Руфус Рисс, ненависть к чаю и не только

Гончая и кошмары

Нужно просто забыть это, забыть и попытаться оставить в этом мире… Другого исхода я не видел. Мое тело содрогалось с каждой мыслью, возвращающий к этому отвратительному жесту и прогоняющий его в сознании. Это ради жизни остальных… Не такая уж и высока цена, правда? Просто один холодный, жестокий поцелуй, всего-лишь…. Я должен перетерпеть это, как терпел и многие несуразицы в собственной жизни. Несмотря на тот холод, который она оставила во мне, нужно было лишь забыться, и станет проще. Точно станет… Рано или поздно, это обязательно пройдет.

- Какой ты забавный… Я так давно не чувствовала твой запах, что и забыла как весело причинять тебе боль. - Рывком притянув мое тело, Эсвель рассмеялась, проводя острыми ногтями по шее и оставляя тонкие порезы. Я безвольно отвел взгляд, избегая ее рвущегося наружу безумия. - Почему же ты отвергаешь нас? Я бы подарила тебе бессчетное количество измерений… Только за то, что ты наконец сдашься. Она готова принять тебя… Тебе нужно просто очиститься, и в отличие от иных, ты сможешь пережить инициацию, я обещаю тебе это…

Я молчал, никак не проявляя жизни. Мои руки вновь оказались недееспособными кусками воспоминаний, на этот раз, благодаря силе Эсвель, которая заставила меня быстро шагать по проложенной тропе, сковав кисти за спиной и очертив вокруг шеи режущийся ошейник из терновых пут. Как же символично… Она любила измываться над религиями, хотя сама была такой же, как презираемые ей фанатики. Но она не убьет меня… это было единственной правдой, которая осталась для нее незыблемой, которую она еще не успела предать. К сожалению, моя кровь возбуждала ее в самом худшем проявлении, моя слабость раскрепощает а мои слова лишь подстегивают к действиям, и не было для нее никакого значения, что я пытался предпринять. Ей был важен сам факт сопротивления, которое она раз за разом крушила, наслаждаясь этим в полной мере. Я это прекрасно осознавал… И потому, хотел хранить тишину до победного конца, но у нее был слишком весомый рычаг давления, использовать который она не боялась. И даже напротив, ей это приносило лишнее удовольствие, только сильнее заводило, она чувствовала абсолютную власть, и это затмевало всякие остатки сознания.

- Ты согласился на сотрудничество, моя радость… Ты должен говорить со мной, если не хочешь их смерти. Ты ведь не хочешь увидеть, как я потрошу их тела, как пью кровь и сжираю сердца, правда, дорогой? - Жрица провела своим языком по моей щеке, опускаясь до плеча и прокусывая его настолько, что частичка моей сущности осталась на ее клыках рваным ошметком. - Давай… издай свой сладостный стон, для меня…

- Подавись… - Я дернул плечом, вырываясь и стискивая зубы, не давая вырываться ни звуку боли. В душе, словно сталь, раскалилась ненависть, гнетущая меня куда сильнее, чем созданные ею оковы, куда сильнее, чем это место. Она умело игралась на моих эмоциях, как на порванных струнах скрипки, которая издавала лишь уродливые хрипы. - Дай мне поговорить с твоим хозяином, тупая псина…

