Неслышный зов

ВОЗВРАЩЕНИЕ СУСАННЫ

В первые месяцы студенческой жизни Роман не обременял себя знакомствами с девушками, хотя замечал, что некоторые из первокурсниц поглядывают на него исподтишка.

С Ниной он давно не виделся и особенно не сокрушался. «Видно, мы не очень-то любим друг дружку, раз можем, живя в одном городе, месяцами не встречаться, — размышлял он. — Прежде нас связывал фабзавуч, потом завлекающая игра в близость, а теперь у Нины свои дела, у меня свои. Не остается времени на обыкновенную встречу».

Весной он начал приглядываться к девушкам, сбросившим зимние одежды — шубки, толстые пальто. Легко одетые, они как бы становились доступней, привлекательней. Шагая по Невскому, Роман не раз ловил себя на том, что внимательно рассматривает девушек со спины. Он ускорял шаги и, нагнав впереди идущую, заглядывал в лицо. Недурна, мордашка славная. Такие веселы и незлобивы. Как же с ней познакомиться? Может, спросить о чем? Эх, нет Пяткина, он бы не растерялся, нашел бы, с чего начать разговор. Не хватает у меня мужского нахальства. Впрочем, к чему оно мне? Для «чижихи» нужно иметь уйму свободного времени. Устраивать свидания, водить в кино, в театры, угощать в буфете, провожать домой, стоять где-нибудь под аркой ворот…

Пока он так рассуждал, примеченная девушка терялась в толпе. «Ну и ладно, — думал он, — встречу еще интересней».

Вечером, когда Громачев с Лапышевым несколько ранее обычного вернулись домой с районного актива, соседка по квартире — Мария Трифоновна — подозвала Романа и сообщила:

— Сестричка ваша, Сусанна Даниловна, возвращается. Просила намекнуть относительно комнаты. Придется вам с приятелем съезжать в общежитие.

— А Сусанна, что, все время вам пишет? — удивленно спросил Роман у Марии Трифоновны.

— А как же! За комнату, отопление, свет платить же надо! Она и деньги посылала, и интересовалась: как вы тут? Только просила переписку держать в секрете. Я и помалкивала.

Романа бросило в жар. Ведь ни ему, ни Юре и в голову не пришло, что за жилье и коммунальные услуги надо платить. Они тут жили словно в общаге, где обо всем заботится администрация.

— Что же вы про нас сообщали, Мария Трифоновна? — стал допытываться он.

— Много про вас расскажешь! Писала, что не живут, а только ночуют. Целые дни где-то пропадают. Поесть дома некогда, даже чаем не балуются.

— Из каких мест она писала?

— Из разных. А в последнем письме предупредила: приеду, мол, как вскроется лед, пароходом. Надеется, что к тому времени освободите комнату. Видно, желает жить одна. Вволю наскиталась.

— А вы не можете показать письмо?

— К чему? Я вам все обсказала.

— Дайте хоть конверт. На нем, наверное, штампы есть.

Соседка ушла в свою комнату и вскоре вернулась с грубым синим конвертом. На нем была марка, изображавшая ледокол «Красин», и виднелся штамп почтового отделения Архангельска. Обратного адреса не оказалось.

— Хорошо, — сказал Громачев, — мы уберемся отсюда, как получим места в общежитии. Простите, что с таким опозданием спрашиваю: мы вам что-нибудь должны?

— Да вроде бы нет. Вот разве за стирку постельного белья два восемьдесят, но не беспокойтесь, сестра оплатит.

— Нет уж, за это мы сами.

«Значит, все время Сусанна оберегала нас от неприятных бытовых забот… Не только меня, но и Юрку. Как мы могли допустить? Два идиота в облаках витали», — принялся корить себя Громачев.

Пройдя к себе в комнату, он в таких же тонах все выложил Лапышеву. Тому тоже стало неловко за свое беззаботное существование.

— Да, влопались мы, как недоумки из детского сада. Где же взять денег, чтобы расплатиться за все? Подсчитать нетрудно, высшую математику знаем. Чистые олухи!

