Английская поэзия XIV–XX веков в современных русских переводах

Мой разум — королевский трон,

Бескрайней радости залог;

Любых блаженств приятней он,

Что даст природа или Бог;

Во мне б горел желаний пыл,

Но он хотенье запретил.

Дворцы, товары дальних стран,

Сражений гром и шум побед,

Искусство исцеленья ран,

Влюбленной женщины привет —

Им завладеть мной не дано,

Мой разум их презрел давно.

Богач пресытится легко,

Кто быстро лезет — упадет,

А возлетевших высоко

Во всякий миг опасность ждет,

Иной в трудах живет всегда…

Тревога разуму чужда.

Я не заносчив, не спесив,

Я не взыскую лишних благ,

Что накопил я — тем и жив,

Мой разум мне подскажет шаг.

Всхожу я словно на престол —

Я счастье в разуме нашел.

Богатых мучает нужда —

Довлеет мне мой скромный клад;

Чего-то нужно им всегда —

А я и малостью богат.

Я толстосум — они бедны,

Я жив — они тоски полны.

Я не смеюсь беде чужой,

Не зарюсь на чужой ломоть,

Спокоен в буре я мирской,

Бесстрастия не побороть:

Мне друг не мил, не мерзок враг,

Смерть — не желанье и не страх.

Иным мерило жизни — страсть,

А в безрассудстве — смысл всего;

Над ними деньги взяли власть,

Коварство — вот их мастерство.

А я довольствуюсь одним

Спокойным разумом моим.

Своим здоровьем я богат

И честным словом защищен,

Не покупал себе наград,

Обманом я не развращен.

Я до смерти жить буду так;

Подобно пусть поступит всяк!

Нельзя услышать и узреть предмет,

Которого в природе просто нет,

Как не сыскать огня, что без подпитки

И света, и тепла даёт в избытке.

Мне странен тот, кто счастлив и любим,

Но без конца унынием томим,

Как странен тот, кто этим чувством пьян,

Но для кого любовь — сплошной туман.

Имея всё, считать, что он банкрот,

Способен только полный идиот.

Зачем ещё любви я вожделею,

Хотя уже и так заполнен ею?

Сбежал мой Прометей с Олимпа с миром,

Земле огонь нежданный подарил,

И факел поцелован был сатиром,

Как будто был он, как девица, мил.

Потом смекнув: у Прометея — пламя,

Сатир от боли завизжал, и вмиг

Он ринулся к реке, в леса, полями,

Но — пусть на время — страх в него проник.

Так я, глупец, как странное явленье:

В людском обличье, ангел во плоти

Предстало мне, явилось озаренье,

И движет мной Любовь в моём пути.

Сатир на миг уста обжёг беспечно

Я ж сердце опалил своё навечно.

У малых древ — верхи, у муравья

И мухи — злость, пожары — в искре малой,

И у волос бывает тень своя,

И мелкая пчела имеет жало.

Начало есть морям, ключам с ручьями…

Любовь одна для нищих с королями.

С теченьем тихим глубока река,

Не движут тень — она идёт по кругу,

Где мало слов, там вера глубока,

Пусть горлицы тихи — верны друг другу.

Сердца молчат, но, зренье, слух имея,

Со вздохом гибнут, молвить не умея.

В нём думы будто подняли восстанье,

Все краски жизни отняла беда,

Он горе весь, зависит от желанья:

Хоть живы все, он кается всегда.

Я дух его, живу в его пустыне,

Горюю с ним, не зная о причине.

Растерян я, и облегченья нет,

И нет друзей, и недруг сам себе я;

Лентяй, cчитаю, что с течением лет

Без мук постигнуть Веры не сумею.

Взамен надежд, что для других спасенье,

Бахвальство и пустое самомненье.

И никогда мне не достичь уже

Добра, что с Радостью не разделимо,

И горя не сдержать, в моей душе

Лишь крик желанья, что неутолимо.

Так, жизнь моя, как смерть, всегда рядится;

Смерть ведает, что жизнь её боится.

Но что мне толку жалобно стенать

(Я в сердце гнев разжечь уже не чаю)?

К чему счастливцев по миру искать

(Я грустной песней их покой смущаю)?

Смотрите ж, люди: еду на беде я,

Нет скорби, горя моего больнее.