Полёт совиного пёрышка

Глава 6.2

Снова покатились дни пребывания Рене в птичьем облике, но круглые совиные глаза умели заглядывать в лицо очень по-человечески, вопросительно и с надеждой. Я же не разрешала себе даже думать о самом плохом, старалась изо всех сил верить, что обращение птицы в человека было не последним, надо всего лишь запастись терпением и дождаться следующего.

Невозможность нормально разговаривать и заканчивать беседу невыразимо огорчала, вызывала бессильную досаду.

– Надо нам придумать язык жестов, чтобы хоть как-то общаться, пока ты такой, – я постаралась придать голосу самый мягкий и деликатный окрас, но пернатый Рене издал какой-то звук, на его птичьем, должно быть, означающий несогласие и обиду.

И самым неделикатным образом утянул у меня курагу из вазочки с сухофруктами, с которыми я вместо сладостей пила чай.

Это стало ещё одним бытовым неудобством: до нового знакомства со своим питомцем (не могла я называть его фамильяром, не считала таковым!) я могла попросить накрыть стол и в малой чайной комнате, или в уютном уголке библиотеки-мастерской, расположившись возле окна, словом, безвылазно в своей комнате я не сидела. А теперь, опасаясь, что Мейде, к примеру, приспичит не вовремя прибраться в хозяйской спальне аккурат в момент явления Рене во всём своём раздетом великолепии, или той же Яоле понадобится зайти с каким-то вопросом, я старалась держать дверь запертой на ключ. Но, поскольку ждала, каждый день ждала возвращения человека, я и ела преимущественно у себя, и от уборки комнат то и дело отвлекалась, и из мастерской бегала проверять, не обратился ли мой сычик.

С этим тоже надо было что-то решать.

Ключ от моих комнат, к слову, у экономки я самым некрасивым образом стянула, поймав удачный момент послеобеденного сна, и не собиралась в содеянном сознаваться.

Тёплые солнечные дни покинули эти края, на смену им прилетели пронизывающие ветра, тяжёлые тучи то и дело опрокидывали на землю холодные дожди, но я всё равно выбиралась на прогулки, пусть даже совсем коротенькие. Нередко прохаживалась по внешней галерее, заросшей плющом и араленой, в это время года уже не цветущей. С этой галереи можно было попасть на угловую башню с открытой смотровой площадкой, окаймлённой невысокой зубчатой стеной-ограждением. Дальше начинался крутой обрыв и простор, в стороне темнели горные пики. Я ступала на круглую, всю в трещинах, площадку всего несколько раз: высота завораживала и пугала, а гуляющий здесь ветер слишком неприятно подталкивал в спину и дёргал за полы плаща. Красивый вид на горы открывался и с галереи, мне хватало.

Томительное ожидание было вознаграждено: злое колдовство, запиравшее Рене, регулярно давало сбой, ненадолго выпуская измученного человека из маленькой совы. Я отмечала дни на календаре: обращение случалась примерно раз в пять-шесть дней, преимущественно в вечернее время. Жаль только, что совсем ненадолго, но он радовался и этому.

Я старалась сделать его короткие часы человеком как можно более удобными, комфортными: заботилась о нормальной человеческой еде, подходящей по размеру и соответствующей времени года одежде, уступала личную ванную, хранила его секрет от обитателей замка. Но этого было так мало, совсем недостаточно для полноценного существования!

И обрывки бесед на логносе, лишь немного на имперском, который Рене очаровательно коверкал, самую малость.

Он умел задавать правильные вопросы и умел слушать, хмурясь, поглядывая из-под падающей на лоб чёлки; в такие моменты янтарный птичий взгляд приобретал остроту и я немного пугалась: зачем откровенничала, признавалась в том, что живу под чужим именем, скрываюсь от правосудия, хотя само понятие «правосудия» так мало годилось для той чудовищной несправедливости, сломавшей мою светлую счастливую жизнь, отобравшей жизни отца и мамы? Я ведь почти не знала поселившегося в Бейгор-Хейле человека, у меня не было доказательств его слов, всё, что у меня было, это полное боли лицо в момент очередного оборота и пёрышки, которые я изредка подбирала и рассматривала, надеясь увидеть то самое, освобождающее.

– Значит, нечего и мечтать о том, что желаемый список имперских магов будет у нас в ближайшее время, – пугающе спокойно подытожил Рене в очередной тихий вечер.

