Неслышный зов

ЗАВОДСКИЕ ПРОИСШЕСТВИЯ

Осенью двор фабзавуча заполнился подростками нового набора, а для «стариков» было вывешено объявление:

Собираясь на практику, футболезцы подстриглись, надели новые спецовки. Литейный цех железнодорожных мастерских оказался обширным, как ангар. Под грязной застекленной крышей, гудя и позванивая, разъезжали два мостовых крана, помогая формовщикам разнимать огромные опоки, а плавильщикам — развозить наполненные расплавленным металлом ковши. Со всех сторон трещали автоматические трамбовки, шипел сжатый воздух. Гудели, каждая по-особому, сталеплавильная печь и вагранка. Здесь люди не говорили, а кричали. В темных очках и широкополых войлочных шляпах плавильщики походили на мексиканцев.

Фабзавучников мастер усадил в своей конторке. Глядя на подростков боком, словно курица, он предупредил:

— Товарищи огольцы! Цех горячий, строгий. Если будете баловать да бегать по нему… можно угодить в незастывший металл. А это значит — костыли. Можно остаться без ног или еще хуже… сгореть. Если замечу хоть малое озорство, отниму рабочий номерок. А без него, известно, в мастерские не пустят. Пойдете плакаться к своему начальству. Ясно-понятно?

Мастер велел фабзавучникам в дальнем углу цеха очистить обширный участок от хлама, затем приказал наносить формовочной земли, опок.

— Разделитесь на две бригады, выберите старших, — посоветовал Ясно-Понятно. — Первое время будете выполнять простую работу — формовать тормозные колодки. До вас двадцать пять опок в день выставлял вон тот, носатый, — указал он на высокого детину в заношенной спецовке. — Перекроете его?

— Постараемся, — ответил Маслюков.

Разделившись на две группы, футболисты выбрали старшим Лапышева, а не игравшие в футбол — спорщика Мотю Седунова. Бригадиры сходили в конторку и принесли восемь сильно изношенных, с облупленной краской моделей. Они действительно были просты — без всяких выступов и отверстий. Восемь изогнутых брусков. Если приставить один к другому, получится колесо.

— Работенка для дикарей из племени ньям-ньям, — определил Виванов. — Вот так производственная практика!

Но делать было нечего. Чтобы не оплошать, работали не спеша. Остальные же, усевшись вокруг, кто на пустых опоках, кто на ситах, курили и давали советы.

К гудку в дальнем конце цеха под заливку выстроились только шестнадцать опок.

— Не густо, — сказал мастер. — За пару болванок платят по тридцать восемь копеек. Значит, за смену вы заработали шесть целковых с грошами. Всем даже на обеды не хватит. Неважные из вас кормильцы!

На другой день, чтобы не слышать попреков, фабзавучники заполнили весь свой угол готовыми формами. А мастер опять был недоволен.

— Где же тут у вас заливщики пройдут? Мне больше тридцати форм не нужно. Чугуна не хватит.

В других цехах фабзавучников приняли еще хуже. Старые производственники привыкли работать с подручными. «Ванька, подай… Ванька, сбегай… Ванька, притащи…» Чтобы выучиться мастерству, они сами в юности по пять лет были на побегушках. Этого ждали и от новичков. А те заартачились:

— Мы учиться пришли, а не за папиросами бегать да стружку подметать.

Многие фабзавучники бродили неприкаянными в цехах. И производственники не обращали на них внимания.

— К чему мне такой подручный? — говорили некоторые из них. — Он не слушается, грубит, а я его тронуть не смей. Нешто так выучишь?

В механическом цехе для низкорослых токарей отвели угол, где стоял огромный строгальный станок. Мастер закрепил чугунную болванку, приладил к суппорту резец и пустил в ход.

— Наблюдайте, — сказал он, — учитесь.

А сам ушел.

Работа на строгальном простая: суппорт движется над болванкой взад-вперед и срезает с нее резцом стружку. Только смотри за станком, а делать ничего не надо.

Ходили мальчишки с девчонками вокруг станка, ходили… пока не надоело смотреть за резцом. Копнов от скуки придумал себе занятие.

— Ребята, глядите, какой я трюк покажу!

Он взобрался на станину, подождал, пока к нему подойдет суппорт, и разом оседлал его. Сел верхом и разъезжает. Из-под резца искры брызжут и стружка отлетает.

Других мальчишек зависть взяла, им тоже захотелось перед девчонками удаль показать.

— Слезай, что ты так долго катаешься!

Копнов изловчился и спрыгнул на цементный пол. Его место занял самый вертлявый токаришка, но не очень храбрый — Вовка Пушко. Устроившись на суппорте, он побледнел, съежился и с опаской поглядывал на вылетавшие искры. Чего доброго, можно в станок угодить.

— Нет, лучше я в другой раз, — через минуту сказал он.

— А тоже — просился! Вот как надо сидеть, — бравировал Копнов, опять залезая на суппорт.

В это время из-за станков вышел мастер и крикнул:

— Вы что, стервецы, делаете? Живо слезай!

