Четверо лучших

84. ЛМ. Похороны

Из парадных дверей Мэнора массивный чёрный гроб выносили, по традиции, на руках. Барти лежал в нём на белом кружевном покрывале, какой-то непривычно тоненький, бледный, в строгом костюме и мантии. Руки ему сложили на груди в застывшем жесте покорности, а Амикус со скорбным лицом наколдовал пригоршни каких-то мелких синих цветов с едва уловимым запахом. Цветы лежали по краям гроба, на самом Барти, путались в его неровно подстриженной чёлке, и потёртый райвенкловский шарф, который Краучу обернули вокруг пояса, терялся на их фоне, только кисточки свешивались через край и покачивались в такт шагам.

Гроб несли Рабастан, Макнейр, Долохов, Амикус, Розье и, как ни странно, Скабиор. Следом за гробом Эйвери с побрякивающим мешочком рун на поясе нёс большую книгу погребальных стихов, за ним Алекто, то и дело прижимая к сухим глазам чёрный кружевной платок, левитировала громоздкую крышку гроба, и последними шли мы с Северусом.

Могила уже была готова. Мы медленно прошли по парковым дорожкам мимо аккуратных газонов с кустами волшебных роз Нарциссы, которые цвели целое лето, мимо фонтана, мимо двухсотлетнего вяза и углубились в парк. Остановившись у прямоугольной ямы, я вспомнил, как вырыл похожую «могилу» для Рона Уизли, и, несмотря на трагичность момента, усмехнулся.

Гроб бережно поставили на кучу земли, и Эйвери, встав в изголовье, открыл книгу на заранее заложенном месте. Однако читать он медлил. Мы стояли вокруг гроба и могилы и молчали, все десять человек. Предзакатный солнечный свет пробивался сквозь густую крону деревьев, тихо колеблющуюся от ветра; какие-то мошки стайкой кружили в тёплом воздухе там, где он казался золотым. Один луч застыл на мелово-бледном лице Барти с горькой складкой у губ. Эйвери откашлялся и неуверенно начал погребальную церемонию:

— Именем Одина и Фрейи. Именем Мерлина и Морганы. Прими, земля, сына своего Бартемиуса на веки вечные в лоно своё. Да пребудет с ним покой вечный, да обретёт его душа отдохновение от скорбей человеческих.

Голос его словно растекался в тягучем медовом воздухе, мошки всё кружили и кружили, листва слегка колебалась, и слова погребального заговора как будто продолжали звучать, уже будучи произнесёнными.

— Всё прощаем тебе, брат наш, ступай с миром, и прости нас за зло, тебе причинённое...

Я знал этот заговор наизусть, поэтому пропустил момент, когда Эйдан специальной формулой передал слово мне:

— Люциуса слово, — сказал он, и все взгляды устремились на меня. Но я не знал, что пожелать уходящему от нас. Наконец, после почти минутного молчания ответил:

— Пусть придёт мир в твою душу, Барти, — ничего более умного я не придумал. Крауч был мне неприятен даже сейчас.

— Уолдена слово, — распорядился Эйвери.

Макнейр медлил не меньше, чем я.

— Ты меня прости, ладно? — произнёс он, не глядя на гроб. — За тогда, в апреле. Ну, ты понял...

— Рабастана слово, — отчего-то охрипнув, обернулся к Лестрейнджу Эйвери.

— Жалко тебя, Барти, — говоря, тот не смотрел на гроб. — Не поверишь, но жалко, больше, чем себя самого...

— Ивэна слово.

— Спасибо, что ты такой, какой есть, — пробормотал тот, тоже отчего-то пряча глаза. — Хоть место тебе в психушке, уж не обессудь...

— Алекто слово, — повернулся Эйдан; ботинки оставили чёткие отпечатки в свежей земле.

— Пусть душа твоя исцелится, — глухо промолвила та, комкая платок. — Тебе это нужно, нужнее, чем всем другим. И у тебя ещё есть шанс...

— Амикуса слово.

— Пусть у тебя хватит сил встретиться с самим собой, — пока Кэрроу говорил, его глаза блестели золотым; впрочем, это мог быть свет солнца. — Ты справишься.

— Антонина слово.

