Неслышный зов

ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ

В милицию мальчишки не пошли, а решили все рассказать Живнину. Они знали, что он живет за рекой на Луговой улице, но не знали, в каком доме.

— Ничего, найдем, — уверил Нико. — В окна будем заглядывать.

Придя на Луговую улицу, они, стараясь не всполошить собак, принялись заглядывать в окна. Сквозь щели в занавесках мальчишки видели, как одни заречники ужинают, а другие моют ребятишек, готовят постели. Так они проверили восемь домов. В девятом, окна которого были раскрыты, Ромка наконец заметил знакомую полосатую футболку.

Николай сидел за столиком и так сосредоточенно писал, что не услышал, как Ромка прокрался к окну и вскарабкался на завалинку.

— Здравствуйте, Николай Викторович, — шепотом сказал Громачев. — Я к вам по срочному делу.

Узнав своего помощника, Живнин в ту же минуту погасил лампу и вполголоса пригласил в дом.

Чтобы не потревожить соседей, Ромка пролез в комнату через окно и в нескольких словах рассказал о кладе, найденном в лесу.

— Эге! Значит, успели перебросить сюда, — словно обрадовавшись, воскликнул Николай. — А мы-то целую неделю вокруг Шестиозерья сновали. Думали, воры украденное по воде сплавят, чтобы ищейка не унюхала. Это хорошо, что вы наткнулись. Кто еще с тобой был?

— Нико и Гурко. Позвать их?

— Подожди. Кроме меня, вы никому об этом не рассказывали?

— Нет.

— Очень хорошо. Не зря я тебя в помощники выбрал. Теперь зови своих ребят.

Когда пришли братья Зарухно, Живнин пошел с ними на кухню, там зажег свет и развернул карту уезда. Вместе с ребятами он нашел на ней лесную развилку дорог, вытянутое кишкой болото и примерно то место, где лежала с выдранными корнями елка. Пометив его красным кружком, Живнин поблагодарил мальчишек и предупредил:

— Дома о лесном кладе ни гугу! И среди приятелей помалкивайте. Ворье всюду уши имеет.

— А нам с вами нельзя? — попросил Гурко. — Мы с собакой будем. Я пять верст могу пробежать.

— Сегодня наша ищейка работает в другом месте, так что бегать не нужно. А засаду мы без вас устроим. Лучше отправляйтесь спать, а когда понадобитесь, я вас вызову.

Веня проснулся, когда в лесу уже светила луна. Голову сапожника словно стискивал обруч. Во рту пересохло так, что язык не ворочался. От ночной прохлады трясло.

Не понимая, где он находится, сапожник стал ощупывать землю вокруг себя. Потом, колыхнув бутыль и услышав всплеск, вспомнил, зачем он пришел в лес и кто с ним был.

— Где же я мог мальчонку потерять? — попытался вслух размышлять Веня, но голос не подчинялся ему: из горла вырвалось лишь слабое шипение. И тяжелая голова плохо работала.

Веня попытался встать, но его так качнуло, что он ткнулся носом в жесткие елочные колючки.

«Без опохмелки не встать», — решил он.

Подтянув к себе бутыль, Веня откупорил ее зубами и выпил все, что было на донышке. Его передернуло от резкого запаха самогона, но тут же щекочущее тепло приятно разлилось внутри. Оно будоражило застоявшуюся кровь.

Поправив на культе ремешки деревянной ноги, Веня подполз к тонкой осине и, держась за нее, поднялся.

«Куда теперь идти? — не мог сообразить он. — И где же я все-таки мальчишку оставил?»

— Ром… Ромка! — крикнул он.

Язык у сапожника уже довольно сносно ворочался и голос был звонким, но никто ему не откликнулся. Только в кустах фыркнул ежик и затопал в сторону.

«Видно, ушел домой, — заключил Веня. — Поплетусь и я».

Нащупав тропу, сапожник заковылял по ней и запел песню:

— Ночка темная, я боюся, проводи меня, Маруся…

Не успел Веня спеть и одного куплета, как перед ним выросла темная фигура рослого человека, сидевшего в засаде.

— Ни с места! Руки вверх!

Яркий луч фонарика ослепил инвалида, но он не испугался, а стал хорохориться:

— Ты кто такой, чтоб меня слепить? Лесничий, что ли?.. Не боюсь, где хочу, там и гуляю.

— Не шевелиться! — предупредил незнакомец, и Веня увидел в его руке маузер.

Как ни был пьян сапожник, все же сообразил, что с ним не шутят.

— Ты кто, бандит или милиционер? В меня больше стрелять нельзя. Я и так инвалид.

Неожиданно на тропе появился еще один человек и с укором сказал:

— Зря шум поднял. Надо было пропустить или тихо взять.

— Так он же горлопанил, товарищ Живнин, — стал оправдываться милиционер. — Может, предупреждал кого.

— Это мы сейчас выясним. Что вы здесь делаете? — обратился к задержанному Николай.

— Блуждаю, — ответил сапожник. — Разве нельзя в лесу честному человеку заблудиться?

— Я с вами шутки шутить не намерен. Имя? Фамилия? Где проживаете?

— Вы что, никак Веню-сапожника не знаете? Вот так милиция. Да спроси за железной дорогой кого хочешь, он тебе и дом покажет, и про мою работу наговорит.

— Вы его знаете? — спросил Живнин милиционера.

— Знаю, — ответил тот. — Не раз за буйство утихомиривал.

— Так что же вы все-таки в лесу делали? — принялся за свое следователь. — Может, на свидание к кому шли?

