Деревянные пятачки

Четвертый вариант

В одном из корпусов Гостиного двора находилась проектная контора изыскательской экспедиции. Каждое утро, задолго до открытия магазинов, в темные сводчатые ворота один за другим входили люди, показывая пропуска вахтеру. Они подымались по лестнице на галерею, с которой был виден большой двор; с галереи люди входили в узкую дверь, ведущую в маленькую гардеробную, и уже после этого расходились по своим комнатам с низкими потолками и маленькими окнами. Весь день в комнатах горели настольные лампы.

Но большинство людей мало обращали внимания на эти неудобства. Они здесь пребывали временно: год на изысканиях, два-три месяца в Ленинграде — и снова на изыскания...

Шумные, с сильными взмахами рук, со стремительной, легкой походкой, изыскатели резко отличались от небольшой группы проектировщиков, постоянно живших в городе.

Старший инженер Вагин, когда-то считавший для себя большой удачей, что он не стал изыскателем, подчас не то чтобы с завистью, но с интересом присматривался к этим загорелым, обветренным людям. Им ничего не стоило резануть правду-матку даже начальнику конторы. Их резкость объяснялась просто: не так-то много среди инженеров найдется охотников до изыскательской жизни — зимовать в палатках при шестидесятиградусном морозе, мокнуть в болотах, пробиваться через буреломные завалы. Начальник конторы Ливанов, сам некогда изыскатель, полный, лет за пятьдесят человек, прощал им то, чего не мог терпеть от проектировщиков.

С Ливановым у Вагина были давние счеты. Однажды в пылу молодого задора, еще лет десять назад, Вагин выступил на техническом совещании с резкой речью против главного инженера конторы Покрасова. Речь Вагина произвела эффект, но не тот, какого он ожидал. Вагину надо бы до совещания все высказать Ливанову, а не подкапливать факты за полгода. Изыскатели — народ прямой — возмутились. Ливанов же, приняв кое-какие замечания Вагина, осудил речь молодого инженера, и всем стало очевидно желание Вагина подорвать авторитет старого изыскателя Покрасова.

Это имело свои последствия: изыскатели стали относиться к молодому инженеру недоброжелательно, проектировщики — настороженно. Таким образом, Вагин был отгорожен стеной отчуждения. Некоторые ждали, что его со временем уволят, но этого не произошло. Ливанов умел отличать способных инженеров. Он поручал Вагину ответственные задания и в прошлом году перевел в старшие инженеры. Но, переводя, так значительно посмотрел на него, что Вагин понял: старое не забыто.

В этом году Вагину предстояла особенно интересная работа. Вернулась одна из семи экспедиций. Она привезла полевые материалы будущей трассы. На одном из участков трассы, в районе третьей партии, наметились два варианта — правобережный и левобережный. Надо было выбрать единственно правильный, экономичный, инженерно обоснованный. Вагин взялся за эту работу с радостью, лелея в душе надежду, что в главке заинтересуются, кто ее делал, и имя Вагина станет известно в высоких кругах. А это значило, что он мог подняться до начальника группы, а может быть, даже стать главным инженером конторы, сменив старика Покрасова.

Работа двигалась успешно. Техники крутили арифмометры, составляли ведомости, инженеры сравнивали варианты отдельных участков, сам Вагин проектировал земляное полотно. И когда уже работа перевалила за половину, им вдруг овладела дерзкая мысль: оба варианта предусматривали очень большие затраты по земляным работам. Надо было считаться с тоннелями, с выемками на каменных отрогах, с мостами через бурную таежную реку. А почему бы от них не отказаться и не поискать третий вариант, более экономичный? Эта мысль показалась ему настолько естественной, что он даже оглянулся: не родилась ли такая же мысль у кого-либо из его сотрудников? Но нет, по-прежнему трещали арифмометры, инженеры сидели, склонившись над столами.

На другой же день Вагин достал планшеты аэрофотосъемки. Чтобы не вызвать никаких подозрений, он раскрыл их после того, как в конторе никого не осталось.