Я виновато кивнула. Сыч постучал по опустевшей кружке непривычно длинными, тёмными, чуть загнутыми ногтями, сильно смахивающими на когти.

– Неизвестно, кому из нас в первую очередь требуется помощь: тебе самой не помешал бы и опытный целитель, и хороший маг, а по твоему «заботливому» спасителю-муженьку темница плачет.

И что-то мне подсказывало, что Рене вовсе не подложные документы имел в виду. О том, что мне осталось всего несколько лет, я запретила упоминать. И без того хватало первоочередных вопросов, требующих решения, и настроение портить постоянными разговорами о смерти не хотелось. Один только раз Рене посмотрел совсем тяжело, мрачно, и пробормотал что-то длинное на своём наречии. Кажется, ругался.

– По поводу Вергена я тебе уже объясняла… – начала я, но меня самым невежливым образом перебили.

– Дэри, никакого благородства нет в том, чтобы услать неугодную жену с глаз долой! Он вовсе не это твоему отцу обещал! Раз взялся спасать, прятать и помогать – иди до конца, не отворачивайся от трудностей и проблем! А он что? Как вот это всё называется?!

Дёрганым движением Рене обвёл то ли спальню, то ли весь замок в целом.

– Это называется дедово наследство, – хмуро ответила я. – Не совсем моё, а Ализарды, но здесь гораздо лучше, чем в закрытой лечебнице.

– А не должно было быть ни мыслей о лечебнице, ни вот этого, – упирался сыч, ткнув пальцем в стену напротив. – Разве у вас нет вот этого: в болезни и здравии, и тому подобное?

– Это просто слова, Рене. Я не защищаю человека, с которым нас связали брачные клятвы, но объективно: он не бросил меня на произвол судьбы до сих пор. Я получаю регулярные осмотры лекарем, лекарства, у меня есть крыша над головой и безопасность… уж какая есть. Так что слово, данное отцу, он как умеет, так и держит. А то, что Верген отослал меня подальше, а сам наверняка позволяет себе разные вольности – так мне всё равно. Пусть хоть десяток любовниц себе заводит, хоть в дом их приводит, если есть на что содержать.

Я не удержалась, скептически фыркнула. Интересным мужчиной, возможно, не лишённым привлекательности, дэйна Уинблэйра можно было назвать разве что в молодости, которую я не застала: на момент нашего печального знакомства ему было около сорока. Плохо представляю, какая женщина польстилась бы на него сейчас, с его словно обтянутым тонкой сухой кожей угловатым лицом, залысинами, прилизанными волосами, не густыми даже в лучшие времена. Будь у него туго набитый кошелёк и солидный счёт в банке, никто не смотрел бы на залысины. И обаяния ему вовсе не досталось. Впрочем, как жена, я не объективна, по себе помню: если очень нужно, Верген умел и складно говорить, и красиво улыбаться.

– Что касается списка, – я посмотрела в янтарные глаза, возвращаясь к главному. – Я сделаю всё, чтобы его достать. Либо придумаю другой способ, который пока ускользает от моего понимания.

Безумно жаль, что не с кем посоветоваться, проконсультироваться.

– Я не знаю, какую систему знаков ты хочешь изобрести для поддержания бесед, пока я тот ррохов воробей, – поморщился Рене. – Клювом стучать и лапкой дрыгать я не буду. Но говорить со мной вслух можно и нужно, любую мысль, любую идею, даже если она кажется безумной. Что касается твоего ограниченного передвижения вне стен замка… Раз уж всё пока так, как есть – считаю нелишним начать решать языковую проблему. Мне нужно научиться хотя бы читать на имперском. Поможешь?

Он с надеждой заглянул мне в глаза.

Пара коротких, в два-три часа, обращений в декаду… В течение которых Рене пытался успеть пожить человеческой жизнью: принять ванну, размять затёкшие конечности, уговаривал выпускать его на прогулку за пределы этой комнаты, ещё и изуверские тренировки затеял и запретил на это смотреть!

Я очень даже понимала и поддерживала желание восстановить былую форму, но делать специальные упражнения он уходил за ширму, которую передвинул подальше от стены и поставил так, чтобы я его самоистязаний не видела. Но звукоизоляции-то не было, и я честно делала вид, что не слышу, как он сопит, пыхтит и ругается на своём языке.

