Неслышный зов

КЛЯТВА КОМСОМОЛЬЦЕВ

В субботу огромные зеркальные окна пионерского клуба засияли чистотой, отражая в стеклах пешеходов. Двери и подоконники были побелены, кафельный пол вымыт до глянца, стены украшены флажками и лозунгами.

Девчонки и мальчишки, по-праздничному одетые, сходились сюда со всех концов города. Одни самостоятельно, другие с братьями и сестренками, третьи — с мамашами, бабками и дедками.

На другой стороне улицы толпились любопытные. Здесь застревали тетки, возвращающиеся с базара, и старухи богомолки, направляющиеся в церковь. Они с неприязнью смотрели на клуб.

— Антихристово племя, безбожники! — бормотали они. — В таком магазине бесчинство устраивают. Тут же иконы и кресты продавались.

Сан Саныч привел своих гимнастов строем. Мальчишки, одетые в чисто выстиранные, хорошо отглаженные футболки и синие трусы, босиком, четким строем шагали по мостовой и пели: «Мы — молодая гвардия рабочих и крестьян».

Народу собралось столько, что всех клуб не вмещал. Взрослые и комсомольцы толпились на панели у входа.

Братья Громачевы и Зарухно устроились на скамейке у стенки, старались сидеть чинно, хотя это им давалось нелегко: руки так и тянулись дернуть за косичку проходившую девчонку или щелкнуть по затылку знакомого мальчишку. Они с трудом сдерживали себя.

От громких разговоров, окликов, писка и смеха в зале стоял гомон, как на птичьем базаре.

Только когда за столом, покрытым малиновой скатертью, появились секретарь укома комсомола Гоша Вострецов, Муся Мальченко и Геня Тубин, шум несколько стих. Первым, пригладив чуб, заговорил вожак комсомольцев:

— Ребята, прошу тишины! Ша!

Он был одет в матросскую форму и так энергично взмахивал руками, что мальчишки и девчонки в любопытстве смолкли.

— Во многих городах уже существуют пионеры, — сказал Вострецов. — У нас же первый отряд родится сегодня. Кто такие юные пионеры? Это младшие братья комсомольцев. Вступая в ряды коммунистической организации, они дают клятву быть верными рабочему классу и упорно бороться за новую жизнь. Наш город небольшой, но в нем много людей темных, запуганных церковниками, а иногда и просто враждебных советскому строю. В лесах еще прячутся недобитые банды белых и зеленых. Не всякий осмелится в таких условиях открыто носить красный галстук. Но честь и хвала тем, кто не струсит и смело понесет наше знамя. Кое-где вас встретят шипением, проклятьями, а может, и побоями. На пионеров будут наговаривать родителям, запугивать их. Но мы с вами станем жить спаянной и дружной семьей — по правилу: один за всех, все за одного. И нас никто не одолеет. Мы победим!

Потом выступил вожатый отряда Геня Тубин. Он объяснил, что в пионеры вступают добровольно, и кто сегодня еще не готов носить красный галстук, пусть не стесняясь скажет.

— Мы знаем, что многим ребятам еще надо посоветоваться с родителями, а некоторым придется вступать тайно, — сказал Тубин. — Но мы уверены, что в отряд придут самые смелые, которых никто не собьет с пути.

После речей ребята по одному стали подходить к Мусе Мальченко. Она повязывала на шею новенький красный галстук и торжественно говорила:

— Бороться за дело рабочего класса — будь готов!

И только что принятый пионер, салютуя, вскидывал руку к голове и отвечал:

— Всегда готов!

Едва девушка успела раздать галстуки, как в клуб прибежала ее запыхавшаяся подружка и взволнованно что-то зашептала на ухо.

Ребята заметили: Муся побледнела и, прижав левую руку к груди, простонала:

— Ой… ой! Как же это?

Глаза ее наполнились слезами. Она безвольно опустилась на стул, точно ноги больше не держали ее.

— Не верю… Не может быть! — словно сама с собой, горестно заговорила она. — Он жив… он должен жить!

Неожиданно Муся вскочила и, забыв о ребятах, кинулась на улицу. Мальчишки, не понимая, что случилось, устремились за ней.

Панели по обеим сторонам улицы на большом протяжении были запружены жителями города. Ромка с крыльца увидал, как посреди мостовой медленно двигались четыре крестьянские подводы, окруженные верховыми милиционерами. На передней, устланной папоротником и зелеными ветвями березы, лежал в белой рубахе и синем галифе Николай Живнин. Его восково-бледное лицо с открытыми глазами освещало солнце. Казалось, что Николай жив, что, обессилев в пути, он лишь прилег отдохнуть.

Муся, растолкав пешеходов, подбежала к подводе и бросилась на грудь убитого.

— Коля… Коленька! — закричала она. — У тебя глаза открытые. Ты живой, ты неубитый!

