Четверо лучших

61. СС. Грешники

Крутнувшись, я возник на аппарационной площадке, сошёл с чёрной клетки паркета и, прищурившись, огляделся. Свет, окрашенный красным, зелёным, золотым, по-прежнему прямоугольными пятнами ложился на пол, мраморная лестница уходила на второй этаж, однако что-то было не так. Смерть? В этот дом опять пришло безликое чудовище и забрало кого-то... да, в принципе, можно было предположить, кого. Явилось утром, при солнечном свете, цинично оставив на согревшихся за ночь простынях одну только оболочку. И чего теперь стоят метания, честолюбие, страх?

Подгоняемый единственно желанием убедиться, верно ли моё предположение, я миновал лестницу, коридор, раскрытые двери зала, в котором эльф, присев на корточки, оттирал тёмный матовый паркет, и наконец постучал в дверь за поворотом.

— Кто? — раздался из комнаты требовательный бас Макнейра. Я назвался, и через несколько секунд дверь открылась.

Комната Барти выглядела почти так же, какой я видел её, когда приходил рано утром: свечи на тумбочке, сбитая в ком простыня, приоткрытое окно. Руквуд в позе эмбриона лежал на боку, завёрнутый в клетчатый плед, и ухитрялся хмуриться и кусать губы даже во сне. Однако дыхание его было ровным, и, на первый взгляд, жизни уже ничего не угрожало. Пока я, нацепив на лицо самое отталкивающее выражение, какое только мог, накладывал диагностирующие заклинания, Макнейр стоял прямо за моей спиной, вглядываясь во вспышки зелёного и красного и явно ничего не понимая. Как охраняющий что-то пёс, догадался я, не может отойти подальше.

Итак, предположение оказалось неверным, и я даже не знал, радоваться ли, что жизнь всё-таки победила в изматывающем поединке, или скорбеть оттого, что мучения продолжаются. О том, что ночной поединок Августуса был поистине изматывающим, свидетельствовало всё: и общее истощение организма, и враз заострившиеся черты лица, и веки в фиолетовых прожилках.

Макнейр наконец нарушил тишину:

— С ним всё будет хорошо? Ты говорил, если до утра...

— Знаю, — оборвал его я. — Но обещать ничего не могу. Пусть пока спит, зелья ещё действуют.

— Он просыпался ночью, — признался Макнейр, не глядя мне в глаза.

— И ты молчал?! — прошипел я, мгновенно обозлившись. — Ты понимаешь, что он мог умереть именно потому, что ты не позвал меня?!

Не выношу чужой безалаберности. Поэтому сейчас, стоя вплотную к бывшему однокласснику и пытаясь встретиться с ним взглядом, я едва не скрипел зубами от злости. Не то чтобы Руквуда было слишком жалко: сам во всём виноват, но всё же...

— Когда я ясно сказал, что...

— Тихо, разбудишь, — взгляд указал мне на спящего, и Макнейр замялся. — Не нужен ты ему был тогда.

— Много ты знаешь! — фыркнул я, отходя, чтобы закрыть окно: ещё простудить раненого не хватало.

— Знаю, — спокойно подтвердил Макнейр, и я внезапно снова почувствовал, что чего-то не понимаю. Как вчера, на аудиенции.

— Зачем ты убил её?

Он не удивился переходу, а, может, просто не показал, и сразу понял, про что я, равнодушно пожал плечами:

— Лорд велел.

Я снова подошёл вплотную, хотя разница в росте начинала давить.

— Не знаю, в какие игры ты играешь, Уолли. Но если тебе что-то не нравится в политике Лорда...

— Нахрен политику, — оборвал он меня и вдруг замолчал, хотя сюда явно просилось продолжение.

— Так что же? — вкрадчиво спросил я.

— Ничего, — ответил он и только сейчас посмотрел в глаза. Странно всё-таки влияет магия на цвет глаз. У Поттера вон зелёные как изумруды, а у этого — васильковые, светлые, ярко выделяются на лице.

— Мне казалось, ты любишь несколько иные способы убийства, чем простая Авада, — процедил я. Но он не отвёл взгляд.

— Любил раньше.

— А сейчас уже неинтересно? — ехидно поинтересовался я.

— Вроде того, — ответил Макнейр, пожав плечами.

Я понял, что больше он ничего не скажет, и решился задать безумный вопрос.

— Ты не видел в последнее время ничего странного?

Макнейр опустился в кресло, на ручке которого сонно потягивался котёнок, в задумчивости поскрёб щетину.

— Ну, смерть по дому ходит, а что?

Пришлось признать, что есть вещи, которые мне неведомы.

— Смерть? И ты видишь её?

Он взглянул с чем-то, отдалённо напоминающим насмешку.

— Ну а ты как думаешь? Яксли вот недолго осталось... Ты лучше это... иди Руди проверь.

Если и бывали когда-либо ситуации, в которых я чувствовал себя откровенно не в своей тарелке, то это была одна из них. Что ещё он, интересно, прячет? Способности к магии высшего порядка? Умение предсказывать будущее? В принципе, не было ничего удивительного в том, что палач, обладающий минимумом волшебства, смог разглядеть смерть, затаившуюся среди простых вещей. Профессионал он или нет, в конце концов?

Я и сам не заметил, как дошёл до комнаты Руди. Признаться, иногда приходится чувствовать себя врачом: все мои убеждения, что от колдомедицины я достаточно далёк, разбивались о неприступную уверенность моих коллег, что лекаря лучше им не найти. Даже когда я на полном серьёзе предложил похитить главврача св. Мунго, меня подняли на смех.

