Полёт совиного пёрышка

Глава 14.2

Многое бы я сейчас отдала за то, чтобы напротив меня, покачивая в руках кружку с травяным напитком, сидел человек. Слушал, хмурясь и покусывая губу, постукивал чуть загнутыми тёмными ногтями по стенкам кружки, вставлял свои реплики на двух языках, поминал таинственного рроха на третьем! Но приходилось ждать его выводов несколько бесконечно длинных дней, призывая на помощь всё доступное терпение. Которого, оказывается, у меня гораздо меньше, чем полагала до сих пор. Внутри меня закрутилось узлом, вибрировало, задевая нервы, желание немедленно разобраться в природе произошедшего, оно же не давало спокойно сидеть на месте: то и дело я вскакивала и мерила комнату размашистыми шагами, наплевав на осанку и вбитую с детства привычку двигаться с истинно женской грацией, неторопливо и изящно. Какое там, когда такое творится!..Сычик в конце концов перепорхнул со стола мне на колени, таким образом вынудив беспокойную меня остаться в кресле, но я немедленно положила ладонь на маленькую птичью голову и принялась почёсывать и поглаживать, словно не птица под рукой, а мягкий котёнок. Рене не возражал, а прикосновения к гладким перьям немного успокаивали.

Я рассказала всё, не упомянула только посещение магазина готового платья: подумалось, что неудача с покупкой зачарованной одежды может расстроить Рене, хотя… Его-то, в отличие от меня, нагота не смущала нисколько, либо он так умело изображал наплевательское отношение.

– У меня всего два объяснения, как это могло произойти, – подвела черту я внимательно слушавшему сычу. – И безумное, огромное желание попробовать ещё раз… Тише, тише, малыш, я же не сказала, что возьмусь за эксперименты прямо сейчас!

Рене завозился, царапая коготками сквозь ткань, заклекотал, клюнул обтянутое платьем колено. Я постаралась успокоить разбушевавшуюся птичку. Узнать, куда он носился, пока меня не было, предстояло ещё не скоро, но добавлять ему новых волнений я не собиралась. Сама-то до сих пор слишком взбудоражена, а кровь холодят остатки пережитого страха: за реакцию домочадцев я очень опасалась. Я продолжала поглаживать пёстрые пёрышки, думая о том, что давно беседовала со своим гостем-постояльцем как с человеком, в какой бы ипостаси он ни находился при этом. Всё-таки в первые дни я по привычке выстраивала фразы иначе, видела перед собой лишь птицу, не человека. А теперь вела с Рене диалоги – не могла считать свои пространные монологи односторонним общением, пусть сыч и не мог ответить словами. А ещё думала о том пере, зажатом в кулаке, когда пространство лопнуло прорехой и вышвырнуло меня далеко за пределы Бейгор-Хейла.

Я поставила перед сычиком шкатулку с собранными пёрышками, вынула одно и задумчиво покрутила возле его клюва.

– Скажи, а ты сам не владел ранее даром перемещения в пространстве?

Рене булькнул, будто рассмеялся, горько и сдавленно, и немного отодвинулся от маячившего перед глазами пера. Да, действительно: стал бы он тогда задерживаться в чужом полуразрушенном родовом гнезде! Не со всей же своей семьёй этот альнардец в сложных отношениях! Есть дед, возможно, кто-то ещё, к кому он мог бы перенестись. Если бы мог. Повздыхав, я убрала шкатулку назад и немного отвлеклась на домашние заботы: оставив сычика в спальне, сама спустилась вниз, разыскала Яолу и обсудила с ней дела на следующий день. Чаще всего деловитая экономка справлялась сама, не привлекая меня ко всяким вопросам, но я упорно в эти вопросы вникала и настаивала на их согласовании. Яола, кажется, раздражалась и жаловалась Вергену, но последний в наше противостояние не лез.

В последующие дни птиц почти не отлучался из замка. Если я выходила из комнат, восседал на моём плече, нервируя Шершня и кухарку. Сопровождал в библиотеку, где я споро трудилась над новой картиной, крутился рядом, когда я отдыхала или читала. Для новой работы я выбрала непривычный сюжет: близко стоящую друг к другу пару, почти слившуюся в объятиях, а не подобающую для нашего общества позу хоть как-то оправдывали свадебные наряды. Лиц почти не будет видно, основной акцент я делала на фон вокруг брачующихся и льющийся прямо на них свет: нить за нитью я выкладывала высокие храмовые своды и витражи. Эта картина требовала других материалов: я давно хотела попробовать мягкий нежный шёлк, капризный и текучий, но моих пальцев он слушался. Нахохлившийся Рене следил, как я закрепляю нити крошечными стежками, косился на набросок будущей картины, который я совсем не так искусно и красиво изобразила на бумаге, и с застывшим в птичьих круглых глазах вопросом искал моего взгляда: объясни, мол, что это ещё за тема такая? А я прикладывала жемчужные и серебристые оттенки шёлка, из которых постепенно собирала подвенечное платье, и подумывала изобразить жениха на картине золотистым блондином. На нитки соответствующих цветов сыч смотрел совсем уж недобро, но в ход работы не вмешивался.

