Деревянные пятачки

Василиса Прекрасная

На днях я получил письмо из совхоза, от учителя. Совхоз расположен в глубине одной из наших северных областей. Как и многие совхозы, до того как стал им, был колхозом, и поэтому проживающие и работающие в нем коренное население, то есть испокон веков живущие на своей земле, перероднившиеся, знающие каждого как самого себя. Так что, казалось бы, и тайн никаких не должно было быть. И тем удивительнее то, что рассказал мне в своем письме Николай Михайлович — так зовут учителя. Познакомился я с ним в прошлом году на рыбалке, проведя лето в совхозном поселке. Уезжая, договорились писать друг другу, и вот его письмо. Отбрасывая необязательное в нем для изложения главного, все остальное представляю в том виде, в каком оно было написано Николаем Михайловичем.

«...Не знаю, дорогой мой друг, обратили Вы или нет внимание на одну особу женского пола, она еще довольно часто проходила мимо окон дома, в котором Вы жили, идя на ферму или возвращаясь с оной. Чтобы Вы могли лучше ее вспомнить, попытаюсь нарисовать ее портрет. В отличие от всех наших молодых женщин, она обладает изумительной статью — голова у нее всегда несколько запрокинута, так что создается ощущение гордости характера или, я бы даже сказал, волевой силы. И походка у нее легкая, жизнерадостная. По всей вероятности, вспомнили? Она всегда ходила в косыночке, и платья у нее с глубоким вырезом на груди. Василиса по имени. А наши прозвали ее еще и прекрасной. Василиса Прекрасная! Я лично с такой характеристикой вполне согласен. И на самом деле, глаза у нее открытые, синие, губы как молодая вишня и, что редкость в наше время, ямочки на щеках. Сюда еще следует прибавить волнистые, пепельного цвета волосы. Удивительно обаятельная!

Я ее отлично помню ученицей. Кончила она нашу восьмилетнюю школу и дальше не пожелала учиться. Тут я должен в силу объективности сказать, что в школе она не проявляла особых способностей — больше того, бывали у нее и двойки, особенно по техническим предметам, хотя по русскому языку случались и пятерки, особенно за сочинения. Ну, это так, для более полного Вам представления. Так вот, сия Василиса Прекрасная была замужем. Правда, детей у нее не было. Работала же она заведующей парниками. И, должен сказать, работала отлично. Самые ранние в области огурцы, не считая, конечно, тепличных, бывали на ее парниках. То же можно сказать и про редис, так что ее имя довольно часто появлялось в районной и областной печати. Замуж она вышла двадцати лет, и к тому времени, как случиться, о чем я пишу, ей было двадцать восемь, то есть женщина, как говорится, в самом расцвете своих физических данных.

Случилось же вот что. Работает и, естественно, живет в нашем совхозе некто Андрей Николаевич Прохоров. Ему тридцать шесть лет. Сам по себе он человек представительный, с довольно тонкими чертами лица, то есть в основном я имею в виду овал, с крупными глазами, высоким лбом и мягкой добродушной улыбкой. Его я также знаю со школьных лет. Опять же ради объективности должен сказать, что, в отличие от Василисы, учился он очень успешно, показывая определенные способности в области математики и физики, и кто знает, учись он дальше, то есть поступи в институт, вполне возможно, стал бы крупным ученым, но жизнь у него сложилась трудная: отец погиб в последнюю войну, и, естественно, он должен был помогать матери и своему младшему брату, будучи старшим, и что смог единственно сделать, так это кончить курсы трактористов. Но даже и этого малого технического образования ему стало вполне достаточно, чтобы в последнее время в совхозе занимать пост главного механика. Теперь можете судить сами о его незаурядных способностях.

Он, так же как и Василиса, человек семейный, но у него есть дочь десяти лет, кстати, не в отца, то есть не отличающаяся в учебе определенными способностями.

И вот эти два человека, Прохоров и Василиса, оказались в таких близких отношениях, что это стало предметом обсуждения нашей общественности. Но по порядку. Вы уж меня извините за некоторую сумбурность в изложении. Фактов предостаточно, все они лезут разом, хочется о многом сказать, и, естественно, получается не так логично, как хотелось бы.

Дело все в том, что, как выяснилось при обсуждении на собрании, Василиса, еще будучи подростком лет пятнадцати, уже полюбила Андрея Прохорова. Но, конечно, любовь свою скрывала. Он же, естественно, и внимания не обращал на нее, а заглядывался на Елизавету Смирнову, которой было двадцать лет и которая работала тогда в овощеводческой бригаде. Знал он ее еще со школьной скамьи, и вполне естественно, что они стали близки друг другу, хотя, опять же ради объективности, должен сказать, что училась Лиза Смирнова, не в пример Василисе, успешно, к тому же была старостой в классе и примерной комсомолкой. Что тоже, видимо, имело свое значение. В общем, ни у кого не было никаких осуждений или недоумений, когда стало известно, что Андрей Прохоров женится на Лизе Смирновой.