— Ладно, с деньгами я разберусь. Со мной и Кичудовым «Молодая гвардия» договор заключает, аванс выдаст.

— Поздравляю. И много вы с ним написали?

— Несколько глав. Они понравились издательству. Сматываться отсюда надо как можно быстрей.

Роман не знал, пожелает ли с ним встречаться Сусанна. Будет, конечно, сердиться, что он обосновался здесь не один, а с приятелем.

— Общагу беру на себя, — пообещал Лапышев и сокрушенно вздохнул. — Жаль, отдельной комнатой не воспользовались, девах ни разу не привели. Так мы в евнухов превратимся.

Через неделю Лапышев и Громачев получили комнату в общежитии на Флюговом переулке. В ней стояли три койки. Одну парни выставили и сказали коменданту:

— Никого не подселяйте. У нас хранятся секретные документы.

Комендант поверил секретарю комитета комсомола и больше никого не подселял.

Переезд в общежитие не ухудшил, а скорей упорядочил жизнь комсомольских активистов. Некоторые заседания они проводили у себя в комнате или в красном уголке, благо большинство членов бюро жило в общежитии. Вечерами удавалось попить чай, стоило только пойти на кухню и открыть кран постоянно действующего «титана». Лапышев раздобыл у коменданта стаканы, графин и чайник. Купил на свои деньги пачку чая и кулек конфет — «подушечек».

— Покупай на вечер колбасу и булку, — посоветовал он Роману. — Пора наладить ужины и завтраки, а то язву или катар желудка наживем.

Они по очереди мыли посуду и убирали комнату, но устраивать домашние ужины и завтраки не всегда удавалось. Когда они возвращались в общежитие, все булочные и продуктовые магазины были закрыты. А в рестораны ходить студентам было не по карману.

Предстоящее возвращение Сусанны все больше и больше занимало Романа. Какая она теперь? Так же ярко горят глаза и притягивают к себе? Ей уже тридцать, но не старуха же она?! Чего сокрушалась? Вот глупая! Теперь и я не мальчишка, через день надо бриться. Почему же она попросила освободить комнату? Сердится на меня или не хочет возвращаться к Мокеичу? А может, другой есть? Она из таких, на нее все мужчины засматриваются.

«На всякий случай оставлю у соседки записку, чтобы знала, где меня найти», — решил он.

Одна мысль о встрече с Сусанной вызывала в нем воспоминания, захватывающие дух. Оставив у соседей записку, он с нетерпением ждал письма. Но письма все не было.

«Не прозевать бы ее приезд. Она может не написать мне. Сочтет ненужным. Что же придумать? Буду мимоходом наведываться», — решил он. И чуть ли не через день находил время забежать на старую квартиру.

По договору издательство «Молодая гвардия» выдало Громачеву авансом шестьсот рублей, столько же получил и Кичудов. Таких денег у Романа еще никогда не водилось. «Куда их потратить?» — задумался он. По беглым подсчетам они с Лапышевым задолжали Дремовой не менее двухсот рублей. Их следовало отложить до ее приезда. Оставалось еще четыреста, деньги немалые. «Надо приодеться, — подумал он, — купить что-нибудь солидное, а то совсем мальчишеский вид».

Достав с помощью Марка Юрина в Федерации писателей ордера в закрытый магазин «Красная звезда», в воскресенье Громачев пораньше поднял с постели Лапышева.

— Ты мастер делать покупки — может, сходим вместе в промтоварный?

— А я-то зачем?

— Я и на тебя талоны припас.

— Если так… с удовольствием.

Он быстро побрился, оделся, и они вдвоем покатили в трамвае на Загородный проспект, где находился закрытый распределитель «Красная звезда».

В магазине были выставлены кожаные пальто, куртки, модные коричневые краги и такого же цвета ботинки на толстой подошве. Все эти вещи по размерам подходили Громачеву. Лапышев по-прежнему пальто не признавал, всю зиму он прощеголял в пиджаке и тонком свитере. Здесь ему понравилась только черная кожаная куртка. В ней он походил на комиссара времен гражданской войны, не хватало лишь портупеи.

