Английская поэзия XIV–XX веков в современных русских переводах

«Почто печален мой супруг?

Почто лицо — снегов белей?

Какой язвит его недуг?

О Герман! Душу мне излей!

Почто безмолвье темноты

Тревожит твой печальный стон?

Иль непосильным горем ты,

Безмерным горем удручен?

Что сперся дух? что ноет грудь?

О молви! Пусть тоску уймет

Твоя Гертруда как-нибудь,

А нет — разделит скорби гнет.

Увяли розы свежих щек,

Румяных уст мертвеет лал,

Взгляд потухающий поблек,

Что некогда огнем пылал!

Зачем в ночи, когда ни глянь,

Ты мечешься и стонешь так,

Как будто призрачная длань

Влечет тебя в могильный мрак?

Ты задыхаешься во сне;

Влажнит чело холодный пот…

О Герман! Расскажи жене,

Что за печаль тебя гнетет».

«Гертруда! не найдется слов,

Чтоб злую описать болесть!

Удел мой странен и суров,

Но я открою все, как есть.

Иссяк источник прежних сил;

Жестокой волею судеб

Недуг, что душу истомил,

Сведет меня в безмолвный склеп!»

«Но, милый Герман, в чем же суть

Твоих печалей и досад,

Что рвут стервятниками грудь

И льют отчаяния яд?

То, верно, худшая из мук?

То, верно, не простая боль?

Поведай все жене, мой друг,

Унять страдания позволь!»

«Гертруда, их ужасна суть!

Гертруда, это — сущий ад!

Стервятники терзают грудь,

И жжет отчаяния яд!

Млад-Сигизмунд, мой милый друг,

В расцвете юности усоп;

Родных и близких скорбный круг

Сопроводил его во гроб.

О нем рыдал я и скорбел,

Долг дружбы уплатив сполна;

Печален Германа удел —

Вот дружбы горькая цена!

Но к ночи вновь приходит он

Цедить из вен кровавый сок,

Я ж обречен стонать сквозь стон,

Я от мучений изнемог!

Млад Сигизмунд, былой мой друг,

С недавних пор — мой кровный враг.

Без счету неизбывных мук

Сулит мне злобный вурдалак!

В ночи, разнеженно дыша,

Всяк почиет в объятьях сна;

Моя же бодрствует душа,

Тревогою уязвлена.

Покинув склепа стылый свод,

Где смерть справляет торжество,

Дух Сигизмунда восстает,

У ложа рыщет моего!

Сам ад, не иначе, облек

Кошмарной плотью прах и тлен!

Ложится гоблин мне под бок

И кровь мою сосет из вен!

Пьет, тщится осушить до дна

Животворящий сердца ключ!

Гертруда! Милая жена!

Сколь яд моих терзаний жгуч!

Натешась видом горьких слез

И жажду утолив взахлеб,

Насытившийся кровосос

Вновь возвращается во гроб.

Но к ночи вновь приходит он

Цедить из вен кровавый сок,

Я ж обречен стонать сквозь стон,

Я от мучений изнемог!

Но близок оргии финал;

Былой огонь во мне потух;

Мне ужас душу истерзал;

Назавтра отлетит мой дух!

Гертруда! Все открыть пора!

Я худшего не утаю:

Восстав со смертного одра,

Твой Герман выпьет кровь твою!

Но, дабы отвратить судьбу,

Пред тем, как прах земле предать,

Мой труп копьем пронзи в гробу —

Мне это помешает встать.

Пробудь же эту ночь со мной,

Бди рядом, не смыкая глаз;

Но лампу под плащом сокрой

Покуда дух мой не угас.

Чуть поплывет вечерний звон

Над сводами в монастыре,

Знай: то — предвестье похорон;

Знай: бедный Герман твой помре.

Тогда — не ранее! — яви

Слепящий луч, внезапный свет, —

И, с ног до головы в крови,

Предстанет взгляду людоед!»

Всю ночь Гертруда прождала

У ложа мужнего в тиши,

Всю ночь, горюя, провела

С тем, в ком не чаяла души.

