Английская поэзия XIV–XX веков в современных русских переводах

Сей нужный в доме атрибут

При свете редко достают;

Но стоит сумеркам сгуститься —

Спешит матрона иль девица

Извлечь его; и тверд и прям,

Белеет он в руках у дам.

Засим его без промедленья

Вставляют ловко в углубленье,

Где он смягчится, опадет

И клейкой влагой изойдет.

Вояка я, крещен в огне

И дрался честно на войне,

На чьей бы ни был стороне,

В чьем войске.

От чарки я не откажусь,

Кто носом в стол — а я держусь,

И с дамами я обхожусь

По-свойски.

До болтовни я не охоч,

Но вам, мадам, служить не прочь

Хоть ночь и день, хоть день и ночь

Исправно.

Пока полковники мудрят,

Я, знай, пускаю в цель снаряд,

И раз, и двадцать раз подряд —

Вот славно!

Не превращал ли коварный божок

Ио в корову, Нарцисса — в цветок?

Феба он сделал простым пастухом,

Зевса расплавил в дожде золотом.

Нет Купидоновым шуткам числа.

Вот и меня превратил он в осла.

Том. Ты видел? Лишь она явилась —

Как все вокруг одушевилось!

Цветы, головки приподняв,

Тянулись к ней из гущи трав…

Ты слышал? Музыка звучала,

Она, ступая, источала

Тончайший, чудный аромат,

Медвяный, точно майский сад,

И пряный, как мускат…

Джон. Послушай, Том, сказать по чести,

Я не заметил в этом месте

Ни благовонных ветерков,

Ни распушенных лепестков —

По мне, там ни одно растенье

Не помышляло о цветенье!

Все эти призраки весны

Твоей мечтой порождены.

Том. Бесчувственный! Как мог ты мимо

Пройти, взглянув невозмутимо

Живому божеству вослед!

Джон. Невозмутимо? Вот уж нет!

Мы слеплены из плоти грешной —

И я не слеп — и я, конечно,

Сам замечтался, как и ты,

Но у меня — свои мечты.

Я ловко расправлялся взглядом

С ее затейливым нарядом:

Слетал покров, за ним другой,

Еще немного — и нагой

Она предстала бы, как Ева!

…Но — скрылась, повернув налево.

Том. И вовремя! Сомненья нет,

Ты избежал ужасных бед:

Когда бы ты в воображенье

Успел открыть ее колени —

Пустился бы наверняка

И дальше, в глубь материка,

И заплутал бы, ослепленный,

Жестокой жаждой истомленный.

Джон. Едва ль могли б ее черты

Довесть меня до слепоты!

Грозишь ты жаждой мне? Коль скоро

И впрямь прельстительна опора,

То бишь колонны, что несут

Благоуханный сей сосуд, —

Не столь я глуп, чтоб отступиться:

Добрался — так сумей напиться!

А заблудиться мудрено,

Где торный путь пролег давно.

Дружище Том! Я слышал, бедолага,

Что сквозь огонь твоя проходит влага:

Так две стихии в вечной их борьбе

Опять сошлись благодаря тебе.

С огнем же сим не заключить союза,

Ведь гонор у него, как у француза;

Его противник, тонкий ручеек,

Не промах тоже, коль пробиться смог.

Ему желаю силы и напора

И верю, злой огонь погаснет скоро:

Хоть нынче жжется он — что за нужда!

Всё вынесет текучая вода.

Иной дурак нам скажет оголтелый:

«Будь лик прекрасен — и плевать на тело».

Иные дурни ценят в женском поле

Красу немного, миловидность — боле;

Иным наружность вовсе не сдалась —

Им нужно только скрытое от глаз.

Тут, не солгу, у каждого свой нрав,

Свой идеал открою, слово взяв.

Да будут ручки с ножками дубовы,

Морщинистее складчатой обновы,

Чтоб в этих бороздах и так, и сяк

Я мог бы сеять рожь и прочий злак.

