Поэзия США

в Разгаре

Весны весь мир веселый и грязный

а этот маленький

хромой человек с воздушными шарами

насвистывает далекий и крошечный

а эддиплюсджонни бегут вприпрыжку

после пятнашек пряток

игры в пиратов и это

весна

и весь мир непролазно праздничный

и этот чудаковатый

старый человек с воздушными шарами

насвистывает далекий и крошечный

а беттиплюсдженни бегут танцуя

после скакалки и классиков и

это

весна

и

козлоногий

Человек

с воздушными шарами насвистывает

далекий

и

крошечный

навязчивые кембриджские дамы

гнездятся духом в меблирашке тела

и с протестантского благословенья

бесформенны и неблагоуханны

и веруют в Иисуса и Лонгфелло

(покойных). Разговор их одинаков:

в теперешних писаньях, без сомненья

(и что-то вяжут, может, для поляков)

профессор Д. в субботу с той брюнеткой

…как перманент, подкручены улыбки,

до выше Кембриджа им дела нету

за исключеньем — разве — по ошибке

в его лавандовой жестянке неба

луна грохочет злобною конфеткой

о

эти милые и пожилые люди

правящие миром (и мною и также

вами если мы не обращаем

внимания)

о

драгоценные дорогостоящие безмозглые

двух фасонов — Он и Она —

восковые фигуры наполненные

мертвыми идеями (о

квинтиллионы невероятных

дряхлых благочестивых беззубых

вечно-сующих-свой-нос-

в-чужие-дела

двуногих) о

суетящиеся

любезные бесполезные

безволосые

о

лухи

видишь вот это)

75-миллиметровка сделала

это никто бы не мог

поверить что это не

враки ведь это был мой

приятель

ну не смешно ли

мы ведь с ним были

неразлучные

я привык

видеть рядом

его подними

беднягу поверни вот так

осторожно

не кантовать

и отправь домой

к его старенькой мамочке

в новом красивом сосновом ящике

(собери

первый Джок он

был убит красавец

парень и Джеймс и

следующий дай-ка я

вспомню ну да Уилл

самый умный

он был убит и молоденький

мальчик убит был последним с большими

глазами я любил его как ты не можешь

вообразить себе Гарри мой

бог был убит он был убит каждый был убит

их называли убитые

моя добрая старая и так далее

тетушка люси во время последней

войны доподлинно знала

и не уставала каждому

объяснять во имя чего

мы сражаемся

моя сестра изабелла

вязала и шила для наших доблестных

и так далее десятки и сотни

теплых носков и так далее

наушников набрюшников противо-

вшивых рубашек моя собственная

мать надеялась

что я погибну за и так далее

мужественно мой отец

охрип твердя о великой

чести о том что если бы

он мог тем временем моя собственная

особа лежала и так далее

молча в грязи окопа

и так далее (грезя

и так далее о

твоей улыбке

глазах коленях и

так далее)

но если жизнь танцует на могилах,

так это все любовь; и если первой

стрелой рассеет солнце мглу неверной

луны, и камни молвят слово, или

одно окажется огромней имя,

чем лишь вселенная, любовь и здесь:

в тюрьму ее или в застенок брось,

любовь взрывает всех слепых и хилых

(не ведает забвенья, смерти, сна,

от всех попыток съемки, измеренья,

от всех педантов ускользнет она…

— Чья песнь звучит превыше всех гробов?

пред Кем убежища не сыщет время,

хоть все миры грядет открыть?

) Любовь

пОлнОлунье ночь пОлнОлунье

над гОрОдами без

звучнО шепчущее сОзданье

движется вдОль небес

ктО-тО великолепный ктО-тО

в мОре звезд

прОплывает стОль ОдинОкО

в грезе грез

КТо ЖЕ ЭТо В НЕБЕ ПЛЫВУЩИЙ

ЭТо ВСЕГо

ЛИШЬ ЛУНА СВЕТоНоСНоЕ СУЩЕ-

СТВо

кто-то жил в славном считай городке

(колокол мерно звонил вдалеке)

весну и лето осень и зиму

он пел свою жизнь танцевал свой труд.