Но вот поплыл вечерний звон

Над сводами в монастыре,

Предвестьем близких похорон:

То Герман горестный помре!

Немедля свет, что был сокрыт,

Блеснул из-под полы плаща, —

Тень Сигизмунда — жуткий вид! —

Она узрела, трепеща.

Сверкал огнем свирепый взор,

Вращал зрачками кровосос;

В луче, направленном в упор,

Он к месту словно бы прирос.

Был страшен облик мертвеца:

Клыкастая разверста пасть,

Багровый ток не стерт с лица:

Знать, крови насосался всласть.

Истошно взвыв, бежал злодей;

Гертрудин взор застлал туман:

Злосчастный Герман перед ней

Простерся бледен, бездыхан!

Назавтра порешил совет

(Округи лучшие умы)

Избавить возмущенный свет

От гнусных порождений тьмы.

Взломали дверь в могильный склеп,

Где Сигизмунд был погребен:

Задрапирован в черный креп,

Он мнился погруженным в сон.

Подобьем жизни дышит лик

Гримасой сведены черты,

Оскален обагренный клык,

И очи — кровью налиты.

В одной гробнице с упырем

Труп Германа приют обрел;

В обоих за один прием

Вонзили заостренный кол.

И упокоился их прах;

Впредь им не рыскать по земле;

Друзья их позабыли страх —

Вампиры спят в могильной мгле.

Поет иной про кровь, и дым,

И гром походов и осад;

Владыкам — добрым и худым, —

Слагает оды, ждет наград;

Звенит, покорна рифмачу,

Честолюбивая струна…

А я бесхитростно хочу

Воспеть былые времена.

О, трижды радостные дни,

Что не спешили мчаться прочь, —

О, сколь забав несли они!

А сколь утех сулила ночь!

Безмерен удали запас,

Юнцам отпущенный сполна!

Люблю, друзья, в досужий час

Былые вспомнить времена.

Однажды ночью, в снегопад,

Я, скукой лютою ведом,

Бродил без цели, наугад —

И вот, забрел к соседу в дом.

Сосед, почтенный человек,

Старик — морщины, седина, —

Вздыхал вседневно: «Хилый век!

А были, были времена…

— Чинила страшный здесь разбой

Нещадных уймища ватаг.

Великой в Камберленд гурьбой

Тогда валил треклятый враг!

Мужичий стон, девичий плач:

В пустых амбарах — ни зерна;

Свиней, овец, коров и кляч —

Угнали… Что за времена!

— Однажды живодерский сброд

В ночи пожаловал сюда,

Чтоб здешний вырезать народ

И без помех забрать стада.

Во весь опор скакала мразь

Верхом — до самого гумна!

И гоготала, не таясь, —

Такие были времена.

— Наш Добби взял тяжелый цеп,

И другу тихо молвил: “Том!

Коль не ослаб, и не ослеп,

Скорей вооружись шестом.

Ну… С нами Бог, а с ними бес!”

И — крик, и стук, и лязг, и звон,

И — первый пал головорез.

Эх, молодцы былых времен!

— Дубасил Добби наповал:

Ударит цеп — и точка, ша!

И Том в бою не отставал,

Шестом калеча и круша.

Не разбираючи пути,

Помчала банда прочь и вон!

Так двое против двадцати

Дрались… Не стало тех времен».

Сосед мой был охоч и лих

Рассказывать, что хватит сил,

О ведьмах, леших, домовых

И жутких людях — им же мил

Наш ненавистник и злохот,

Наш Архиворог — Сатана!

Пред ними даже Митчелл Скотт[50]

Робел в былые времена.

А Скотт, поверьте, не был прост!

Не зря идет о нем рассказ:

Он беса пьяного за хвост

Предерзко дернул как-то раз!

И в утешение поднес

Лукавому стакан вина:

Мол, клюкни, преисподний пес…

Лихие были времена!

О, сколь уютно по ночам

Болтали я и мой сосед!

Не знать надменным богачам

Подобных дружеских бесед.