Пусть будет нос длиною в целый фут,

Прыщами испещрен и там, и тут,

А на конце — жемчужная сопля

Пускай дрожит, падение суля;

Да будет у нее щербатый рот,

Пусть рыльце дамы нежно обовьет

Слоистый подбородок, ну а губы

С дубленой шкурой равно будут грубы.

Да будет на одном из глаз бельмо;

То у зверей — изящество само.

Да будет в сотне желтых пятен шея,

Что дегтя, нефти и смолы чернее;

А грудь — подобно комариным крыльям,

Тонка — ее не тронешь ты с усильем;

А что до брюха — право, ерунда:

Пусть будет брюхо, а внизу — пизда;

Коль есть нужда — пусть будет постоянно

Оно надуто вроде барабана.

О чем бишь я? Пускай у этой дамы

Широкой будет кой-какая яма,

И пусть она висит до самых ляжек

И служит обиталищем букашек.

Любовный сок пусть хлынет из нутра

Вдоль вздутого подагрою бедра,

Пусть будут стопы косолапы, плоски…

Вот идеальной дамы вам наброски!

А сзади что? Любой годится зад;

Коль переду он равен — я и рад.

Все, что хотел, я высказал пред вами.

Я счастлив или нет? Решайте сами.

Без ваших милостей как жить я буду?

Вас не встречать, вас не искать повсюду?

Не взять на память ленту, не принять

Из рук любимых муфту, не поднять

Упавший веер? Не открыться тайным

Рукопожатьем, вздохом ли случайным?

Не изливать влюбленным взором страсть?

То, что вчера принадлежало, — красть?

Как! и записки тоже под запретом?

Любить и вовсе не любить при этом?

Мой бог, скорей отыщутся следы

Пернатых в небе или путь звезды,

Упавшей к нам с ночного небосвода,

Чем станет явным появленье всхода

И рост любви, неведомой другим, —

Земное чуждо чувствам дорогим!

А любопытному увидеть проще

Забавы фей полночных в сонной роще,

Чем наши, — тяжелы мы на подъем:

В постели легче нас застать вдвоем.

Что бледнеешь и вздыхаешь,

Бедный дуралей?

Или вздохами мечтаешь

Тронуть сердце ей?

Бедный дуралей!

Что молчишь и смотришь кротко,

Онемел, простак?

Или думаешь, красотка

Все поймет и так?

Вот какой простак!

Не добьешься ничего ты,

Брось, не будь упрям!

Если нет у ней охоты,

Не поладить вам.

Ну ее к чертям!

Мой край, прохладой ты овит,

Но страсть мою не оживит

Прелестный вид!

Прощай! Теперь я вижу,

Кого я ненавижу.

О мелочи, к вам в западню

Я попадать повременю —

Сто раз на дню

Крушу обман жестокий,

Познав его истоки.

Мы замечаем иногда,

Как с неба падает звезда,

Бежим туда, —

Увы, алмаз огнистый

Стал массой студенистой.

Так, счастье различив вдали,

Считают люди, что нашли

В земной пыли

Осколок запредельный,

А камень-то поддельный!

Я рад открытью моему

И не желаю никому

В слепую тьму

Брести под стать фантому.

Глазея по-пустому.

Отныне разум мой не слеп:

Он будущий провидит склеп, —

О, как нелеп

Наш череп человечий,

Лишенный дара речи!

Он скрыт под кожею пока,

К тому же ловкая рука

Наверняка

Взобьет искусно пряди

И волю даст помаде.

Со лба до самых до бровей

Висит, загробной тьмы мертвей,

Клубок червей,

Висит себе и грезит.

Хвостами в ноздри лезет.

Труп, разложившийся уже,

Я вижу в каждой госпоже —

Настороже

Теперь я буду с самой

Благопристойной дамой.

Стал незавиден мой удел,

Как будто я очки надел

И разглядел,

Что жизнь не так прекрасна,

Что я любил напрасно.

— Ну, Дик, где я вчера гулял!

Какие там я повидал

Диковинные вещи!

Что за наряды! А жратва! —

Почище Пасхи, Рождества,

И ярмарки похлеще.