— Говорят, смерть — обновление... — промолвил тот. — И я хочу, чтобы оно свершилось так, как следует.

— Северуса слово.

Тот не удержался от сарказма:

— В этот трагический момент не могу не напомнить всем о скоротечности бытия и надеюсь, что смерть влияет на мозги лишь благоприятным образом.

Я не стал толкать его локтём. Барти всё это заслужил.

— Скабиора слово.

Егерь поднял глаза от нутра могилы, которое внимательно изучал всё это время, и сказал, не ёрничая, с грустной улыбкой:

— Спасибо за венок, Барти. Я оценил.

Убедившись, что все присутствующие хоть что-то сказали, Эйдан снова открыл книгу.

— Во тьме земли пусть хранит тебя тьма извечная, пусть сердце твоё расцветёт и не увянет. Оставь прошлое и долги его. Во имя Одина и Фрейи, Мерлина и Морганы. Бартемиус Крауч, покойся с миром.

Шурша по траве и едва касаясь земли на бегу, в круг влетел Руди, растрёпанный, только в брюках и рубашке, ахнул, со всхлипом бросился к гробу, но стоящий ближе всех Макнейр перехватил его за пояс.

— Барти! — воскликнул младший Лестрейндж, совершенно не замечая гневного взгляда старшего. — Как же так?! Мне Хвост сказал — хоронят... Как же?! За что?!

С грохотом опустилась крышка гроба, безжалостно прищемив концы синего шарфа. Эйвери взял книгу под мышку, и они с Розье и Долоховым одновременно взмахнули палочками. Гроб плавно взмыл в воздух, завис над могилой и медленно опустился в неё, стукаясь о стенки. Я шагнул ближе, посмотрел на чернеющую внизу крышку, но в этот момент куча земли посыпалась на неё, и через минуту на месте могилы возвышался ровный холмик свежей земли.

Мы оглядели друг друга, все, кроме Руди, который, тщетно извиваясь в медвежьей хватке Макнейра, не отводил взгляда от могилы, — церемония подействовала удручающе на всех без исключения. Снейп отмер первым, впрочем, он и с самого начала был скептически настроен. Он скрестил руки на груди и строго спросил:

— Ну и долго ещё этот балаган будет продолжаться?

— Дай ему время! — воскликнула Алекто. — Мы не для того старались, чтобы ты сейчас всё испортил!

— Он не задохнётся там? — озабоченно спросил Эйвери, в то время как Рабастан шипел на брата, нарушившего постельный режим, а Скабиор стоял у холмика с почти мечтательным выражением лица.

— Начнёт задыхаться — я почувствую, — сказал Амикус, опускаясь навзничь на траву. Долохов, правильно догадавшись, снял мантию, постелил для Алекто.

Картина была жутковатой: брат и сестра лежали на земле по обе стороны от могилы, точно так же, как Барти, скрестив руки на груди. Мы все на всякий случай отошли подальше, но никто не уходил. Макнейр, отведя Руди в сторону, что-то ему втолковывал, впрочем, было понятно, что именно. Я прислонился спиной к дереву, не заботясь о сохранности траурной мантии. Наложить Обливиэйт на десять человек сразу сложно, но вполне вероятно. Всего лишь чуть-чуть подправить память, и из «радикальной психотерапии», как выразился Северус, похороны превратятся в настоящее погребение. Вложить в чужие головы воспоминание об Аваде разгневанного Лорда, настигшей Барти, — и холмик останется нетронутым, а безумец последние минуты своей жизни проведёт в ужасе и мучениях, по-прежнему парализованный заклятием, не в силах ни кричать, ни двигаться... Месть, достойная Малфоя...

Я покрепче перехватил трость, и в этот момент моего рукава осторожно коснулась ладонь Северуса — и когда он подошёл?

— Люци, я же просил... — тихим шёпотом произнёс он, не глядя на меня. Выдержка покинула меня: я вздрогнул.

— Не читай мысли! — прошипел я яростно. — Эта сволочь заслужила и большего!

— Я не читаю, — спокойно ответил он, как будто не видел сейчас в моей голове, что именно я хочу сделать. — Но есть настоящий виновник. А мы ничего не делаем... Легко отыграться на слабом. По-слизерински, конечно, не спорю...