Лютует за стеной метель,

А в старом кресле у окна

Сосед, потягивая эль,

Бормочет: «Были времена!

— Крутенько приходилось прежь:

Под землю прятали добро;

Кровавый бушевал мятеж,

Умно затеян и хитро.

Скрывали в дебрях и коров,

И кляч… Рыдала вся страна,

И не давал защиты кров

Родимый! Были времена…

— Ох, горе горькое — грызня

Чинуш, вельмож да королей!

Но скоро кончилась резня

Средь наших долов и полей.

Милее покаянный мир,

Чем окаянная война!

И вновь под каждым кровом — пир:

Переменились времена.

— Уж не грозила нам беда,

Никто в те годы не был хмур:

Ни самодержец нас тогда

Не угнетал, ни самодур!

Неважно — барин или смерд:

Бок-о-бок пили допьяна

Простой мужик и знатный лэрд!

Какие были времена!

— Никто, насколь бы ни был слаб,

Не знал от ближнего обид;

И даже распоследний раб

Всегда хранил довольный вид.

Колядовали мы зимой,

И улыбалась нам луна.

Как славно было, Боже мой!

Какие были времена!

— Озябнешь — стужи не кляня,

Засядь в уютном кабаке,

У благодатного огня, —

А хочешь — дома, в уголке…

Под Рождество — сытнейший стол:

Жаркое, пудинг, ветчина,

Любой и всякий разносол!

Да, были, были времена.

— Не все потеха: дни бегут…

И, после холодов да вьюг,

Пора и починить хомут,

И к пахоте наладить плуг,

И встать, когда встает заря, —

Негоже спать, уже весна!

Мы тратить не умели зря

Ни дня в былые времена.

— Раздолье девкам да парням,

Когда настанет сенокос!

Как весело бывало нам

Забраться на пузатый воз,

Зарыться в стог, не то в скирду,

Коль на закате клонит в сон…

Поверь: от века дней в году

Милее не было времен!

— Поспела рожь — и без конца

Рядами строятся снопы:

В руках у жницы и жнеца —

Неутомимые серпы!

Нелегкий труд: жара, страда —

И вечерами пьешь до дна

Бочонок пива — без вреда!

Н-да, были, были времена.

— Желтеет лист, и вызрел плод;

Зерно уже свезли в амбар…

На ярмарку спешит народ —

Резвится млад, смеется стар!

Веселый гомон, шум и пляс

Не утихали дотемна.

Бок-о-бок сквайр и свинопас

Гуляли — были времена!»

…Так повести далеких лет

Под ветра заунывный вой

Плел поседелый мой сосед,

Покачивая головой.

Что ж, на закате бренных дней

Душа, увы, утомлена —

И мнится ей: пышней, вольней

Жилось в былые времена.

Но — странно молвить: я вполне

Со старцем согласиться рад!

Нет, прошлое не любо мне,

И не стремлю в былое взгляд:

Безмерно страшные дела

Вершила злоба испокон…

А все же… Честь им и хвала,

Минувшим дням былых времен!

Душе любого дорога

Пора, когда был свеж и млад:

О юность! — вешние луга,

И птичьей песни звонкий лад!

Сиял огромный небосвод,

Сверкала шумная волна…

Глядела юность лишь вперед —

В заманчивые времена!

Уж так ведется с давних пор:

Не мрак запомнится, но свет…

У памяти — пристрастный взор,

Для памяти — плохого нет.

Все нипочем, покуда млад, —

Пусть беден, загнан, изнурен! —

И с грустью мы глядим назад:

О юность! Время из времен!

А время — беспощадный тать…

И ты, читатель мой — поверь! —

Однажды примешься роптать:

«Как было встарь! И что теперь?»

Согбенный временем в дугу,

Оборотишься в ворчуна,

На каждом говоря шагу:

«О, где былые времена?»

Как заливался прежний дрозд!

Как возвышался прежний лес!

А сколь мерцало прежде звезд

На прежнем куполе небес!

Нещадна времени рука,

И душу иссушить вольна…

И стонет сердце старика:

«О, где былые времена?»