Пальто, куртка и краги стоили более четырехсот рублей, а Громачеву хотелось еще купить такой же костюм, как у секретаря парткома Чижа. Ему казалось, что это придаст ему солидности. Да еще нужен был подарок для старого друга Ивана Калитича, в комнате которого они прежде жили с Лапышевым. Лишь женитьба Ивана на Зое их разъединила.

— Э, потрачу все деньги, — решился Роман. — К приезду Сусанны получу остальной гонорар.

Нагруженные покупками, они довольные ушли из магазина. Денег в кармане осталось не много. По дороге они все же купили бутылку сухого вина, колбасы, хлеба и пряников. Но дома пить не стали. Лапышеву нужно было проводить в красном уголке семинар по ликбезу, он опасался, что комсомольцы уловят винный дух. А в те времена за всякую выпивку строго наказывали. Отложили обмывку покупок на вечер.

Пока Юра проводил семинар, Роман еще раз примерил обновки. В модной мохнатой кепке, в кожаном пальто и крагах он походил на молодого ученого или уже работающего инженера.

В таком виде захотелось показаться Шумовым. Долго не раздумывая, он отправился к ним на трамвае, но Нины, как обычно, дома не застал. Мать ее, потрясенная его видом, засуетилась, попросила подождать, выпить чаю с вареньем.

От чая Роман отказался. Ему важно было произвести впечатление на Леокадию Вадимовну. На блокнотном листке он лишь написал игривую записку:

Сложив записку пополам, он поспешил уйти. Зачем ему встречаться с Ниной, когда приезжает Сусанна!

Вечером, захватив вино, пряники, колбасу и подарок Калитичу — кожаную фуражку, Громачев с Лапышевым отправились на Седьмое небо.

Калитичи их, конечно, не ждали. Они купали в ванной своего карапузика Колю, похожего на Зою. Гостям женатики обрадовались. Они немедля извлекли из воды младенца и закутали в махровую простынку. Иван унес его в комнату вытирать и одевать, а Зоя помчалась на кухню ставить чай и готовить бутерброды.

Подарок Ивану пришелся по душе.

— Где вы его добыли? Давно мечтал о кожаном картузе. Две кепки прожег, да и вид у них какой-то засаленный… Удружили, братцы! Спасибо.

Одной бутылки вина на четверых не хватило. Зое пришлось доставать припрятанную наливку.

Пили за успех повести, за будущих инженеров и за здоровье Коли, который почему-то называл себя Кулей.

О дне приезда Дремовой Громачев узнал в журнале «Работница и крестьянка». Сусанна прислала в редакцию телеграмму, что прибудет в Ленинград на знаменитом ледоколе «Красин».

Уточнив, когда ледокол прибывает, Роман купил розовых и красных гвоздик и поехал в порт.

На причале нетрудно было найти толпу встречающих. Громачев всматривался в ожидающих мужчин: нет ли среди них Мокеича? Не найдя его, подумал: «Видно, не хочет и с ним видеться, поэтому не оповестила».

Подошедший по каналу ледокол долго пришвартовывался. На его верхней палубе толпились пассажиры. Они что-то выкрикивали, махали шапками, платками. Но среди них Сусанны не было. «Видно, заметила меня и не хочет показываться, — решил Роман. — Но я дождусь ее».

Он подошел ближе к спущенному с корабля трапу и, прячась за ажурной стойкой крана, стал ждать.

Дремова, одетая в белую шубку, шерстяной платок и унты, спустилась на берег чуть ли не последней. Она тащила в руках два чемодана.

Громачев шагнул ей навстречу и, протягивая цветы, весело сказал:

— С приездом, сестренка!

Сусанна отпрянула сначала, в растерянности опустила на землю чемоданы и, не зная, как быть, взяла цветы.

— Господи, вот не ожидала! Как ты узнал о приезде?

