Без исхода

LVIII

Прошло два месяца.

На третий день масляницы, в девятом часу утра, в Петербург пришел обычный почтовый поезд из Москвы. В числе пассажиров одной из первых вышла из вагона Ольга Николаевна: она торопливо прошла дебаркадер, распорядилась насчет багажа и попросила носильщика поскорей нанять карету на Васильевский остров.

Она вышла на подъезд и нетерпеливо следила глазами за носильщиком; казалось, каждая минута ей была дорога. Наконец карета была подана, чемодан уложен, она села, и карета тронулась.

— Наконец-то! — вырвалось у нее восклицание, и радостная улыбка осветила ее строгое, красивое лицо. — Только как же он тихо едет! Ах, как тихо!

Через час езды, казавшийся Ольге вечностью, карета остановилась в одной из дальних линий Васильевского острова; Ольга торопливо выскочила и дернула за звонок.

— Скажите, пожалуйста, где здесь двадцатый номер квартиры?

— Во двор, в третий этаж, — заметил дворник.

— Не снесете ли туда мой чемодан?

— Отчего ж. Снесем.

— Только, пожалуйста, поскорей.

Ольга заплатила извозчику и быстро взбежала по лестнице. Двери двадцатого номера были открыты. В коридоре было темно.

— Где ж хозяйка… Анна Петровна?

— А вот — идите прямо. Да вот они сами идут! — прибавил дворник, низко кланяясь за щедрую плату.

— Вам кого? — спрашивала Анна Петровна, осматривая Ольгу.

— Черемисова… Здоров он, поправился?

— Плох он, голубушка, плох. Сейчас доктора от него ушли, сказывали: надежды мало… Да что это вы, господь с вами?

Ольга еле держалась на ногах. Она внезапно побледнела, и губы ее нервно вздрагивали. Анна Петровна заботливо взяла ее под руки и повела к себе в комнату.

— Вы чего ж испугались? Бог милостив! Я-то, старая дура, зря болтаю. Снимите-ка шубку вашу. Вы ему сестра будете?

— Нет.

— Знакомые… приезжие… Комнату, быть может, надо?

Ольга кивнула головой.

— Комната преотличная вам будет. Как вас звать?

— Ольгой Николаевной.

— Вы, Ольга Николаевна, не пугайтесь. Что делать, родная моя. И мне жалко-то его как!.. Простудился… вот уж с месяц как пласт лежит. Ходил, знаете ли, в легкой одежде, пальтецо легонькое, а морозы были — страсть, ну и слег. И все ему, простому, незадача была последнее время. Прост он уж очень. Воспаление легких, сказывали доктора. А доктора хорошие ходят. Знакомый его, Крутовской, пригласил их. Хорошие доктора! — рассказывала Анна Петровна, с участием глядя на расстроенное лицо Ольги. — Чайку не хотите ли, Ольга Николаевна?

— Нет, не хочу. Можно его видеть?

— Пойдемте-ка, я посмотрю, не спит ли. Всю ночь, бедняга, не спал, стонал все тихонько. Я около сидела, хотя он и гнал меня, да я разве оставлю его одного?

Ольга с любовью глядела в глаза этой доброй старушки и готова была броситься ей на шею. Анна Петровна чуть слышно отворила двери комнаты Черемисова и заглянула.

— Идите, не спит.

Ольга вошла в комнату.

На кровати лежала тень прежнего Черемисова, — до того изменила его болезнь: он осунулся, постарел, лицо вытянулось и имело мертвенный вид, глаза были тусклы.

У Ольги замерло сердце.

— Глеб! — вырвалось у нее, и она со слезами припала к его руке.

Черемисов вздрогнул. В глазах его блеснуло выражение неожиданного счастия.

— Ольга!.. какими судьбами?

Он сделал отчаянное усилие, приподнялся и крепко поцеловал ее.

Никто из них первое время не сказал ни слова. Он снова тяжело упал на подушки. Она украдкой отирала обильно текущие слезы.

— Ты давно приехала?

— Сегодня… сейчас.

Глеб удивленно на нее взглянул.