Этих редких часов было мало, но лучше, чем ничего.

– Постараюсь. Я не гожусь в учителя и наставники, но давай попробуем, – я неуверенно улыбнулась. – В… в следующее твоё появление, да? Я пока поищу в библиотеке учебник, мне кажется, какие-то книги должны здесь быть.

Он собирался помогать мне в поисках!..

– Как твои руки? – вспомнила я о ещё одной проблеме, кивнула на переплетённые пальцы.

Рене чуть заметно скривился.

– Лучше. До нормальных результатов после упражнений далеко, этого очень мало, но всё же лучше. Спасибо.

В прошлый и позапрошлый раз я растирала его пальцы, кисти, заставляя кровь бежать быстрее. Заметила, что Рене то и дело встряхивал руками, а потом пытался, раз за разом пытался и не мог взять в руки кружку с питьём, пристала с расспросами. Крайне неохотно Рене признался, что после обращения он не чувствует рук, они так немеют, что не сразу возвращается чувствительность. Это случалось не в каждое превращение, но случалось.

Преодолевая неловкость, я тогда пересела поближе к сычу, взяла его руку в свои и принялась разминать, растирать, не пропуская ни одного участка кожи. Сначала одну, потом вторую, не останавливаясь под его неотрывным пристальным взглядом, чувствуя, как краска заливает лицо и шею. Сама не поднимала глаз, смотрела на его ладони, пальцы, пыталась представить, можно ли вот этими руками завалить огромное бронированное чудовище? Спросить не решилась…

– Гердерия звучит лучше, – вдруг сказал мой сыч.

Я успела назвать ему настоящее имя, и в тот раз он просто кивнул, беззвучно шевельнул губами, будто пробуя на вкус.

– Но на ласточку ты не похожа, – быстрая улыбка на губах. – Может быть, в детстве, с другим лицом, но не сейчас.

– А сейчас на кого?

Детское прозвище было мне дорого, дарило искорку тепла, помогало хранить в памяти лица родителей.

Рене склонил голову набок, рассматривая меня будто впервые, снова мелькнула на его лице загадочная улыбка.

– Пока не скажу.

– Рене!..

– Когда приезжает твой муж? – без перехода спросил он, и дразнящая улыбка сползла с лица.

Я задержалась с ответом, потребовалось несколько мгновений, чтобы перестроиться.

– В конце осени, скорее всего. Он сообщит более точный срок. А что?

– Ключ от этих стен он держит при себе?

Я уставилась на сыча в глубоком недоумении.

– Рене, ты что… Ты хочешь стащить у Вергена ключ?

Он досадливо махнул рукой.

– Стащил бы, без зазрения совести стащил. Не сверкай так своими прекрасными очами, Дэри, я не собираюсь красть, это было бы слишком… заметно и сразу указывало на тебя. Ты всё очень подробно объяснила и я согласен: убегать сейчас было бы неразумно, нужна подготовка. Но увидеть ключ надо: если ты намереваешься покупать дубликат, хорошо бы понимать, какой именно.

– Дубликат не обязателен. Запирающие чары можно вложить в любой небольшой предмет: непосредственно в ключ, украшение, шкатулку, даже книгу... В кочергу можно, – невольно улыбнулась я. – Важно знать цвет магии и тип заклинания. Это… я выяснила. Ключ можно повторить. У Вергена это небольшой медальон под одеждой. Стянуть его незаметно практически невыполнимая задача, так что не надо рисковать.

Всем своим видом Рене выразил протест, но возражать вслух не стал. Этот разговор мы тоже не закончили так, как возможно, хотели бы, по своей воле, на своей ноте: ещё один болезненный выдох-стон сквозь стиснутые зубы, и вновь на месте, где только что сидел человек, осталась только кучка одежды. Поддавшись порыву жалости, я подхватила появившегося сычика на руки, погладила перья.

…

А через несколько дней проснулась среди ночи от непривычного: близкого дыхания возле лица, тяжести чужой руки. Рядом, завернувшись в толстое покрывало, которое я на ночь сдвигала в изножье кровати, лежал… Спросонья я приняла его за Вергена, явившегося раньше времени, хотя точно помнила, что перед сном заперла дверь спальни. Но слишком иначе обнимала за талию рука, а из складок покрывала торчали растрёпанные тёмные волосы.

***