У младшего Лестрейнджа было открыто, и, войдя, я понял, почему: у него сидел Рабастан. Окно по-прежнему было распахнуто настежь, и комната наполнялась запахами поздних цветов; беспорядок царил такой же, лишь на столе прибавилось мусора: там стояла пустая коробка из-под конфет, а Руди, задумчиво облизываясь, что-то дожёвывал.

— Баст, ну отдай! Ну по-хорошему прошу! — ныл он. — Ну чего тебе стоит?

— Не отдам, — непреклонно отвечал тот.

— Я что, разрешал тебе шоколадом обжираться? — рявкнул я, пользуясь тем, что меня они не заметили. Руди поспешно сделал глотательное движение, а Рабастан, сидевший у него в изножье спиной ко мне, подскочил от неожиданности.

— Снейп! Опять подкрадываешься! — возмущённо воскликнул он, убирая руку с рукоятки палочки.

Я презрительно фыркнул и подошёл к постели больного. Если привыкли считать меня чем-то вроде колдомедика, пусть все прелести этого расхлёбывают сами.

— Покажи язык, — потребовал я у Руди. Язык, как я и думал, оказался коричневым от шоколада. — Диабет хочешь заработать?

— А это что? — недоумённо спросил Руди, откидываясь на подушки. Солнце осветило его бледное лицо, тёмно-медные волосы превратило в огненные.

— Узнаешь, — грозно ответил я. — Учти, это не лечится. Больше никакого шоколада. Целую коробку вместо завтрака!

— Не целую! — возмутился Руди. — Я Баста угостил тоже.

— Одной конфеткой? — предположил я. Крыть ему было нечем.

— Тогда скажи, чтобы он мне палочку отдал! — потребовал Лестрейндж-младший и, хмурясь, посмотрел на меня снизу вверх. Рабастан устало вздохнул, и я его прекрасно понимал.

— Рудольфус Сигурд Лестрейндж! — рявкнул я. — Ты будешь делать всё, что тебе скажут, если хочешь выздороветь! А сейчас ты капризничаешь, как избалованная девица! Ты мужчина, в конце концов, или нет? — я порылся в карманах мантии и вытащил флакон с Укрепляющим. — А ну, пей!

Орал я исключительно для профилактики. То, что с Лестрейнджем происходило, я давно окрестил синдромом Блэка. Руди бросили в Азкабан, когда ему было семнадцать лет. Я не знал подробностей той тёмной истории с Лонгботтомами, но подозревал, что младший просто пошёл за братом. Проведя в компании дементоров четырнадцать лет, он едва не сошёл с ума (на то, каким он был сразу после побега, страшно было смотреть), а сейчас остался всё тем же мальчишкой. Он не мог повзрослеть, не мог духовно развиться, и теперь вёл себя как ребёнок, навёрстывая упущенные годы без общения, без ласки, без заботы... без шоколада.

Руди морщился от вкуса зелья, но выпил весь флакон.

Я провёл диагностику, такую же, как только что с Руквудом. Оба брата хмурились, поглядывая на вспышки, а Руди становился всё более серьёзным и сосредоточенным. Он и думать забыл как о палочке, так и о конфетах.

Я свернул диагностирующие заклинания и уже хотел было сказать, что магическое ядро восстанавливается, как младший вдруг встретился со мной взглядом. Может же, когда хочет, — машинально подумал я, отмечая этот непривычно взрослый для него взгляд.

— Снейп, я умру? — спросил Руди. На мгновение я потерял дар речи, но он истолковал эту заминку по-своему, рывком сел, натягивая на себя одеяло.

— Умру, да?!

— Ты спятил! — воскликнул Рабастан, взволнованный не менее меня. — Как ты можешь так?.. С тобой всё нормально, правда, Снейп?

— Конечно да, — подтвердил я. — Просто магическое истощение.

Но Руди отчаянно замотал головой:

— Вы врёте! Вы знаете, что я умру, и молчите!

— Ты думаешь, я пришёл сюда скрасить твои последние часы?!

— А зачем ты тогда детство вспоминал и всё хорошее, что у нас было?

Рабастан оказался в тупике, а я молча переводил взгляд с одного на другого. Рудольфус откинулся обратно на подушки, судорожно вздохнул и произнёс тихим срывающимся голосом:

— Баст, ты только в склепе меня не клади. Отнеси в лес какой-нибудь, ладно? Чтобы я слышал, как листья шумят, и чтобы сам потом деревом стал, хорошо?

Повисла тишина. Мы с Рабастаном потеряли дар речи, хотя он больше: я просто ждал, как он отреагирует.

— Да ты и сейчас дерево, дубина! — воскликнул старший брат, размахивая руками. — Жизнь не мила?!

Я понял, что Руди сейчас заплачет, и отступил от кровати.

— А если нет? — тихо спросил он. Губы его искривились, и я поскорее шагнул к двери. Последнее, что видел, — как Рабастан обнимает брата и тот упирается лбом ему в плечо.

Коридор был пуст и освещён солнцем, которое отражалось в паркете и стоящих в нишах вазах. Напротив меня висел гобелен, изображающий соколиную охоту: мягкие пастельные цвета, гибкие линии рисунка. Когда-то мне очень нравился дом Люциуса, а с тех пор, как в нём появилась Нарцисса, и тем более. Мрачноватый особняк её трудами стал светлым и уютным. А сейчас здесь бродила смерть. Сейчас здесь жили преступники, на чьём счету была не одна загубленная жизнь, взять хотя бы Макнейра, о Беллатрисе уже и говорить не приходится. Сейчас в доме, где когда-то раздавался смех Драко, убивали детей. И видит Мерлин, я не знал, когда этому всему придёт конец.