Подруги из швейной мастерской, боясь, что Муся попадет под колеса, подхватили ее и повели рядом с подводой.

На некотором расстоянии от них двигалась вторая телега, на которой сидели со связанными руками пойманные бандиты. Женщины подбегали к ним, плевались и норовили чем-нибудь ударить злобно огрызающихся лесовиков. В бандитов летели камни, комки земли, палки. Милиционеры с трудом сдерживали ярость горожан, готовых устроить тут же, на улице, самосуд.

На двух последних возах лежали трупы, покрытые старыми рогожами, и оружие бандитов.

Люди, не знавшие Живнина в лицо, спрашивали:

— Кто это убит? Почему его впереди везут?

— А где главный атаман? Где Серый? — хотелось знать обывателям.

— Под рогожами лежит, — отвечали милиционеры. — Сдох Серый, больше не оживет.

Около здания укома партии и комсомола подвода с Живниным остановилась, а остальные возы, окруженные милиционерами, продолжали двигаться к тюрьме, которая находилась на соседней улице, невдалеке от моста.

Толпа разделилась. Большая часть осталась у первого воза, а любопытные ребятишки и разъяренные обыватели, оглашая улицу криками и свистом, продолжали шагать рядом с пойманными бандитами.

Братья Громачевы и Зарухно остановились около укома. Они пробились поближе к подводе. И тут Ромка узнал рослого битюга. Это был конь Трофима.

Из укома комсомольцы вынесли красное знамя и покрыли им тело Живнина. Тот же Вострецов, только что произносивший речь на пионерском сборе, поднялся на телегу.

— Дорогие земляки! Граждане! Товарищи комсомольцы! Мы все видим, какое свершилось злодейство, — сказал он. — Убит наш дорогой друг и товарищ Коля Живнин. Его молодую жизнь оборвала пуля бандита. Коля был верным сыном партии. Не щадя своей жизни, он смело боролся с преступным миром. Николай всегда был честен, доброжелателен и светел в своих помыслах. Благодаря ему сегодня в нашем городе родился первый пионерский отряд. Мы назовем его именем погибшего героя. Пусть незапятнанное имя Коли Живнина останется в детских сердцах…

От этих слов Муся Мальченко разрыдалась в голос. Заплакали и другие комсомолки. А секретарь укома продолжал:

— Нам дорого обошлась поимка Серого. Не стало умного, веселого и всегда подтянутого Коли Живнина. Мы клянемся собрать комсомольцев и закончить его дело. Смерть бандитам!

Больше никто не выступал. Повозка тронулась с места и точно поплыла в толпе. Кумачовое знамя на зеленом фоне выделялось ярким пятном, а лицо Николая было торжественно-спокойным. Опустив голову, в скорбном шествии шагали комсомольцы и пионеры. Никогда еще на этой улице не было столько кумачовых косынок и красных галстуков.

Нико, тронув за рукав Ромку, шепнул:

— Давай попросимся в отряд добровольцев и поедем ловить бандитов.

— Не возьмут, — ответил тот. — Лучше мельника выследим. Он ведь тоже бандит.

Вместе со всеми они проводили Живнина до ворот больницы, а там, отдав салют, пошли к себе за железную дорогу.

В новых галстуках ребята выглядели нарядными. Ромка спросил у братьев Зарухно:

— Вы покажете галстуки дома?

— А то как же! Нас не заругают. Отец, наверное, обрадуется. В наши годы он был бродягой и ничего такого не видел.

— А нам, наверное, попадет от Анны. Я галстук в карман спрячу, — признался Димка.

— Не смеешь! — прикрикнул на него Ромка. — Мы должны быть такими же храбрыми, как Николай.

Анна уже была дома. Галстуки ее не поразили и гнева не вызвали. Она лишь спросила:

— А кого это у вас хоронили?

— Не хоронили, а только везли, — ответил Ромка. — Это тот следователь, с которым я на мельницу ездил. Он не побоялся умереть, чтобы поймать Серого. Теперь целый отряд комсомольцев будет ловить бандитов. Говорят, что сообщники Серого и в городе прячутся.

— Выдумывают тоже! — сердито заметила Анна. — Что за глупости. Какие могут быть сообщники?

Ромка приметил, как на лице и на шее мачехи выступили розовые пятна. В таких случаях лучше было молчать или переменить тему разговора, но он не удержался и похвастался:

— А мы трофимовского битюга и телегу видели. Их у бандитов отняли.

И тут Анна не совладала с собой: стукнув по столу кулаком, закричала:

— Я сказала: не суйся не в свое дело! Иначе опять излуплю до полусмерти.

Велев мальчишкам сидеть дома, мачеха ушла на мельницу и пропадала там часа три. Вернувшись с покрасневшими и опухшими глазами, растопила плиту, сожгла в ней рыночный флажок и стала готовить ужин. Мальчишки слышали, как мачеха несколько раз всхлипнула.