Я вырвал руку, отступил, но ничего не сказал. Конечно, он был прав, а я просто сходил с ума, не в силах подловить Фенрира. Может, прислать за ним домовика, так же, как за Уизли? Но как замести следы?

— Ты думаешь, то, что его закопали в могилу, поможет? — спросил я, немного успокоившись.

— Добить легче, чем исцелить, — ответил Северус, глядя себе под ноги, на тёмно-зелёную траву. — Это проще, удобнее... Чтобы исцелить, нужно не спать ночами, держать за руку, заставлять пить лекарство, успокаивать после кошмаров...

— И у него есть такой человек? — полунасмешливо спросил чей-то голос рядом с нами. Я обернулся: из-за дерева, по обыкновению, неслышно выходил Скабиор.

— Вы! — воскликнул я. Он показал нам пустые ладони.

— Нет, господа, я не подслушивал, — объявил нам егерь таким тоном, что стало ясно, что именно подслушиванием он и занимался.

Однако Снейп вовсе не был удивлён, хоть и окинул его подозрительным взглядом.

— Что вы имеете в виду, спрашивая, есть ли у Барти человек, который сможет его исцелить? — строго поинтересовался он.

Егерь тоже прислонился к дереву, задумчиво посмотрел куда-то вбок. Я проследил за его взглядом: там Руди, привстав на цыпочки, тянулся к Макнейру — я уловил робость его движения и яркость кипенно-белой рубашки на фоне зелёной листвы кустов.

— Хорошо говорить об исцелении, — промолвил Скабиор. — Хорошо всем вместе взяться за одного человека и что-то сделать для него. Только я вас спрашиваю: кто именно останется с ним ночью, когда он будет орать от страха?

Мы переглянулись, и я подумал, что Барти просто отнесут в его постель — то есть, не в его, а Руквуда, раз уж они поменялись комнатами, — укроют одеялом и уйдут... И в самом деле, кто будет долго возиться с парнем, который годится только на то, чтобы при случае без лишних разговоров класть его носом в подушку?

— Молчите, господа хорошие?

— А вам, я смотрю, нравится роль обличителя? — холодно спросил Снейп. — Вы, видимо, себя считаете таким правильным, что вам и смотреть на нас противно?

— Считать не считаю, но болото у вас тут ещё то, — не моргнув глазом, ответил тот.

Никто из нас больше не успел ничего сказать: возле могилы Амикус пружинисто подхватился с земли, поднялась и Алекто. Груда земли, повинуясь их магии, взвилась в воздух и опустилась поодаль. Покачиваясь, гроб выплыл наверх, крышка упала.

— Фините Инкантатем! — воскликнуло сразу несколько голосов, отменяя парализующее заклятие.

Кашляя и схватившись за грудь, Барти сел в гробу, запрокинул голову к небу, как будто не верил, что больше не мёртв. Северус быстро направился к нему, как, впрочем, и все остальные, но я остался на месте: боялся увидеть картину полного и окончательного безумия.

Строго говоря, в силу своих габаритов на руки Барти должен был взять Макнейр, но его опередил Долохов, подхватил, рассыпая по траве синие цветы — парочка застряла в волосах Крауча. Тот, почувствовав чужие руки, рыдал в голос, не безобразно, просто отчаянно; прятал лицо у Антонина на груди и никак не мог остановить поток слёз, а синий шарф с испачканными землёй концами обвис измождённо, безжизненно.

— Я вспомнил! Всё вспомнил! Мне страшно, мне плохо, не трогайте меня... — плакал Барти, не делая, впрочем, попыток вырваться. Интересно... Наверное, от шока спал когда-то наложенный на него Обливиэйт? Что же он вспомнил?

— Хвала небесам! — воскликнула Алекто, опираясь на руку Эйвери. — Помогло!

— Ничего себе помогло! — фыркнул Розье, с возмущением указывая на Крауча, который вцепился в Антонина мёртвой хваткой.

— Это ничего, — тихо сказал Амикус, вставая рядом с сестрой. — Это хорошо, что вспомнил. И что плачет, — тоже правильно...

Долохов быстро понёс Барти обратно к дому, и рядом с ним по посыпанной песком дорожке неслышно двигался Скабиор.