сразу убит. И о тех, что годами

Ждали, терпели, надеялись, шли по утрам на работу,

В магазин за продуктами, на собрание подпольщиков,

Обзаводились детьми, запасались оружием и наконец

Были схвачены и перебиты, как крысы.

Об изгнанниках,

Которые чудом спаслись за границу;

О тех, кто снимает маленькие комнатушки в больших

чужих городах

И вспоминает родину: высокие зеленые травы,

Родной язык, голоса далекого детства, запах ветра

в то лето,

Форму комнат, вкус кофе, разговоры с друзьями,

Любимый город, знакомый столик в кафе,

Надгробные камни, под которыми им не лежать,

Землю, в которой им не лежать. Дети у них —

иностранцы.

О тех, кто разрабатывал планы, и возглавлял, и терпел

поражение,

И о тех простофилях, кто однажды без всякого плана

Разозлился и рассказал анекдот, и на них донесли,

И они не могли оправдаться и были отправлены

в лагерь,

Чтобы приехать обратно в закрытых гробах

с ярлыками:

«Умер от пневмонии», «Убит при попытке к бегству».

О тех, кто выращивал хлеб и был застрелен возле снопов,

О тех, кто выращивал хлеб и был отправлен

в пески или в тундру

И там тосковал, как по раю, по хлебному полю.

О тех, на кого донесли их родные дети, чистенькие

гаденыши,

В награду получившие мятный пряник и похвалу

Образцового Государства,

О всех задушенных, кастрированных и просто уморенных

голодом

Во имя создания Образцовых Государств; о повешенном

священнике в рясе,

О еврее с раздавленной грудью и угасающими

глазами,

О смутьяне, которого вздернули люди в штатском, —

Именем Образцового Государства, во имя Образцовых

Государств.

О тех, кого выдал сосед, с которым здоровались

за руку,

И о предателях, сидящих на жестких стульях,

Со струйками пота на лбу, с дергающимися пальцами,

Называющих улицу, номер дома и имя того человека.

И о тех, кто сидел за накрытым столом,

И лампа горела, и пахло едой,

И они говорили вполголоса, и тут послышался шум

моторов

И в дверь постучали; они быстро переглянулись,

И женщина с застывшим лицом пошла открывать,

Оправляя платье: «Мы все здесь честные граждане.

Мы веруем в Образцовое Государство». И больше уже никогда

Не появлялись ни Коротышка, ни Тони, ни Карл,

А семью уничтожили позже.

Больше уже никогда… Мы слышали выстрелы ночью,

Но утром никто из соседей не знал, что случилось.

Ничего не поделаешь, нужно идти на работу. И я не видала его

Целых три дня, я чуть не сошла с ума,

А тут еще все эти патрули со своими вонючими ружьями,

И когда он вернулся, то походил на пьяного,

и на нем была кровь.

О женщинах, что тайком по ночам оплакивают погибших,

О детях, привыкших молчать, — постаревших детях,

В которых плюют одноклассники. О разгромленной

лаборатории,

О разграбленном доме, заплеванных картинах,

загаженных колодцах.

О Разуме, который убили и голым швырнули

на площадь…

И никто не пошевелился, и никто не сказал ни слова.

О холодном прикладе и горячей пуле,

О веревке на шее, о наручниках на запястьях,

Об огромном металлическом голосе, который лжет

из тысяч радиорупоров,

О заикающемся пулемете, который ответит на все

вопросы.

О человеке, распятом на кресте пулеметных очередей,

Человеке без имени, без орденов, без надежды

на воскресение,

Темная голова свисает под тяжестью смерти, тело

пропахло

Кислым запахом бесконечных тюрем — Джон Смит,

Джон Доу,

Джон Никто — о, припомните, как его звали!

Безликий, как вода, беззащитный, как пыль на дороге,

Оскверненный, как эта земля, отравленная химическими

снарядами,

И одичавший от цивилизации.

Вот он.

Вот человек, которого съели за зеленым столом

(Перед тем как приняться за мясо, гости надели

перчатки),

Вот он, плод с древа войны, плод с древа мира,

Последнее изобретение, новый агнец,

Разгадка всех премудростей всех мудрецов.

И до сих пор он висит на кресте, все никак не умрет,

И до сих пор над железным городом нашей эпохи

Меркнет свет и зловеще струится кровь.

Мы думали, с этим покончено, но мы ошибались.

Мы думали, мы мудры, оттого что сильны.

Мы думали, наш скорый поезд везет нас в вечность.

Мы думали, скоро совсем рассветет.

Но поезд сошел с рельсов, и его захватили бандиты.

Но силой и властью сегодня владеют кабан и гадюка.

Но непроглядная ночь надвигается снова на Запад.

Мы, как и наши отцы, посеяли зубы дракона.

Наши дети знают войну и боятся солдат.

За Россию, за русский народ,

За все, что свершил он в этот год,

За русские подвиги, русскую доблесть!

Это было в июне, в воскресное ясное утро,

Такие дни выбирают обычно фашисты

Для погромов, убийств, для предательских нападений

(Как другое такое же утро шесть месяцев позже,

Как другое такое же утро…). И вдруг

Удар вероломный, и с неба посыпались бомбы,

Обрушились смерчи стальные на мирный народ,

На избы и хаты, на хлебородные степи,

На пущи медвежьи, на реки с названием древним,

На города, на узлы железных дорог,

На детей, игравших в саду, на могучих женщин,

На девушек, что стройнее берез белоствольных,

На стариков, гревших кости свои на припеке.

Такой же смерч мог взмести и наши равнины,

Прерии наши безбрежные, словно небо,

Такой же смерч взметал и другие страны,

И сама земля содрогнулась от взрывов стали,

И вот со своих равнин поднялся русский народ!

Беспримерны подвиги русских.

Враг занимал их города. Новостройки

Взрывая, они уходили, но не сдавались.

Танки врага подползали к воротам Москвы,

Но они не сдавались, сражаясь упорно.

От вражеских танков они уходили в леса и сражались,

Жгли на корню урожай, чтоб врагам не достался, —

Вместе с ними воюет сама их земля.

Беспримерные подвиги совершают

В зной и в мороз, в дожди и в метели

Мужчины и женщины России.

Они встали все за родную землю

И отбросили назад машину нашествий.

Я не ищу одобренья или слез сочувствия,

Я не хочу, как ораторы, рассыпать

Бумажные цветы красноречия

На опаленную землю, где умирают бойцы.

Это только факты, железные факты

О беспримерной доблести русских.

За Россию, за непобедимый народ,

За народную непобедимую армию,

За красноармейцев и партизан,

За наших собратьев по оружию,

За великий народ, что остановил

Огромную машину, пожиравшую нации,

Остановил, и порвал ее передачу,

И отбросил назад, и борется с ней

Пламенем, сталью и кровью,

Великан непоколебимого мужества!

Через моря, через растерзанные страны

Мы шлем салют и говорим: «Мы с вами!»

А в Хартфорде, Гаре, Питтсбурге, Детройте

Заводы прокатывают сталь,

И суда соскакивают со стапелей,

Из цехов вылетают аэропланы,

Это трудный шаг объединенных наций,

Борьба будет долгой и тяжелой,

Но принесет урожай, как наши равнины,

И победа, как рассвет, неизбежна!