Трасса, изысканная начальником экспедиции Бухаревым, тянулась вдоль реки. Вагин решил отойти от нее километров на десять в сторону, углубиться в пойму именно на участке третьей партии. Там оказалась равнина, пересеченная небольшими увалами. Если продолжать трассу в том же направлении, впереди будет гряда скалистых хребтов. Но если не упираться в эту гряду, а отвернуть обратно к реке? Тогда протяженность трассы увеличивается, но зато исключаются тоннели, восемь мостовых переходов, «полки» на скалистых обрывах. Все это еще требовало тщательных подсчетов. Ну что ж, с математикой Вагин всегда был в ладу... С этого дня началась упорная работа. Как только Вагин оставался один, он сразу же доставал планшеты и до поздней ночи выверял циркулем фотографии местности — переносил горизонтали на свои планшеты, составлял профиль. На это ушло более трех месяцев. Его шкаф был заполнен рулонами профилей, ведомостями пойменного варианта — третьего по счету, созданного им, Вагиным. Теперь уже было очевидно, что этот вариант самый лучший.

Вагин победно поглядывал сквозь очки. Он владел тайной, которая в один прекрасный день будет оглашена и принесет ему почет.

Легко и неслышно подходил к столу Вагина Бухарев. Он был похож на высушенный ветрами и солнцем стручок акации. Его голубые глаза лучились от самодовольства. Он с честью провел эту трудную экспедицию.

— Красивая будет дорога, — влюбленно говорил Бухарев, рассматривая профиль трассы. — Одних тоннелей восемнадцать! Дорого, но замечательно. Значит, береговой вариант рекомендуете?

— Да. Он наиболее экономичен, — казалось, разделяя восторг Бухарева, говорил Вагин и потирал узкие, длинные пальцы. — Мне особенно нравится этот тоннель. Восемьсот метров скальных работ. Но этого мало: для подхода придется срезать эту отлогую покатость хребта. Его длинный палец изящно обрисовал эту «покатость». — Здесь будет не меньше пяти тысяч кубометров грунта. Но зато какой тоннель!

Вагин с наслаждением издевался над простоватым Бухаревым. «Смелый, честный, но такой недалекий инженер!» — оглядывая костлявое лицо начальника экспедиции, пренебрежительно думал он.

Бухарев, обычно испытывавший недоброе чувство к Вагину, на этот раз готов был забыть все плохое.

— Даже неудавшийся карьерист в восторге! — смеясь от радости, говорил он Ливанову.

Ливанов удовлетворенно кивал. Покрасов же прижмуривал глаза и о чем-то сосредоточенно думал.

—И переходы замечательны, и выемки поражают своей массивностью, — все больше очаровывал Вагин начальника экспедиции. — Убежден, что ваш береговой будет примером мужественной мысли, неповторимого своеобразия. Что по сравнению с ним какой-нибудь пойменный вариант! Прямая, как стол, местность. Легкий профиль. Несколько углов. И все. А тут такое замечательное сочетание искусственных сооружений!

Он почти прямо говорил о своем варианте Бухареву, смеясь над ним в душе, но начальник экспедиции был далек от того, чтобы понять его.

— Да, работа была нелегкая, — говорил Бухарев. — Вот на съемке этого косогора разбился насмерть рабочий.

— Да? Я этого не знал, — сказал Вагин.

— Хороший был парень, — задумчиво продолжал Бухарев. По его иссушенному лицу, как тень, прошло чувство сожаления.

— Ничто не обходится без жертв, — вздохнул Вагин и отметил про себя: «Береговой вариант начальника экспедиции Бухарева чреват не только огромными экономическими затратами, но и жертвами. Во время топографических съемок с вершины Баганая сорвался рабочий. Он разбился насмерть». Это будет сказано при защите пойменного варианта.

Медлительно входил в комнату группы земляного полотна Покрасов. Он вежливо здоровался с сотрудниками. Никогда не подавая руки, здоровался с Вагиным. Его умные глаза проницательно смотрели на старшего инженера.

— Надеюсь, к десятому кончите сравнение вариантов? — спрашивал он.

— Да. Непременно. Хотя и сейчас уже все говорит за береговой вариант, — отвечал Вагин.

Покрасов сдвигал к переносью густые брови, о чем-то думал и уходил, оставляя в сердце Вагина смутную тревогу.

«Надо скорее кончать пойменный вариант», — неведомо почему тревожась, думал Вагин. И засиживался до трех-четырех часов ночи.

Наконец все было готово. Итог был ошеломляющий. Пойменный вариант приносил около двухсот миллионов рублей чистой экономии. Правда, трассирование по карте аэрофотосъемки неточно, натура внесет поправку и снизит экономию. Но все равно, это значит, что целый год четыреста человек инженеров, техников и рабочих трудились напрасно! Напрасно погиб неизвестный рабочий! Три миллиона рублей, израсходованных на экспедицию, улетели на ветер!