- Твои слова меня ранят, дорогой… - Эсвель вцепилась в мое тело когтями, пробивая сущность. Ноги подвернулись, я повис в ее хватке, тяжело дыша и отводя взгляд в сторону, не желая видеть наполненные светом зрачки. - Да, вот так… дыши быстрее… - Ее когти рвали груди и лицевую сторону плеч, все глубже въедаясь своими едкими, холодными касаниями, в недавно обретенную оболочку, что вот вот готовилась вновь распасться. Во мне не было как такого мяса, мускул, нервных окончаний… Но сознание рисовало мне всю ту боль, которую я испытал бы в реальности, погружая в целый океан мучений. Наконец, обессиленно сдавшись и опрокинув голову назад, я начал задыхаться, параллельно с этим сдерживая слезы и пытаясь вспомнил текста молитва. Она не увидит всей глубины моего отчаяния, только не опять, она не сможет застав… - Правда, думаешь, что я не знаю, как заставить тебя пролить слезы? - Эсвель резко прервала поток моих мыслей, улыбаясь и обдавая оголенную оболочку влажным дыханием. Ее когти резко вырывались из передней части груди, пронзая тело насквозь и медленно двигаясь где-то за спиной. Сознание уже не могло функционировать или попросту работать, не в силах больше терпеть, оно рухнуло в небытие, настолько глубоко, что я даже не помнил насколько. Болевой шок заставил тело обессилено повиснуть на ее руках, потеряв всякий контроль над собственными движениями, лишь вздрагивая от попыток рефлексов что-то исправить. Ее сухой, бесчувственный смешок, полный веков жестокости, раздался прямо надо мной, показывая сытое довольство и упоение собственной властью, ничем не ограниченной и не скованной. Разум не мог осознать, что все это нереально, что я просто сгусток памяти, воплотивший внешний облик владельца… Он искал эту боль, тянулся к ней, словно намеренно, и из-за этого заставлял тело плясать, в попытках сорваться с когтей, но не понимая, что никакого тела как такового у меня не было. Это было хуже всего… Два мира, а я где-то посередине, ни живой, ни мертвый.

- Наконец-то… Разве это было так сложно? - По моим щекам текли слезы а хриплые стоны вырывались потоком былой боли, преследовавшей меня всю жизнь и заново приходящей ко мне, по ее велению. Эсвель опустилась на колено, в когтях сжимая волосы и начиная жадно слизывать слезы, не забывая клыками драть лицо. - Вот и все, мой хороший, больше ты не будешь перечить мне. Я ведь не нарушаю наш маленький секрет, правда? Никто из твоих презренных, ничтожный друзей, еще не умер от меня, правда? Так почему ты смеешь нарушать договора? Соблюдай правила, мой милый, и ты будешь получать наслаждение от каждого моего укуса.

- Однажды… ты заплатишь мне за это.. - Из сознания вырывался отчаянный стон, перемешанный с яростью, я даже не видел ее, но ненависть заставляла разум говорить, вибрировать, пытаться вырваться. - Ты… ты будешь захлебываться своей кровью, молить о помощи…

- Ты сам не веришь в свои слова, так как в них должна поверить я? - Рассмеялась Эсвель, вновь наполняя меня искуственной жизнью и поднимая с земли. Сознание рвалось на клочки, уже с трудом генерируя мысли и даже не пытаясь выработать план. Я был выпотрошен ею, без остатка предан безумной похоти и жажде… Объяснить которую не мог. Почему я… Почему от нее? Чем я заслужил такое преследование, неужели мои прегрешения стоили этих пыток? Я не думал. Ничьи грехи не заслуживают подобной дикости, которой побоялись бы даже самые отчаянные демоны Лилит. - Не стоит терзать себя этими вопросами… Мой дорогой, я сама не знаю ответа на то, почему именно твои муки доставляют мне так много наслаждения, почему вызывают улыбку и заставляют сердце рваться от такой приятной, чуждой боли. Но данного не изменить… И учитывая, как редко наши линии жизни идут навстречу друг другу, я не могу упускать этот шанс, оставив тебя без моей любви…

- Ты будешь… молить о пощаде. - Прорычал я в ответ, бросая злостные взгляды на жрицу и оглядываясь вокруг, словно в поисках чего-то, способного помочь мне. Где были боги!? Где мои покровители? Разве я сделал недостаточно, чтобы одарить меня, спасти!? Я молчаливо возносил матерные мольбы всей троицы, надеясь, что хоть одному хватит смелости, милосердия или ума помочь их игрушке, потому как Сет был очень близок к тому, чтобы заполучить меня. - Ты заплатишь за каждую смерть… За каждое слово… И я буду свидетелем этого.

- Правда? - Рассмеялась девушка, после чего вновь приставила лезвие копья к моему сердцу, что казалось, вот-вот разорвется от магического напряжения. - Я буду ждать этого дня, моя дорогой… А теперь покричи для меня еще немного… У тебя сладкая кровь и карамельные слезы, я хочу насладиться ими, пока Сет не отнял тебя для себя. Пока я еще могу услышать их, будучи прямо напротив тебя.