За новую работу я очень надеялась выручить побольше.

Украдкой от Рене я рассматривала то перо, на вид самое обычное. Сжимала его в ладони, то посильнее, то ослабив нажим, прощупала пальцами весь стержень. Ничего не происходило. Разве что оно выглядело тусклым, припылённым.

Как же я радовалась сдавленному «ррох», прозвучавшему из-за ширмы в пятый вечер! Рене выбрался, болезненно кривясь, в наспех натянутой одежде, доковылял до меня и молча сгрёб в охапку, не слушая протестующего шипения.

– Ну перестань! – примирительно попросила я, выставив между нами ладонь. – Всё уже закончилось.

Вельвинд нехотя опустил руки и неловко поправил растрепавшиеся отросшие волосы. Вздыхая и бурча себе под нос что-то о жестокости и холодности некоторых особ, попросил немного времени на то, чтобы освежиться, и босыми ногами прошлёпал в ванную.

Потом мы наконец смогли по-человечески обсудить моё непонятное исчезновение, но понятнее оно не стало. Брать собственное перо в руки Рене отказался, ощутимо вздрогнув, едва кончик его коснулся пальцев. Отдёрнул руку, как обжёгся.

– Что такое? – нахмурилась я.

– Неприятно, до отвращения, – сознался сыч, а во взгляде, направленном на перо, плескалось недоумение.

Я пощекотала пёрышком собственную ладонь, припомнила, что выпавшие перья Рене действительно никогда не брал в руки.

– Магию в них чувствую, – кивнул он и тут же пожал плечами. – Оно и понятно: птица непростая. Я почти девять лет делю с ней одно тело, в себе замечаю определённые возрастные изменения, а этот воробей так и выглядит птенец птенцом.

– Ну-у-у, не птенец всё-таки, – возразила я с улыбкой.

– Малыш, лапушка, да-да, я слышал, – поддразнил вельвинд.

Я мысленно прикусила язык.

– Так вот: не надо трогать эти перья руками, чтобы почувствовать напитывающую их магию. Но…перемещения? Невероятно.

– А… – нерешительно начала я, как сыч плавным жестом накрыл мою руку ладонью, некрепко сжал запястье, сделав знак помолчать.

Я возмущённо фыркнула, но просьбу выполнила. Он ведь уже «слушал» меня подобным образом, сколько можно! Ему просто нравится по поводу и без ко мне прикасаться!

– Что ты надеешься выяснить? – не выдержала я. – Ты умеешь определять вид магии?

Погладив моё запястье чуточку шершавым пальцем, не задев кожу длинным ногтём, Рене выпустил мою руку.

– Сам не знаю,– дёрнул нервным плечом он. – Что-то в тебе есть, лиро. Ты не пустая, я не раз это говорил. Но…я не думаю, что это сделала ты.

В том, что перемещение из замка действительно было, он не сомневался, поведав, как это видел он своими глазами. Видел он немного: воздух в спальне зарябил бликами на воде, а потом я просто исчезла. Ни порталов, ни коридоров.

– Я очень хочу это повторить, – призналась я. – Понять, что это за магия такая, как долго действует, можно ли с её помощью сбежать… Или хотя бы просто погулять несколько часов на свободе. И взять тебя с собой. Я хотела вернуться, потому что волновалась за тебя.

У вельвинда дрогнуло лицо, а я в крайнем удивлении уставилась на свою ладонь. Во время беседы я забылась, вытряхнула из вазочки на ладонь ароматную оранжевую курагу и держала ладонь открытой перед Рене, как обычно делала это перед птицей! Сычик ловко брал лакомство клювом, но сейчас-то рядом сидел человек! А Рене и не думал указать мне на ошибку, подхватывая длинными пальцами сухофрукт за сухофруктом, задевая кожу быстрыми щекотными движениями. Идиотка.

Я быстро стряхнула курагу обратно, села ровнее, избегая смотреть вельвинду в лицо. Он шумно вздохнул.

В тот день его терпения хватило ненадолго. Когда я исчезла на его глазах, Рене как можно тише выбрался из спальни и бросился меня разыскивать. Сначала подумал про обрыв и, сливаясь со стенами коридоров, поторопился на галерею. Ловко избежал встречи с горничными, пока осматривал внешнюю галерею, примыкающие к той части замка лестницы и башню, понял, что в замке меня нет и заторопился обратно в спальню ­ дожидаться превращения в птицу. Оборот застал его в коридоре, он едва успел отскочить в сторону утонувшей в тени ниши. А птицей выбраться из замка было гораздо проще.