Вагин и гордо и сурово смотрел на ведомость. Небольшой лист бумаги — итог всех подсчетов. На бумаге — колонки цифр. Последняя цифра убьет Бухарева, свалит Покрасова. Она же подымет Вагина.

Рабочий день подходил к концу. Вагин сидел у окна, единственный стул, освещаемый дневным светом, был его. С улицы доносились трамвайные звонки, гудки автомобилей. Солнце грело противоположную сторону

улицы. Когда тень станет вровень с четвертым этажом, это значит — рабочий день завершен. Вагин положил ведомость в портфель, снисходительно посмотрел на согнутые спины работающих сотрудников. Заглянул в дверь — в соседней комнате «мостовики» проектировали переходы. Этажом ниже «гражданцы» размещали на станционных площадках вокзалы и депо. Чертежники вычерчивали на ватмане тоннели. Геологи составляли разрезы. Начальники изыскательских партий писали пояснительные записки к проекту. Переплетчик Иван Андреевич тиснил золотом папки, в которых повезут проект в главк.

Подошла Катюша, пухлая веселая девушка, секретарша, и передала телеграмму. Вагин вскрыл ее:

«Восьмого открывается главке совещание вопросу изысканий новых желдормагистралей присутствии министра тчк ваше участие желательно тчк сообщите телеграфно тему выступления тчк Морозов».

— Начальник главка... — прошептал Вагин, прочитав телеграмму. И сразу же его охватило то состояние радостной тревоги, какое всегда овладевает человеком, принявшим смелое для себя решение. «Лучшего случая трудно искать, — подумал он. — Сама жизнь помогает мне».

Он встал, постучал длинными, слегка выпуклыми ногтями по столу и, выпрямясь, насколько ему позволяла сутуловатость, решительно пошел к Ливанову.

В кабинете начальника конторы он застал Покрасова, покойно сидевшего в кожаном кресле.

— В горной экспедиции опять вспышка малярии, — говорил Ливанов, шагая по ковровой дорожке. — Особенно страдают партии, работающие в долине...

Покрасов не повернул головы к вошедшему Вагину, только чуть скосил глаз. Ливанов, как всегда, строго и выжидающе посмотрел на старшего инженера. Он раз и навсегда определил для себя этого человека и ждал от него только неприятного, хотя за все эти десять лет Вагин ничего неприятного не делал.

— Приглашают на совещание, — сказал Вагин, протягивая телеграмму Ливанову.

— А, вас тоже приглашают, — лениво сказал Покрасов, хотя прекрасно знал, что Вагина приглашают. Это он сам предложил вызвать его в главк.

— Что же, надо ехать, — останавливаясь, сказал Ливанов. — Передайте Катюше, пусть она возьмет билеты. Едем послезавтра. — Только теперь он пробежал глазами текст телеграммы и сухо спросил: — Полагаю, тему для выступления вы имеете?

— Да. У меня есть тема для выступления, — ответил Вагин и нервно улыбнулся.

— И вы, конечно, с нами не поделитесь? — спросил Покрасов, повернув к нему полное лицо с отечными мешками под глазами.

— У меня чисто инженерный вопрос, — дергая губой, ответил Вагин.

Когда он вышел, в кабинете несколько минут стояла тишина. Ливанов молча ходил от стола к двери и обратно.

— Нет, он не зря сидит по ночам, — сказал Ливанов. — У него что-то есть!

— И это что-то связано с речной экспедицией, — сказал Покрасов. — Я догадываюсь, в чем дело: он умеет использовать промахи.

Ливанов остановился, внимательно посмотрел на главного инженера.

— Береговой вариант хотя и оказался экономичнее правобережного, но и он слишком солиден по затратам. Неудивительно, если у Вагина явилось желание подумать об этом.

— Почему же вы не подумали?

— Я поверил Бухареву. А Бухарев поверил начальнику партии Козлову. Козлов уже утверждал, что рекогносцировка поймы ничего не дала. Теперь очевидно, что в главке опротестуют проект без дополнительных изысканий. Тем более что я подготовил докладную записку. Я вам оставлю ее, Владислав Николаевич, посмотрите...

— Значит, вы полагаете, что темой его выступления будет пойменный вариант? Да, он может вам и мне заодно утереть нос. Он поедет с готовыми расчетами, а у нас только соображения. — Ливанов начал опять ходить неслышно и мягко. — Стареете, Юрий Михайлович, ленитесь на трассе бывать.

«Они потому не дают мне расти, что боятся меня», — думал Вагин, поднимаясь к себе на пятый этаж.