— Во, правильно! — обрадовался Веня. — С Нюрой свидеться хотел. Я с ее бидончиком любовь кручу.

И ему вдруг вздумалось опять затянуть старую песню:

— Провожала, жалко стало…

Но закончить ее не удалось, так как милиционер, заткнув кляпом раскрытый рот, зашипел:

— Нишкни!

— Уложите его спать, — приказал Живнин. — Пусть протрезвится.

Вене связали руки и уложили его на сухой мох под соснами. Он попытался было высвободиться и, ничего не добившись, устало затих.

«Случайно или умышленно появился сапожник в лесу? — размышлял Живнин, сидя в засаде. — Его могли напоить воры и направить по тропе, а сами идти на расстоянии и прислушиваться. Неопытный милиционер попался на примитивную удочку. И я не учел все варианты при инструктаже. Что же теперь предпринять: забрать краденое и выждать?»

Проснувшись, Веня попробовал шевельнуть здоровой ногой, — она ему не подчинялась. Руки тоже словно прилипли к телу и затекли. Выплюнув изо рта остатки кляпа — какие-то волокна, — сапожник жалобным голосом попросил:

— Ребятки! Нет ли чего опохмелиться? Рукой и ногой шевельнуть не могу.

— Развяжите его, — приказал Живнин. — И дайте попить.

Милиционер развязал Веню, приложил к его рту горлышко фляги. Полагая, что его угощают спиртным, сапожник присосался к фляге, запрокинул голову и… содрогнулся. От теплой, пахнущей болотом воды его чуть не вырвало.

— Фу, какая гадость! — воскликнул он и, сплюнув, закашлялся.

Живнин начал допрос издалека:

— Где ногу потерял?

— Под Ямбургом… Бандиты Булак-Булаховича раздробили.

— Значит, был бойцом Красной Армии?

— А то как же! Взводом разведки командовал, именные часы имею, — принялся хвастать Веня.

— Где же эти часы?

— Пропил, — сокрушенно признался сапожник, — все из-за гада мельника, которого Ян Янычем кличут. Лийв — фамилия его. Он прикидывается добряком, а сам оборотень, кулацкая морда! До войны я у него на все руки был. Приводные ремни сшивал, мешки ворочал, жернова запускал. А пришел без ноги, он даже осевок пожалел. «Не годишься теперь мне. Да и платить нечем». Ишь гад какой! А сам крестьян, которые зерно привозят, батрачить заставляет. И вроде не кулак, наемной силы не имеет. Но я его еще выведу на чистую воду.

Видя, что арестованный сильно уклонился от вопросов, Живнин перебил его:

— Кто вас вчера напоил?

— Никто, сам малость выпил.

— Где самогон брали?

— Нашел в лесу. — Заметив, что ответ вызвал ухмылку не только у следователя, но и у милиционера, сапожник для убедительности добавил: — Не верите — Ромку спросите, он со мной был.

— Какой Ромка?

— Соседский мальчишка. Мы с ним рыбу пошли ловить и заметили, как чухны самогон прячут.

Говоря про это, Веня не хотел подводить Нюрку, ведь ее товар мог еще пригодиться.

— А когда вы церковный клад нашли? — полюбопытствовал Живнин.

— Какой клад? Никакого клада не видал. Я живцов ловил, жерлицы ставил.

Николай на всякий случай решил проверить, не выдумывает ли сапожник. Милицейские лошади были скрыты в зарослях ольхи. Один из милиционеров сбегал в низину и привел двух коней.

Живнин помог Вене вскарабкаться на спокойного гнедого жеребца, а себе взял молодого, горячего.

Отдохнувшие за ночь кони, выбравшись на проселок, понеслись вскачь. Николаю пришлось придерживать своего Вихря, чтобы не потерять в пути еще не протрезвевшего сапожника.

К озеру они прискакали быстро. Живнин, соскочив с коня, хотел было помочь Вене, но тот сам соскользнул на землю. Ведь он когда-то был лихим кавалеристом.

Жерлица у ручья оказалась размотанной. Отвязав дрожащими руками рогатку от кола, Веня дернул за шнур, но живой тяжести не ощутил. Пустой крючок шел, цепляясь за траву.

— Видно, щуренок сожрал наживку, — определил сапожник и, смотав шнур, направился к другой жерлице.

У крутого берега, где дно было песчаным, попался горбатый окунь фунта на два. Веня вываживал его недолго: двумя рывками угомонил, а третьим вытянул на траву и оглушил подвернувшимся обломком коряги.

На третьей жерлице сидела крупная рыба: шнур был натянут, а кол притоплен.

— Эту я с плота ставил, — сказал Веня, — так до нее не доберешься. Подмоги, а? — обратился он к Николаю.

Тот охотно разыскал плот, сам подгреб к жерличному колу и вытащил на плот утомленную щуку-утятницу.

— Ну и крокодила поймал! — обрадовался Веня. — Фунтов пятнадцать потянет. Хошь, половину отдам? — предложил он вдруг.

— А мне-то за что? Это твой улов. Не надо мне щуки, спасибо, — отказался Живнин.

Наломав длинных и гибких веток ивняка, Николай сплел хлыст, пропустил его под жабры щуке и повесил добычу на седло у стремени. Щука оказалась такой длинной, что хвост ее волочился по земле. Пришлось ее подтягивать выше.

— Ты что же — арестуешь меня вместе со щукой? — поинтересовался Веня.

— Зачем? Просто я возьму от тебя подписку о невыезде.

Подсадив инвалида на коня, Живнин вскочил на своего Вихря и направился в город.