Мои глухие крики, приглушенные ее смехом, опять не были никем услышаны. Я воистину попал в ад, которого был недостоин, и в который по правде говоря никогда не верил. Что я сделал не так в этой жизни? Неужели, кровь виновных стоила моей? Сознание бессильно терпело, в слепых мечтаниях веря в призрачную, почти что эфемерную справедливость, или простую смерть. Надежда же, таяла с каждым шагом вперед, уже не в силах дать сил моей душе. Я был словно раб, идущий под пристальным надзором жесточайшего надсмотрщика. Что-то, глубоко в отчаявшейся душе, заставило мои разбитые и израненные до неузнаваемости губы исказиться в улыбке, осознавая то, что после всех лишений и страданий, я все равно не могу получить покой. Что даже потеряв смертное тело, уничтоженное потоком чистого хаоса, я не в состоянии перестать испытывать боль, страх и горечь. Не в состоянии почувствовать тот блаженный покой, который оказался лишь лживым обманом. Даже в самом чистом безумии, я видел страдания, страх, ненависть. Никакого просветления, никакой музыки. Все было ложью, за которой скрывалась новая боль, новые страданий, новые грехи. Все было ложным, и ничто не являлось правдой, мир смертных не был порочным. Изначальное пространство было таким же, если не хуже… И из-за этого, многие вопросы уже переставали казаться хоть сколько-нибудь значимыми.

Остаток пути, которые мы продолжили не скоро, Эсвель не прекращала задавать мне вопросы, на которые я отвечал односложными фразами, не в силах составить предложение сложнее. Мне выпала участь плестись за ней искалеченным осколком самого себя, с трудом шествующим как последняя презренная тварь. На внешней оболочке остались следы ее когтей, раны и порезы, приносящие боль от одного только своего существования, следы губ, слизанная острым языком плоть, все это горело и жгло, подобно яду. Казалось, что ей удалось оставить свой след… Даже несмотря на то, как давно была разорвана и поделена моя душа. Наверное, Эсвель удалось с концами уничтожить то, что долгое время я считал остатками самого себя. Она смогла сломить то немногое, что осталось от того Руфи, что не был виновен в десятках смертей невинных. Того, который жил как смертный… Кто жил для себя, пусть это было и так давно. И что никогда уже не сможет повториться.

Мне пришлось рассказать Эсвель о всей своей жизни, которая продолжалась после нашей последней встречи, около восьми лет назад. Жрица никак не реагировала, но вопросы не заканчивались, становясь все более точными, болезненными, проникновенными. Ей было глубоко плевать, она желала лишь моих страданий, но боль закрепила в моем новообретенном сознании одну простую истину. Страдания нескончаемы, боль вечна, и нет никакого резона бороться с ней, нет смысла противиться тому, что составляло всю суть моего нового облика. Напротив, приняв в себе эту идеологему, ты обретешь то состояние, которое живыми зовется спокойствием… Я же считал это не более, чем смирением с болью, со страданиями, с жизнью. Кажется… Все яснее я понимал мотивацию Конрада, и тем страшнее мне становилось, понимая, что сейчас… Я отличался от него лишь тем, что Араун даже не дал мне выбора, все молитвы к Ним, прошли мимо, либо еще не достигли меня. Я был обречен страдать в своей смертности… Пока Араун не даст мне шанс на смерть. Если вообще я смогу его получить… И не останусь одним из тысяч, просто пустышкой, бродячим в имматериуме смертным сознанием.

И несмотря на мои паникерские думы, вокруг было истинно прекрасное пространство, созданное легким взмахом руки Эсвель. Имматериум мог быть красивым, когда хотел этого… Или же, когда ему не оставляли выбора. В хаосе действительно могло быть великолепие, о котором так упорно твердили жрицы Эсвель, и о котором слагали легенды пророки, безумцы и сноходцы. Не все сны были порочны, не все желания извращены, не всякая мысль ужасна, не все эмоции болью. Не знаю, сделала ли то Эсвель намеренно, или же само Сияние пыталось вернуть мне веру, но наш путь был словно рай, среди богомерзкой тьмы, состоящей из соддома. Вокруг светило теплое солнце, что впрочем, лишь обжигала истерзанную суть одного мертвого детектива, но которому он был рад. Над головой плыли пышные, объемные облака, чуть розоватого оттенка, разных форм и запахов, я перестал чувствовать смерть извне, теперь она исходила лишь от меня. Среди тропы росли странные, причудливые цветы абсолютно случайных оттенков и раскраски, зеленая, свежая трава, иногда прерываемая кустами с брусникой или малиной. Птичье щебетание отзывалось в сознании гулким скрежетом, редкие кузнечики и лягушки пропадали перед моим тяжелым взглядом, растворяясь. Но что-то здесь было не так… В душе родилась мысль, надеждой вдохнувшая в меня силы и заставив улыбнуться не горечью, а предчувствием. Сжав за спиной руки, я представил себе тьму, абсолютную, непроглядную, в которой я мог затеряться, отдохнуть, в которой мог спастись.