В большой коммунальной квартире пахло подгорелым луком. В коридоре бегали ребятишки. Вагин, сторонясь их, быстро прошел в свою комнату.

Его жена, светловолосая худенькая женщина, встала с дивана.

— Так рано? — спросила она.

— Так рано, — улыбнулся Вагин. — Пойменный вариант закончен! — Он похлопал по портфелю. — И ведь надо же, именно сегодня, как в подарок, получил приглашение на совещание. — Он посмотрел на жену — какое это произведет на нее впечатление.

Ольга Николаевна высоко подняла брови, что выражало у нее среднюю степень радостного удивления.

— Но этого мало. Там будет министр. Представляешь себе — при министре я все выложу!

Теперь жена кинулась ему на шею — это была высшая степень и удивления и восторга.

Ольга Николаевна, как, впрочем, и многие жены многих людей, отлично знала ту деловую жизнь, какой жил муж. Она ни разу в глаза не видела Покрасова, но могла без запинки рассказать обо всех его недостатках и промахах. Считала Ливанова человеком несправедливым, хотя и неплохим инженером, начальника группы — подхалимом и т. д. и т. п.

— Двести миллионов — это та цифра, которая не только сделает моим сторонником министра, но и докажет если не инженерную безграмотность Покрасова, то по крайней мере его, безответственность. Выводы, по-моему, ясны! — Он положил руки жены на плечи, посмотрел в ее глаза. — А сейчас — обедать!

Но и во время обеда он не мог не говорить об этом. К супу только притронулся. Жаркое ковырнул вилкой. И встал из-за стола.

— Ты сейчас, Оленька, сходишь на почту. Отправишь телеграмму. Но я не дурак, чтобы раскрывать свою тему. Я напишу, что непременно буду и что тема для выступления у меня есть. Впрочем, можно так сообщить: «Некоторые вопросы по изысканиям и проектированию». Загадочно, непонятно и вместе с тем правильно. — Он показал кончик языка, засмеялся и тут же написал телеграмму.

— Надо тебе шелковую рубашку выстирать, — сказала Ольга Николаевна.

— Непременно. И не мешало бы освежить галстук. Но это потом, — быстро сказал Вагин. — А сейчас работать.

Весь вечер и большую часть ночи он просидел за столом — писал речь, которую скажет в главке. Два раза пришлось наполнять автоматическую ручку чернилами, прежде чем речь была закончена. Была глухая ночь. Где-то внизу у трамвайных путей работали сварщики. Белые всполохи, дрожа и подпрыгивая, метались по высокой стене дома напротив. Теперь, в тишине, были слышны гудки паровозов. Они гудят и днем, но за городским шумом их не слышно.

Хотелось лечь, закрыть глаза. Отдыхать. Вагин знал: в его выступлении нет ни одной бездоказательной мысли. Все аргументировано. На этот раз никому не удастся отделаться от него, обвиняя его в карьеризме. При чем тут карьеризм, если он борется за двести миллионов государственных, рублей?

На столе лежала почтовая квитанция. Телеграмма уже в Москве. Завтра ее вручат начальнику главка. Послезавтра он, Вагин, сам явится в главк. Впервые. И тогда все решится.

Он лег, но еще долго думал. Надо было учесть все непредвиденные возражения. Ему хотелось выйти совершенно чистым из этой борьбы.

Наконец перед восходом солнца сон сморил его.

Он, как и всегда, аккуратно явился на работу. Звонок застал его за столом. Сотрудники молча приступили к работе. Зажгли настольные лампы. Затрещал первый арифмометр. За ним другой, третий... Начался обычный трудовой день.

Вагин достал из портфеля написанное выступление.

«Вопрос слишком важен, чтобы излагать его устно, — скажет он вначале. — Разрешите читать». И дальше пойдет текст.

Строка за строкой Вагин внимательно перечитал все листы. Кое-где поправил фразы. В одном месте убрал слишком резкое слово. Горячиться не надо. Сила — в спокойствии и аргументации. Прочитав, подумал и не

нашел, что еще добавить или изменить. Хорошо было начало, говорившее о высокой ответственности, которую должны нести инженеры-проектировщики, добротная середина насыщена фактами и мыслями, хороша концовка, подводящая итог всему сказанному. Выводов не будет, но железная логика всего выступления естественно подведет к ним, и тогда станет ясно, что Покрасову таких ошибок прощать нельзя. Взоры всех сойдутся на нем, Вагине, и тогда тоже станет совершенно ясно, кто может достойно возглавить инженерную работу в конторе.