У Черинг-Кросса (по пути,

Как сено продавать везти) —

Дом с лестницей снаружи:

Смотрю — идут! Наверняка,

Голов не меньше сорока,

По двое в ряд к тому же.

Один был малый хоть куда:

И рост, и стать, и борода

(Хотя твоя погуще);

А разодет — ну, дрожь берет!

Что наш помещик! Принц, и тот

Не щеголяет пуще.

Эх, будь я так хорош собой,

Меня б девчонки вперебой

В горелки выбирали,

А дюжий Роджер-весельчак,

Задира Том и Джек-толстяк

Забор бы подпирали!

Но что я вижу! Молодцу

Не до горелок — он к венцу

Собрался честь по чести:

И пастор тут же, как на грех,

И гости ждут; а пуще всех

Не терпится невесте!

И то сказать, таких невест

Не видывал и майский шест:

Свежа, кругла, приятна,

Как сочный, спелый виноград, —

И так же сладостна на взгляд,

И так же ароматна!

А ручка — точно молоко!

Кольцо ей дали — велико,

Уж больно пальчик тонкий;

Ей-ей, болталось, как хомут,

На том — как бишь его зовут? —

На вашем жеребенке!

А ножки — вроде двух мышат:

Шмыг из-под юбки — шмыг назад,

Как будто страшен свет им.

А пляшет как! Вот это вид!

Ну просто душу веселит,

Как ясный полдень летом.

Но целоваться с ним она

При всех не стала: так скромна!

Лишь нежно поглядела:

Ты, дескать, слушайся меня,

Хотя бы до исхода дня,

А там — другое дело…

Лицом была она бела,

Как будто яблонька цвела,

А свеженькие щеки

Чуть зарумянились к тому ж,

Вот как бока у ранних груш

На самом солнцепеке.

Две губки алые у ней,

Но нижняя — куда полней

(Куснула, видно, пчелка!).

А глазки! Блеск от них такой,

Что я аж застился рукой,

И то почти без толка.

Как изо рта у ней слова

Выходят — понял я едва:

Ведь рот-то мал на диво!

Она их зубками дробит,

И вот поди ж ты — говорит,

И как еще красиво!

Коль грех и в мыслях — тоже грех,

Я счел бы грешниками всех,

Кто ею любовался;

И если б в эту ночь жених

Все подвиги свершил за них —

К утру б он надорвался.

Тут повар в гонг ударил вдруг —

И в зал вступила рота слуг,

Да как! в колонну по три:

Кто с ветчиной, кто с пирогом,

Напра-нале! кругом-бегом —

Как на военном смотре!

Вот стол едой уставлен сплошь;

Кто без зубов, тот вынул нож, —

Раздумывать не стали:

Священник не успел и встать,

Чтобы молитву прочитать, —

Как все уж уплетали.

А угощенье! А вино!

Как описать? Скажу одно:

Тебе там побывать бы!

Ведь вот простая вещь — обед,

А без него веселья нет,

Как без невесты — свадьбы.

А что же дальше? Пир горой,

Все пьют здоровье молодой,

Потом других (по кругу);

Шум, хохот; всяк твердит свое,

И пьют опять же за нее,

За юную супругу!

Они плясать идут вдвоем,

Сидят, вздыхая, за столом,

Воркуют, пляшут снова…

С ней поменяться, вижу я,

Не прочь бы дамы; а мужья —

Побыть за молодого!

Но вот уже свечу зажгли,

Невесту в спальню увели

(Украдкой, ясно дело!),

А парень, видно, все смекнул:

Часок, не больше, потянул —

И вслед пустился смело.

Она, не поднимая век,

Лежит, как в поле первый снег —

Того гляди растает…

Дошло до поцелуев тут:

Они одни; дела идут,

И времени хватает.

Но что это? Как раз теперь

Горячий поссет вносят в дверь

Невестины подружки!

Жених с досады взял да враз —

Не то ушел бы целый час! —

Прикончил обе кружки.

Но вот погасли все огни;

И чем же занялись они?

Ну, чем же, в самом деле?

Примерно тем — сдается мне —

Чем занимались на гумне

Ты с Маргарет, я — с Нелли.