Копнов спрыгнул, да неловко: зацепился карманом за болт. Его потащило к шестеренкам.

Завизжали девчонки. Мастер дернул за приводной ремень, сорвал его со шкива. Суппорт остановился.

— Паршивцы! — закричал мастер. — Рано вам самостоятельность дают! Сами, подлецы, покалечитесь и других под тюрягу подведете! Вон все из цеха…

Набедокурили и монтажники. Привели их в депо, где ремонтировались паровозы, поставили в сторонке и сказали:

— Стойте и смотрите. Привыкайте к паровозному делу.

А кому охота просто так торчать? Фабзавучники разбрелись по депо, принялись у слесарей работу выпрашивать. Те позволяли парнишкам протирать буксы, чистить от нагара топки и трубы.

За два дня фабзавучники так извозились, что стали похожи на трубочистов.

Паровозники смеялись:

— Ничего, привыкайте, от мазута еще никто не умирал.

Фабзавучникам, конечно, хотелось слесарных дел — пошабрить, пригнать, подпилить. А им продолжали давать самую никудышную работу подсобников. Почисти… керосинцем промой… ветошью протри.

— Три, три и — дырка, — ворчал Шмот. — Слесарное дело забудем.

И фабзавучники стали увиливать от грязной работы, шататься без дела по депо, глазеть, как выкатывают обновленные паровозы, а на их место на ремонтную канаву ставят инвалидов.

Перед обедом в депо пригнали с путей еще теплую «овечку» на профилактический ремонт. Шмоту захотелось детальней разглядеть будку машиниста, и он подговорил ребят забраться на паровоз:

— Ощупать надо. По учебникам учили, а в руках даже регулятора не держали.

Парнишки огляделись. Рядом никого.

— Лезем, — предложил один из них.

Четверо мигом вскарабкались в будку машиниста. А там Могучих, будто зная больше всех, стал показывать и объяснять:

— Это парометр, давление показывает… Трубка эта — водомерное стекло… Этой ручкой кулису переводят… А где регулятор?

— Вот, — нашел Шмот. — Только как пар пускать?

— Сейчас покажу. Дай-ка!

Точно опытный машинист, Могучих схватил регулятор обеими руками и дернул. Паровоз вздрогнул, чихнул паром и заскрипел колесами.

Фабзавучники переполошились:

— Пар в нем! В поршни ударил!

— Давай тормоз!

— Пусти к регулятору!

— Испорчен…

Все четверо стали хвататься за ручки, за кран, за все подряд. А паровоз пыхтел и катил прямо на ворота.

— Прыгай, ребята!

Затрещали ворота. Паровоз врезался в них буферами и продолжал двигаться. Прыгать было поздно. Ворота сорвались с петель и рухнули под колеса.

Тут паровоз остановился — пар в котле кончился.

Прибежали рабочие. К месту происшествия примчался и начальник депо.

Из паровозной будки выглядывали перепуганные фабзавучники.

— Кто вам позволил на паровоз лезть? — закричал начальник депо.

— Ты их еще месяц без работы подержи, они у тебя все депо разворотят, — сказал старый рабочий. — Ребята здоровые!

У Шмота и его приятелей отобрали рабочие номерки. Больше их в депо не пустили.

А через день и в литейке праздношатание закончилось происшествием.

Отформовав свои полсотни тормозных колодок, фабзавучники пошли поглазеть, как идет заливка форм чугуном. Мостовой кран, визжа от тяжести и рассыпая искры, потащил от вагранки большой ковш, наполненный расплавленным металлом. Предупреждающе зазвонил колокол.

Ребята, желая получше разглядеть, как искрящаяся струя попадает в прожорливую глотку формы и, крутясь в воронке, уходит вовнутрь, так близко подошли к опоке, что услышали в ней сердитое ворчание чугуна. Заполняя пустое пространство, металл тыкался во все стороны, искал лазейку на свободу, фырчал и плевался огнем… И вдруг нашел плохо замазанную щелку в стыке опок. Сначала показался синий язычок, а затем острая струйка хлынула на горелую землю и… на сапог неосторожного фабзайца.

Тюляев взвыл и помчался по цеху. В горячке он не смог найти воду, плюхнулся прямо в лохань с жидкой белюгой.

Подошли старики литейщики, велели сапог разрезать. Виванов полоснул его перочинным ножом, сорвал дымившуюся портянку, но поздно. Ступня побурела, покрылась белыми полосами.

Один из стариков вытащил из кармана кусок пиленого сахара, сунул его в руку Тюляева и посоветовал:

— Разжуй и приложи. Верное средство от ожога, всегда помогает.

Тюляев торопливо разгрыз сахар, помазал липкой жвачкой волдыри и опять взвыл — еще больней стало. Пришлось вызвать «скорую помощь».

Когда санитары унесли Тюляева, мастер собрал фабзавучников в конторке и сердито сказал:

— Вам было сказано — по цеху не шляться. А вы что? Под раскаленный чугун лезете. Если еще раз кого замечу на заливке — номерок отберу. Завтра из своего угла никуда! Ясно-понятно?