— Сердце подсказало.

— Из всех людей на земле мне хотелось видеть только тебя, но я дала себе слово не встречаться. А ты тут, и ничего теперь не поделаешь. Здравствуй, родной.

И она с таким чувством принялась целовать его, что он невольно смутился.

— Хватит, Сусанна, на нас же смотрят.

— Пусть видят, мне на них наплевать. А что ты таким франтом?

— Ради тебя и… по случаю удачи — заключил договор на книгу.

— Поздравляю. Теперь, наверное, от девчонок отбоя нет?

— Не замечаю их. С утра до позднего вечера занят. Я ведь студент, комсомольский активист и… в литгруппе начальство.

— Не торопись выкладывать… расскажешь подробней дома.

— По какому направлению поедем? К Мокеичу? — спросил Роман.

— Хоть это и жестоко, но я буду жить одна, — ответила Сусанна. — И ты ни на что не рассчитывай. Все, что было у нас, осталось в далеком прошлом.

— Ты кого-то встретила на Севере?

— Нет. Меня заботит другое. По-прежнему страшит будущее. Но о таких вещах говорят не на ходу у трапа. Ты сегодня свободен?

— Да, вполне. Сбежал со всех лекций. Готов подчиняться до поздней ночи.

— Не пугайся, на столь долгое время не понадобишься.

Погрузив чемоданы в автобус, они поехали к центру города. На проспекте Огородникова пересели в трамвай и вскоре очутились дома.

Соседка, хоть до сверкания убрала комнату Сусанны, все же не ждала столь скорого приезда. Она кинулась целовать Дремову, потом засуетилась: побежала на кухню ставить чайник, разогревать обед.

Раздевшись, Сусанна первым делом нашла хрустальную вазу, наполнила ее водой и, поместив цветы, полюбовалась ими и сказала:

— Давно таких не видела. Спасибо… И за красные и за бледно-розовые!

Мария Трифоновна не оставила их наедине, она пригласила к обеду:

— Надо бы праздничный стол, да не ждала я сегодня, — оправдывалась она. — Прошу отведать, чего наготовила.

— А мы сейчас все сделаем по-праздничному, — пообещала Сусанна.

Она достала из чемодана флягу со спиртом, соленую семгу в замасленной бумаге и тресковую печень. Сама, как заправский выпивоха, разбавила спирт водой и, наполнив рюмки, предложила выпить за встречу.

— За братца и сестру, — добавила соседка. Она по-прежнему полагала, что они родственники.

После выпитого спирта глаза Сусанны засветились, как в прежние времена. Роман, опасаясь проницательности Марии Трифоновны, невольно отводил взгляд и про себя радовался: «Любит, любит по-старому! Чего же она хорохорится?»

После обеда соседка осталась на кухне мыть посуду, а Громачев с Дремовой ушли в свою комнату. Там, предложив Роману папиросу собственной набивки, Сусанна закурила. Оказывается, в экспедиции она пристрастилась к табаку.

— Единственное удовольствие, которое я позволяла себе, — сказала она.

— Я тоже не развлекался, — заметил Роман.

Любуясь румянцем, появившимся на ее щеках, сиянием глаз, он не спеша рассказал обо всем, что произошло за два года. Сусанна лишь изредка задавала вопросы, но Мокеичем не интересовалась или не хотела говорить о нем с Громачевым. Когда Роман кончил рассказывать, она вдруг поднялась и, сделав отчужденное лицо, сказала:

— А теперь пожелаем друг другу счастья. Скажем за все спасибо и… разойдемся навсегда.

— Почему? — недоумевал Роман. — Что с тобой стало? Нелепо жить в одном городе и не встречаться. Это даже бесчеловечно!

— Так уж и бесчеловечно? — с улыбкой сомнения спросила она. При этом рукой притянула его к себе и медленно, по-сестрински губами прижалась к его лбу. В этом поцелуе было что-то очень обидное для Романа, так взрослые поступают с детьми.