— Распишитесь, Борис Николаевич, — сказала Катюша и положила перед Вагиным билет и ведомостичку.

«Стрела», вагон номер пять, тридцать шестое место.

На какое-то мгновение у него вдруг сжалось сердце, Вагин попробовал было разобраться, что же его томит, но тут подошел Бухарев. Поговорив о незначительных вещах, он спросил Вагина, стараясь казаться спокойным:

— Как, вы думаете, отнесется главк к береговому варианту?

Вагин почувствовал, как кровь отхлынула у него от сердца, но, тоже стараясь казаться спокойным, спросил:

— А что вас тревожит?

— Почему вы спросили, что меня тревожит?

«Действительно, почему я так спросил? — подумал Вагин. — Я начинаю проговариваться». Он отвел взгляд в сторону.

— Мне показалось, что вы волнуетесь... Я... уже говорил вам, что береговой — это пример мужественной мысли, неповторимого своеобразия...

Бухарев внимательно посмотрел на склоненную голову Вагина и молча отошел.

«Он чем-то встревожен, — подумал Вагин про Бухарева. — Неужели возник параллелизм? Ливанов, по всей вероятности, догадывается о другом, более экономичном варианте, нежели береговой... Это ощущение, наверное, меня и томило. Но чего ж тут опасаться? У меня готовые расчеты, у них только догадка. Нет, тут все в порядке... Тогда что же меня томит?»

Его отвлек от размышлений техник Соколов. Он закончил работу и просил новую.

«Береговой вариант еще существует, — удивленно подумал Вагин. — Покойник, оказывается, жив! Какая чепуха!» И тут же откуда-то из тайников мозга выскочила мысль: «Почему бы теперь не сказать Ливанову о пойменном варианте? Прийти и сказать перед отъездом. Это будет благородно...»

А, вот что его томит! Удар направлен против Ливанова. Не только против Покрасова, но и против Ливанова... Ну и что ж? Так и было задумано.

— Борис Николаевич, я жду, — напомнил о себе техник.

— Возьмите береговой вариант на контрольную проверку у Нины Павловны, — ответил Вагин и усмехнулся, подумав о том, каким бесцельным трудом он занимает людей.

«Выступить против Ливанова, — продолжал размышлять Вагин, — против Ливанова! Покрасова, конечно, снимут. Бухарева лишат экспедиции. Но Ливанову могут дать нагоняй и оставить. С Ливановым считаются в главке. И если Ливанов останется, тогда он съест его, Вагина...»

В комнате, придавленной низким потолком, было душно. Вагин открыл окно. Приложил ко лбу платок.

Другой разговор, если бы его, Вагина, перевели в Москву, в главк, или приказом министра зачислили на должность главного инженера конторы вместо Покрасова. Но ведь министр может и не вмешаться. На это существует главк. И там Морозов. Ливанов когда-то с ним вместе учился в институте...

Все эти мысли с такой силой хлынули на Вагина, что он почувствовал себя несчастным. Только теперь ему со всей очевидностью стало ясно, на какое рискованное дело он решился.

Блуждающим взглядом Вагин оглядел всех сотрудников. Как хорошо было бы хоть с кем-нибудь посоветоваться! Но нет такого человека. Здесь, в конторе, нет. Тут ему каждый скажет: «Зачем же вы держали в тайне пойменный вариант?» И начнется опять та старая история, какая была десять лет назад. Каждый подумает о нем с чувством неприязни. Он рискует потерять то, что с таким трудом достигнуто за эти годы. Если же молчать усердно еще несколько лет и покорно работать, то вполне возможно, что он станет начальником группы, а там — кто знает! — может, сменит и Покрасова... Нет, Ливанова нельзя трогать!

Целый час обеденного перерыва Вагин провел на Садовой. Он ходил, не замечая людей, и все думал, как лучше поступить: сказать или смолчать? Ах, если бы он знал, чем может кончиться его поездка, как тогда было бы легко решить этот сложный вопрос!

Так и не приняв твердого решения, он вернулся в контору. Там его ожидала Катюша, Оказывается, Ливанов уехал, но перед отъездом просил узнать: заехать ли ему за Вагиным, чтобы подвезти к вокзалу, или Борис Николаевич один приедет?

— Но ведь его же нет? — сказал Вагин.

— Я ему по телефону позвоню, — сказала Катюша.

— Ах да... по телефону. — Вагин не знал, что отвечать. — Скажите ему, что я сам приеду.