- Дорогой… - Мир дрогнул, на секунду словно погаснув, потеряв всякий свет. На моем лице выступил жестокий оскал, заставивший вскинуть голову, впервые поднимая взгляд на замершую на месте жрицу, которая опешила, сжимая пальцы и начиная готовить копье. - У нас был уговор… Ты же не хочешь…

- Не хочу, ты права. Но я тут подумал… Что было бы неплохо немного разнообразить наш маршрут, тебе так не кажется? - Я впустил в себя всю ненависть, направленную на Эсвель, все отчаяние что отравили мой разум, всю живую боль. Мир резко дрогнул, изображение идеального места начало стремительно таять, рассыпаясь на ошметки мяса, ползущие в нашу сторону и принимая облики псов, ворон, искалеченных волков или змей. Это были создания хаоса… Похожие на тех, которых натравил на меня Прометей, с тем лишь различием, что я не контролировал и не направлял их, они сами избрали себе цель, получив свободу от гнета жрицы. - Смотри какие милые, очаровательные создания, Эсвель, разве я не прав? Мне они напоминают тебя

- Ты… Ты хочешь их смерти!? - Эсвель резко повернулась, ограждая нас от медленно растущей армии рожденной от всей моей болью. Они начали клыками и когтями рваться через барьер, хлопанье вороньих крыл, вой псов и волков, скрежет их гниющих костей. Я улыбался, наслаждаясь кошмаром, который сейчас встал на мою сторону. Рядом с жрицей вновь вспыхнуло око, показывающее мне троицу моих напарников, уже почти дошедшую до конца. И тут, я рассмеялась, падая на колени.

Мое тело словно пронзила чужая власть, чужая сила, наполнявшая опустевшую душу и открывающая мне нечто, что было скрыто под занавесом изнанки. Сила переполнила мое тело, заставила вены кипеть а глаза залиться кровью, на несколько секунд полностью ослепив. Оковы лопнули на моих руках, ошейник пал, с глаз текла чистая энергия, которая постепенно возращала меня в настоящее. - Не двигайся, дорогой… Иначе они умрут… Ты знаешь, я не блефую.

- Так ли это? - Черные капли крови медленно стекали по вздувшимся венам, которые покрылись тонкими, аккуратными ранами, похожими на следы от когтей. Мое тело резко собралось воедино, уже не имея той призрачной беззащитности. Тонкие швы смерти сшили воедино раздробленные осколки, смешав всю глубину моей ненависти, моей усталости, с некротической энергией самой смерти. Так вот оно что, Араун решил наконец в открытую помочь мне. Я был признателен за то, что он откликнулся на мои отчаянные, жалкие молитвы, в душе тлело так много трухи, так много пепла, готового взметнуться, с помощью лишь одного моего движения, и которое сгорало, подпитывая изнутри, бьющееся с помощью смерти, сердце. - Смотри-ка, моя хорошая… Наконец, и мои покровители тоже решили вступить в игру. Думаю теперь, мы можем развлечься по настоящему. - С моих пальцев сорвался всплеск энергии, похожий на паучью сеть, которая захлопнула портал Эсвель, сокрыв от ее взора напарников. Взрыв, что вырывался из души вихрем смертных душ, отобранных мною, разбил вдребезги купол вокруг нас. Некротическая энергия иссоших глаз пронзила первородный хаос имматериума, начиная разъедать его плоть и подчинять моей воле, вместе с тем рухнули замертво звери, начиная дрожать, наполняясь новой силой и связывая себя со мной. - Прости… Но наш договор временно приостановлен.