— Не будь младенцем, — отстраняясь, сказала она. — Ты еще не знаешь настоящей любви, а я помешаю тебе найти ее. Потом будет поздно. С людьми, которых могли бы страстно любить, мы не встречаемся. А если и встречаемся, то не вовремя… по каким-то причинам не можем стать близкими. Ты это замечал? Очень обидно, правда? Но у тебя вся жизнь впереди…

Выпитый за обедом спирт действовал на Романа. Он не вникал в рассуждения Сусанны и думал о том, что она обладает удивительным свойством создавать вокруг наэлектризованную среду. От легкого прикосновения к ней его словно било током. «Не уйду, чем бы она ни морочила мне голову», — решил он.

— Ты меня не слушаешь, — обиделась Сусанна. — Говори, о чем думал.

Роман не любил отвечать на такой вопрос, но тут его прорвало:

— Без тебя мне жизнь не в жизнь. Те окаянные и блаженные минуты, когда захлестывает и мутит разум, способна дать только ты одна.

— Дурашка, просто ты не знаешь других.

Она нежно провела рукой по его разгоряченной щеке. И тут словно ветром качнуло ее. Обвив его руками, Сусанна прильнула всем телом к нему и жадными губами стала искать его губы. Произносила бессвязные слова и все больше и больше пьянела от нежности к нему…

Когда они очнулись и, уже обессиленные, лежали, расслабив тела, Сусанна, казалось, была смущена, просила простить ее:

— Опять не справилась с собой. Какая я дрянь!..

А он, который пуще огня опасался женитьбы как потери свободы, вдруг расхрабрился и выпалил:

— Хочешь, пойду с тобой в загс?

— Никогда не заговаривай со мной об этом. Если любишь — покоряйся и ни на что не набивайся. Я позову тебя лишь по своей воле. У тебя ничего не прошу, кроме одного: не сомневайся во мне, не вмешивайся в мою жизнь. Не следи за мной, не ревнуй. Иначе больше меня не увидишь!

Сусанна неделю не подавала сигналов. Роман побывал у нее, но дома не застал. Соседка сказала, что она уже третий день не ночует у себя.

«Видно, живет у Мокеича, — решил Громачев. — Со мной не хочет видеться». На всякий случай оставил ей билет в Большой драматический, благо театр находился рядом с домом.

Во время первого действия спектакля «Рельсы гудят» место Сусанны пустовало. Она пришла в антракте и спросила:

— Тебе хочется досматривать спектакль?

— Не обязательно, могу пойти куда позовешь.

— Тогда проводи меня.

Они вышли из театра и пошли пешком по набережной Фонтанки. Он ее ни о чем не спрашивал, ждал объяснений.

— Ты чего дуешься? — заговорила она. — Ревнуешь?

— К кому? Я ничего не знаю о твоей жизни.

— Я вернулась к Мокеичу. Он совсем плох. Сердце то колотится, то почти не работает… пульс на какой-то ниточке держится. Ты не ревнуй, ему запрещены любые волнения. Но как не будешь волноваться, когда отняли журнал. Он освобожден от редакторства якобы по болезни. Этого добились лапповцы. Они наказывают его за переход в «Кузницу». Я все эти дни исполняла роль няньки. Болезнь сделала его мнительным: бесконечно моет руки, за дверные ручки голыми руками не берется. Все допытывается, почему я покинула его. На тебя никаких подозрений. Хочет, чтобы ты его навестил. Пришли какие-то письма из Москвы.

— Но как же мы с тобой?

— Ты хочешь с глазу на глаз видеть меня? Я тебе не противна?

— Сама знаешь, не притворяйся.

— У меня нет свободной минуты. Я добываю лекарства, покупаю продукты, готовлю обеды и ужины, перепечатываю на машинке его рукописи. Лишившись редакторской зарплаты, он существует на инвалидную пенсию. Приходится тратиться мне. Летят заполярные накопления.

— Я ведь тоже должен тебе более двухсот рублей.

— За что?