Это было уже отступление. Согласиться — значило ехать в Москву. Теперь, добираясь до вокзала один, он оставлял за собой право выбора.

Катюша осуждающе посмотрела на Вагина. Ее взгляд говорил: «И чего вы из себя корчите? Ливанов такой милый. Он даже готов за вами заехать, а вы ломаетесь».

Но Вагину было не до ее взгляда. Узнав, что Ливанов и Покрасов уехали домой, он счел возможным и самому уйти с работы. Собрав бумаги в портфель, он быстро прошел комнату.

— Вы уезжаете? — спросила Нина Павловна, переставая крутить ручку арифмометра.

— А что? В чем дело? — резко повернулся к ней Вагин.

— Желаю вам счастливого пути, — улыбнулась Нина Павловна. Она единственная в его группе относилась к нему ласково.

— Благодарю. — Вагин несколько раз дернул головой и вышел.

День стоял солнечный. Со стороны Невы дул легкий прохладный ветер. Вагин пересек Садовую и, полузакрыв глаза от усталости и терзаний, пошел к Невскому. У ресторана «Метрополь» он неожиданно остановился, чуть не столкнувшись с группой изыскателей.

Громко разговаривая, не боясь привлечь к себе внимание, они выходили из ресторана.

«В рабочее время», — насторожился Вагин, но тут же вспомнил, что они уезжают в новую экспедицию. Здесь было несколько начальников партий, старших инженеров и техников. Увидав Вагина, они тоже остановились.

— А что, сознайтесь, пришлось вам поломать голову над нашим береговым? — спросил начальник партии, седой и голубоглазый.

— Да. Пришлось, — сдержанно ответил Вагин, и вдруг ему страстно захотелось испортить праздничное настроение этому голубоглазому человеку, и он не удержался, сказал: — Но если бы не ваш береговой вариант, то вряд ли родился бы пойменный! — Несколько секунд он с удовольствием смотрел на растерянное лицо начальника партии, потом поклонился и зашагал дальше.

Пройдя немного, он уже раскаялся: кой черт дернул его за язык сказать о пойменном? Что за мальчишество?

Домой Вагин пришел совершенно расстроенный. Бросил портфель и начал беспокойно ходить из угла в угол.

— Что с тобой? — спросила жена.

Он посмотрел на нее, жалко улыбнулся и сел.

— Я, наверное, не поеду...

— Что-нибудь случилось?

— Пока ничего... Но могло. — И он рассказал ей о своих терзаниях и сомнениях.

— Ты прав... Ты прав... — шептала Ольга Николаевна. — Лучше немножко, но наверняка, чем много с риском.

Этот довод был тем последним, что заставило Вагина отказаться от поездки.

— А телеграмма! — воскликнул Вагин. — Ведь там будут ждать! И билет... Надо же билет... сдать.

Ольга Николаевна минутку подумала и решила:

— Сделаем так: я поеду в контору и скажу, что ты болен. Шел домой, почувствовал себя плохо, и все. А ты пошли телеграмму в главк, что выехать по болезни не можешь.

— Подожди, Оля... Может, еще...

— И думать нечего. Все совершенно ясно. Если бы сняли Ливанова или тебя взяли в главк, тогда бы я ни секунды не задумывалась. Но этого же может и не быть! — Она сбросила халат, надела костюм. — Я еду!

Он ничего не сказал, и она ушла.

Вагин сидел за столом, до боли сжимая виски. Лучшего выхода, чем тот, какой предложила жена, он все же не находил.

«Как будто бы ничего и не было, — думал он. — Есть береговой, и нет никакого пойменного. И нет и не будет сложных отношений с Ливановым. И все пойдет по-старому».

Телеграмму он понес сам. И пока шел до почты, и в самом деле почувствовал недомогание и некоторую слабость в ногах. И это даже порадовало его.

Сдавая телеграмму в окошечко, он глядел тусклыми глазами, как бы показывая даже посторонним, что он на самом деле болен и только поэтому не может выехать в Москву.

И обратно шел так же расслабленно, но, подходя к дому, стал чувствовать себя тверже. Это шло главным образом оттого, что в его жизни ничего не изменится.

«А двести миллионов?» — неожиданно подумал он, поднимаясь по лестнице. На мгновение ему зримо представилась эта громадная цифра с восемью нулями. Она могла бы остаться в государственной казне. Могла бы пойти на другие полезные дела. Но Вагин только поморщился и, вяло махнув рукой, стал подниматься на пятый этаж.

1954