- Глупец… Твой жалкий бог только что погубил и тебя… И жалких смертных, ради которых ты сполна отстрадал по пути сюда. - Эсвель резко материализовала в своих руках светящееся кольцо, попутно уничтожая ближайших к себе созданий хаоса, одной лишь силой мысли. Сделав круг и отступив на шаг, она очистила черным пламенем пространство вокруг, но из остатков животных, тут же вырвались новые твари, искаженные мною и лишенные всякого самосознания. - С тобой было весело… Когда ты стонал и слушался. Но бешеных псов нужно уничтожать.

- Полагаю… Ты даже не представляешь, наско эта фраза подходит к тебе, шавка гиены… - Я ухмыльнулся, ощущая как тело наполненное мертвой энергией смерти дрожит, желая наконец умертвить ненавистную фанатичку. Так пьяняще освежающий лишь недавно истерзанную душу, хаос слился во мне с властью Арауна, позволив окончательно создать себе искусственную оболочку, в которой где-то глубоко остался прошлый Я, еще способный выбраться в мир живых. Да… власть над смертью, жизнью, как над своей… так и чужой, я чувствовал биение сердца самого мира, его вздохи и пульс. Вокруг меня начали вырваться остатки мертвых, похороненных внутри изнанки, сознаний сотен тысяч существ. По одному велению мысли воплощались кошмары, страхи… На мою сторону поднималась целая армада, в то время как Эсвель лишь разжигала в себе ненависть, разрезая собственное естество и проливая все больше и больше своей грязной крови, доводя до исступление сознание и чувства.

Но я не спешил вступать с ней в прямое столкновение, выжидая и осмысливая свои силы. Да, сейчас… вряд ли я был способен испытывать боль, вряд ли мое тело вообще могло быть уничтожено, сама смерть хранила меня в своих холодных, жестоких объятиях, сжав в костлявых пальцах душу и разум. Но Эсвель была великолепной, выдрессированной гончей, что использовала абсолютно все, что могла, для убийства, разрушений и ненавистной резни, лишь только в который она по-настоящему жила. Ее кровь пылающими хлыстами разрезала моих слуг, идущих в бой, ее копье вспышками молний разило кошмары, ее когти рвали страхи, пока сердце двигалось ко мне, желая выпотрошить и уничтожить. И во время этого, ее лик был наполнен святым блаженством, спокойствием, почти что счастьем, предвкушающим мое полное уничтожение и подчинение. Но сейчас… Мое естество оказалось наполненным такой силой, такой властью деконструкции, разложения, какой я никогда не видел. Мне было неведомо, во имя чего Араун открыл мне это, почему наделил такой властью именно сейчас… А не во время боя с Кулсаном. Но на лице не переставала играть улыбка, а иссохшие под гнетом проклятье пальцы были готовы к самым сложным заклинаниям, возможно, неведомых даже Конраду.

Я ждал ее почти не двигаясь, глазами выжигая силу гончей и одной лишь силой мысли поднимая все новых и новых воинов, рождающихся из земли и вырывающихся из дергающегося пространства, которое трещало по швам, будто от схватки богов. Каждый взмах моей руки заставлял открытые Эсвель порталы схлопываться, не оставляя ей возможности ни для побега, ни для уничтожения моих соратников, что уже должны было покинуть имматериум. Она была в ловушке, и понимая это, стремилась ко мне, прорываясь через ряды воинов, разрывая их на части и поглащая. Ее тело медленно обращалось, становясь все более и более диким, животным. Копье мелькало так часто, что казалось просто вспышкой света, зато алые, пульсирующие всплески крови, виднелись отчетливо среди тьмы, наступавшей на нее со всех сторон. Я с детской жадностью хватался за куски разных заклятий, готовя ей честный и жестокий бой, который она запомнит надолго, если сможет пережить или бежать. Но я был уверен в том, что побег она не выберет никогда. Ее сила оказалась колоссальной, в сравнении даже с силой Кулсана, который одолел меня лишь только из-за того, что был богом. Здесь же… Хах… Я начинал понимать, зачем Араун подарил мне власть. Это был единственный способ сохранить в живых меня, и не дать пасть перед шакальим владыкой, подчинившись ему и открыв планы. И ожидая, пока Эсвель подберется ко мне достаточно близко, я поклялся… что впервые в жизни, не разочарую своего покровителя, подарив ему бьющееся сердце вернейшей гончей Сета… Которое вырву собственными руками, с улыбкой наслаждаясь крахом ее мира, смертью ее души… Болью, которую она почувствует, и которая станет для нее всем миром, как еще недавно было для меня.