Мужчины и женщины (десять и сто)

не думали вовсе что кто-то есть кто

и жили как были посеешь пожнешь

солнце луна звезды и дождь

догадались лишь дети (и тех только часть

да и те повзрослев забывали тотча́с

весна и лето осень зима)

что никто без кого-то не может жить

всегдажды сейчас и древожды лист

смеясь его радость грустя его грусть

будь то птицежды снег будь то бурежды штиль

кто-то был ее то (то есть весь ее мир)

а каждые с каждыми жены мужья

трудились свой танец житья и бытья

(ложась и вставая зевая) они

проболтали недни и проспали несны

дождь и солнце луна и звезды

(и только снег объяснил но поздно

как дети умеют забыть запомнить)

и колокол мерно звонил вдалеке

кто-то умер однажды вернее всего

и никто целовать уж не может его

и уложены в гроб деловыми людьми

вместе он и она почивают они

весь мир и весь мир глубина к глубине

грезят ярче и ярче в недремлющем сне

никтожды кто-то земляжды апрель

желаньежды дух и еслижды да.

А мужчины и женщины (долго и длинно)

весну и лето осень и зиму

пожинали что сеяли взяв свое даждь

солнце луна звезды и дождь

не сострадай больному бизнесмонстру,

бесчеловечеству. Прогресс — болезнь

приятная: предавшийся безумству

гигантом карлик мнит себя всю жизнь

— рой электронов чтит, как гор гряду,

лезвие бритвы; линзы увеличат

невласть немысли и согнут в дугу

где-и-когда, вернув немысль в неличность.

Мир «сделано» не есть мир «рождено» —

жалей живую тварь, любую, кроме

вот этой, мнящей, что она над всеми

владычествует. Мы, врачи, давно

рукой махнули — слушай: за углом

чертовски славный мир, ей-ей; идем

дождь ли град

сэм круглый год

делал все что мог

пока не лег в гроб

сэм был человек

крепкий как мост

дюжий как медведь

юркий как мышь

такой же как ты

(солнце ли, снег)

ушел в куда что

как все короли

ты читаешь о

а над ним вдали

стонет козодой;

он был широк сердцем

ведь мир не так прост

и дьяволу есть место

и ангелам есть

вот именно, сэр

что будет лучше

что будет хуже

никто сказать не может

не может не может

(никто не знает, нет)

сэм был человек

смеялся во весь рот

и вкалывал как черт

пока не лег в гроб.

Спи, дорогой

невежество съезжает с горки в знанье

и вверх бредет к невежеству с трудом:

но ведь зима не вечна, снег и сани

весна придет отменит, что потом?

история — лишь зимний спорт, пожалуй,

ну, троеборье: если бы была

и пятиборьем, мне в ней места мало;

для нас двоих она совсем мала.

Мчит (дикий коллективный миф) в могилу

взбираясь к дикости очередной

по каждой мэджи мэйбел джеку биллу

— завтра вот вечный адрес твой и мой

уж там они найдут навряд ли нас

(найдут, так дальше убежим: в сейчас

приходит наш точильщик

что точит всех тупых

звонит он в колокольчик

чтоб солнца шар потух

девчонки вдовы жены

бегут его встречать

десятки старых жизней

несут ему точить

улыбкой платит эта

слезинкой платит та

совсем не платит кто-то

так тоже не беда

он есть отточит в есмь

он речь отточит в песнь

и хоть коли хоть режь

аж правдой станет ложь

он жизней острия

отточит в бытия

и поцелуй прощальный

шлет людям уходя

уходит наш точильщик

мы солнца лишены

звонит он в колокольчик

чтоб вспыхнул шар луны

окт

я

бр

ь

ни души вокруг ни

где не видно никого

(кроме лишь меня и

во дворе 6 во

робьев) о

сень

и весь день

до

ж

д

ь

дождьдождь

меланхоличный малый

с 14-й стрит

стоит скрипит шарманкой

но стоит рот открыть

«хочу узнать что звезды скажут»

Шарманка замолчит:

он палочкой волшебной

(с улыбкою душевной)

с, т, у, ч, и, т

по грязной клетке: смутный голос

худой, как ветер, хлипкий,

как дождь, не голос — голость

души воскликнетвсхлипнет

«кэр? ри»

— и (МЕДЛеННо) шагнет

(чтобы на жезл воссесть)

из клетки белый тот

кто болеечемЕсть

кто болеечемЛичность: вот же диво

он движется (дойдя

до выдвижного я —

щичка) он чок-чок-чок

и клювом извлечет

билетик (бывший желтый

иль розовый) клочок,

бумажку жалкую — я жду,

что Мистер с белым Какаду

значенье звезд сейчас предложит,

но в этот миг Нью-Йорк вдруг рас

(поскольку мои слезы глаз

полны) творится. «Истина правдива

ибо она правдива быть не может»

2 маленьких кто

(он и она)

под сенью куста

зеленого сна

смеющихся 2

(вне всяческих уз

где и когда)

здесь и сейчас

(далекие от

взрослого я-и-ты-

мира знаний забот)

милые кто и кто

(2 маленьких я

и яркая высь

пламенной грезы дня

невероятного быть)