Начал он с обрыва и ущелья, спустился как можно ниже, убедился, что я никуда не падала. Пролетел над Бейгорлауном, хотя и понимал, что я никак не могла там оказаться.

– Не могу с уверенностью заявить, что я тебя чувствую, лиро, но что-то такое… Я ведь вылетел в сторону этого вашего Дасса. Не верил, понимал, что никак там тебя не может быть, но как заведённый махал крыльями. Убить готов этого Блора только за то, что не засунул меня хотя бы в нормальную сову! На это я могла только сочувственно и понимающе кивнуть. Мелкие габариты птички его очень удручали.

– Что ты там говорила про эксперименты? – напомнил Рене, выковыривая любимую курагу из вазочки. – Я тоже очень в этом заинтересован. Осталось понять, как работают эти перья.

В их колдовские свойства вельвинд поверил сразу, придирчиво оглядел горку пёрышек в шкатулке, по-прежнему не трогая их руками, и повторно кивнул, подвердив наличие магии.

Солнце, бившее в окна весь день, успело спрятаться за вершинами гор, вечерние тени утопили замок в мягких сумерках. Не самое подходящее время, но когда оно будет подходящим? Я сгорала от нетерпения и страха, подрагивающим пальцами завязала мешочек с деньгами, повесила через плечо полотняную сумку с лекарственными пузырьками, накинула жакет из тёплой шерсти. Если сразу выйдет убежать… Ничего у меня не готово, но хотя бы на ключ, отпирающий стены Бейгор-Хейла, тратиться не придётся. В том, что в положенный срок Рене снова превратится в птицу, никто из нас не сомневался. Осталось определить, в каком направлении двигаться. И как всё это вообще работает. Ещё раз я убедилась, что заперла комнату изнутри: хоть какое-то время выиграем, если странное и необычное чаровство сработает. Помявшись, Рене тоже прихватил для себя дедову куртку, а янтарные глаза неотрывно следили за моими действиями: склонившись над шкатулкой, я перебирала перья, одно за другим. Сердце стучало часто-часто, ладони стали влажными и я нетерпеливо вытерла их о юбку. Меньше всего в этот момент я думала о муже и верных ему слугах.

– Они все такие разные и при этом совсем не отличаются друг от друга! Я ничего не чувствую.

– Бери любое, – предложил Рене напряжённым голосом.

Я зажмурилась и вытянула наобум маленькое пёрышко со светлым пушком у основания. Нервничая, облизала губу. Что дальше..? Что запустило механизм? Сыч шагнул ближе.

– Полагаю, нам нужно находиться рядом.

Дождавшись моего кивка, обхватил меня за талию и прижал к себе.

– Рене!

– Дэри, я не знаю, что нужно делать, но мне кажется, надо именно так.

Я сомневалась, но придержала протест. Лишь бы получилось, а с его ненужными порывами разберусь потом. А дальше, дальше-то что? Я спрятала перо в ладони и сжала его. Ничего не произошло, только бухало возле моего уха сердце Рене, а макушку обдавало его шумное дыхание. Я прикрыла глаза, настраиваясь. Скоро стемнеет – где бы я хотела оказаться теперь? Точно не в чистом поле. Город, нам нужен город. В меру спокойный, в меру шумный, привычный к незнакомцам, гостеприимный, с большим выбором таверен и постоялых дворов, на случай, если придётся снять комнату. И где я могла бы без проблем получить на руки экземпляр нужного нам с птицем реестра. Ландерум отменяется – в Риагате Верген, я даже близко туда не хотела бы.

Так куда?

Рене стоял тихо, не торопил, но его волнение я ощущала как продолжение своего. И вдруг в памяти сам собой возник… Как давно я там не была! Без усилий представила ровненькие мощёные улочки, утопающие в зелени и цветах, невысокие домики зажиточных горожан, пекарню на углу, обувную лавку, где мне заказывали изумительную пару изумрудных бальных туфелек, шёлковых, с чудесными бантиками… Не о том думаешь, Дэри! Соберись, почувствуй, поймай!

Я ухватила тоненькую слабую ниточку, вспомнила мягкое освещение вечерних улиц, звуки нежной печальной мелодии – мама прекрасно играла и пела. Резко выдохнув, одной рукой я сама обхватила Рене за пояс, а в другой ещё раз сжала перо.

– Кейброк, – сами собой шевельнулись губы.

И упала в пустоту, изо всех сил цепляясь за вельвинда.

Открыла плотно сомкнутые веки, когда падение, снова долгое и муторное, прекратилось. Я не чувствовала ни собственного тела, ни присутствия Рене, пока неведомая магия тащила нас сквозь пространство. Первое, что я увидела, была вывеска над закрытой дверью и огромное окно, начинавшееся почти вровень с брусчаткой. И ряды книг за окном. Книжная лавка, куда я любила забегать в дни каникул. А следом ударило осознание.

Я была одна.