— Я подсчитал, сколько стоит комната, коммунальные услуги и уборка.

— Не будь таким мелочным, я с радостью это делала. Ты ведь мой братишка.

— Но ты не обязана содержать меня. Да не одного, а с приятелем. Я отдам тебе деньги сразу, как получу гонорар, лучше скажи, когда выберешь время встретиться со мной?

— Ты очень хочешь?

— Как всегда.

— Хорошо, условимся видеться у меня каждый вторник от четырех до шести. Я постараюсь на это время освобождаться от всех дел. Только не знаю, как буду прятать от него глаза. По глазам он многое угадывает и ревнует.

— Встреча с тобой для меня небывалая радость, — признался Роман, — а для тебя, наверное, одни неприятности.

— Нет, сейчас удача, а потом… Я жду наказания, и все равно не могу бросить тебя. Знаю — все обернется бедой, но помни: ты всегда свободен, не жалей меня.

Приезд Дремовой изменил жизнь Громачева, осмыслил ее. Думы о Сусанне придавали важность всему, что он делал. Пора было кончать разведывать жизнь, надо было перейти к естественному участию в ней.

Сусанна приходила оживленная, с сияющими глазами. Обязательно приносила что-нибудь вкусное: клубнику и сметану к ней, черешню, кремы, пирожки.

Соседки в эти часы дома не было. Роман брал махровый халат, полотенце и направлялся в ванную. Минут пять он намывался, а затем охлаждался под звонкими струями.

Выходил он в одних трусах и халате. Одежду приносил аккуратно сложенной. Сусанна уже заканчивала раскладывать по тарелкам «вкуснятину». Они садились за стол, с аппетитом поедали все, что было приготовлено. Запивали холодным кофе.

Потом, приказав Роману: «Ложись отдохни», — она брала тот же махровый халат и уходила под душ.

Возвращалась Сусанна с блестками капель в волосах и на груди. На нее достаточно было взглянуть, чтобы вспыхнуло желание. Видя сильное, порозовевшее от холодного душа гладкое тело зрелой женщины, Роман невольно думал: «Многие студентки по сравнению с ней не женщины, а парни в юбках. Они тощи и угловаты, и кожа у многих в пупырышках, как у общипанного гуся».

Оставшись без туфель на высоких каблуках, удлинявших ноги, Сусанна становилась приземистой, напоминала девчонку-крепыша с маленькими крепкими грудями.

— Не сбрасывай халат, ослепну! — шутливо просил он.

— А ты зажмурься и ни о чем таком не думай. Будь воздержанным. Сегодня ничего тебе не будет. Серьезно говорю. Отдохнем минут десять и разойдемся.

Но разве они могли спокойно лежать рядом? Руки его тянулись к ней, и она не отталкивала их…

Потом, после бессвязных фраз, они лежали обессиленные и постепенно приходили в себя.

«В чем кроется необъяснимая тяга к ней? — размышлял про себя Роман. — Почему меня вдруг поражает красота ее лица, красота тела?»

— Ты о чем думаешь? — спросила она его.

Как можно вспомнить мешанину мыслей, заполняющих мозг? Но ей признался словами Маяковского:

— Не могу уловить, что меня тянет и клонит к тебе.

— А ты, не вникая, принимай все как должное и не покидай меня даже в мыслях. Я поняла, что жизнь моя без тебя была бы пустой и тусклой. Я, видно, слабая, не героическая личность, раз не могу поступать как задумала.

Сусанна была откровенней и отчаянней его, не стеснялась говорить все, что думала и чувствовала. Рядом с ней он казался себе жалким трусом, боявшимся откровенности.

Потом они спохватывались, соскакивали с постели и начинали торопливо одеваться. Каждого ждала уйма дел, о которых они, как появлялись здесь, начисто забывали.

Первым уходил Роман. Он едва касался губами ее щеки, пожимал обе руки и спешил за дверь. Сусанна оставалась мыть посуду и прибирать в комнате. Все последующие дни они ждали вторника как самого радостного праздника.