— Я узнала, что ты болен, и уехала.

— А отец, мать?

— Я оставила им письмо.

Глеб протянул исхудалую свою руку и пожал Ольгину.

— А я вот совсем расклеился! — улыбнулся он, — простудился. Да, ты сама больна была? Мое письмо…

— Я все узнала, милый мой… все… Мы будем счастливы. Ведь ты выздоровеешь?

— Нет, Ольга, я не выздоровлю. Сегодня мне объявили приговор. Я умру.

Ольга в страхе откинулась назад.

— Ты ведь будешь при мне, да? Теперь ведь все равно. Спасибо, что приехала.

Он опять замолчал и впал в забытье. Ольга в отчаянии ломала руки. Через несколько времени он пришел в себя и спросил:

— Ольга, ты здесь?

— Я здесь.

— Какая ты добрая… Да, вот и умирать пришлось. Червяком жил, червяком и умру. Ты, Ольга, пожалуй, меня за героя принимаешь? Ты жестоко ошибаешься; какой я герой? — как-то странно перекосил губы Черемисов. — Я не герой, а просто обыкновеннейший из смертных. Герои не такие, Ольга, люди. Нынче времена не особенно счастливые для героев. Мы, неудачники, со многим не можем примириться. К одному берегу не пристали, от другого отстали. Кто поглупее, тот думает, что он и в самом деле деятель, оттого, что в школе учит и наслаждается собой, не хуже Речинского, а кто поумнее, тот видит, что он слабая тварь, с одними добрыми намерениями. Рядовые из нас вышли бы хорошие, если бы жизнь иначе сложилась, а то жизнь не лелеет нас.

Глеб от долгого разговора устал и закрыл глаза.

— Ты посиди около, Ольга. Расскажи о себе. Рассказывай…

Ольга стала говорить о том, как она жила дома, о своих надеждах, намерениях. Глеб слушал и тихо пожимал ей руку.

— Славная ты! — сказал он наконец. — Ты не отступишь ведь, нет?

— Нет! — прошептала Ольга.

К вечеру пришли Любомудров и Крутовской. «Хмурый барин» сумрачно уселся у окна, а Крутовской заговорил своим звонким голосом:

— Ну, что, Черемисов, как дела?

— Плохи.

— Полно вздор говорить, поправитесь. Это верно. А я запоздал сегодня. Целый день статью заканчивал. И вышла ж, я вам скажу, хлесткая статья. Так я разнес этих либералов, что небу жарко будет! — рассказывал Крутовской, расхаживая по комнате.

Он остался таким же, каким помнит его читатель, только волосы его были значительно седы.

— Я вам прочитаю завтра ее, принесу газету.

— Прочтите…

— А после я примусь за концессионеров; материалу собрано много. Раскатать их и показать, что это за подлец народ и сколько он вреда делает, нетрудно…

— А редактора не боитесь? — улыбнулся Глеб.

— Наплевать.

— А пальто теплое собрались купить?

— Нет еще! — усмехнулся Крутовской, — да теперь и не надо: весна начинается; теперь можно нашему брату, цыгану, вздохнуть свободней…

— До первого случая, — процедил Любомудров. — Эх, господа, скверная жизнь, очень скверная…

— Ну, заскрипели? — сверкнул глазами Крутовской. — Ничего ужасного. Вот только…

Он не докончил. Глеб как-то странно закашлялся. Все молча переглянулись, замолчали.

— Вы, Ольга, устали… Идите-ка отдохните к Анне Петровне… До свидания, завтра увидимся, — тихо прошептал Черемисов.

Ольга крепко прильнула к его лбу и тихо вышла из комнаты.

Прошел час. Черемисов как-то странно захрипел.

— Ну, друзья… — залепетал Глеб. — Кажется, конец. Прощайте!..

Крутовской бросился к нему. Любомудров сумрачно отирал слезы платком. В ночь Черемисов умер.

— Еще жертва, — угрюмо заметил хмурый барин, — еще порядочным человеком меньше. Из-за чего жизнь губит? А, кажется, какой здоровый человек был!..

Крутовской не отвечал и заливался безутешными слезами.