После его женитьбы прошло пять лет, после чего вышла замуж и Василиса. Тут, правда, было недоумение, кстати у меня лично. Мужа ее, Николая Стеснева, я также знал еще со времен школы. Мальчик он был прилежный, но уж очень какой-то тихий, неяркий, я бы сказал, таким он и в парни вышел, и из армии вернулся, не приобретя боевитости. Но не только эти минусовые качества были у него, — и внешне он ничем не был привлекателен — при своей молодости был сутуловат, узкоплеч и, главное, с лица некрасив, так что рядом с ним Василиса была как день с ночью. Это отметили, отсюда и пошли всяческие пересуды и недоумения. В замужестве Василиса никак не изменилась — какой была, такой и осталась: обращающей на себя внимание молодой красивой женщиной.

В деревне, как вы знаете, жизнь проходит на виду. Кто куда прошел, кто что сделал — всем известно. Известно было и то, что Василиса по-прежнему старательно работала, только в праздники поярче стала одеваться, что приписали любви и заботе ее мужа. Работал и Андрей Прохоров, и все шло вполне нормально, не вызывая к ним какого-либо нездорового интереса. Я же лично обращал внимание на то, как быстро из моих школяров вырастают здоровенные парни, как эти парни становятся мужиками, седеют, грубеют; как никнут иные веселые, беспечные ученицы под бременем лет и труда и становятся такими, что никогда бы и не узнал ту с косичками, прилежно водившую некогда пером в моем классе. Ну, естественно, не все и мне попадало в поле зрения, тем удивительнее было узнать от жены, что, признаюсь, ошеломило меня.

Оказывается, Василиса с Андреем Прохоровым тайно встречались на протяжении нескольких лет, и это стало известно в поселке. Впрочем, по порядку.

В этом же поселке, где они жили, жил и брат Андрея, женатый на сестре его жены, то есть, по-старинному говоря, они приходятся один другому свояками. Так вот, в воскресенье Андрей пришел к своему брату, а тот жил с тещей. Ну, естественно, брат поставил на стол водку и угощение. И вот они сидят и разговаривают. Причем надо сказать, что у стола хлопотала теща, но в одну какую-то минуту она вышла во двор, — это прекрасно заметил брат Андрея Василий, иначе бы ни за что не спросил его о том, крутит ли он с Василисой. Как позднее выяснилось, только он один и знал об их романе.

Андрей же, тоже полагая, что теща вышла, за всяко просто ответил, что, мол, крутит. И сказал это не только без осуждения или смущения, а с радостью. Все это слышала теща. Она, оказывается, сидела в соседней комнате и невольно стала свидетельницей данного разговора.

Братья расстались, а она, то есть теща, не медля ни минуты, тут же собралась и поспешила к своей дочери, к жене Андрея, к Лизе. Та оказалась дома, и вот мать ей все передала и отругала, что, мол, не видит, что у нее делается под носом. После чего ушла, оставив дочь в горестном состоянии. Лиза, жена Андрея, еле дождалась прихода своего супруга и, как только он пришел, тут же и учинила ему допрос. Точно я уж не знаю, какие она предъявила ему факты, но он сознался. И то ли от малодушия, то ли желая облегчить роман, придать ему легковесность, чтобы не принимала Лиза всерьез, сказал, что все это ерунда, что, мол, Василиса сама пристала к нему и раз всего и была у него встреча, а что, мол, брату он так, из бахвальства, болтнул. Конечно, это не делает ему чести, но, видимо, от растерянности он наговорил такое. Впрочем, понять его вполне можно, к такому психологическому удару он, безусловно, не был готов, отсюда и его поведение.

На другой день Лиза встречается на парниках с Василисой. И говорит ей, что же это, мол, она, такая-сякая, сбивает с панталыку ее мужа. Василиса сделала вид, что не понимает ее. Но тут Лиза привела ей такие аргументы и так это сдобрила в запале нецензурными выражениями, что Василиса сразу поняла: тайное стало явным. Но, видимо, все же не смогла поверить, чтобы Андрей мог про нее сказать такое, что она к нему лезла, и пожелала сама такие слова услышать от Андрея. Ей, по всей вероятности, не верилось, что Андрей мог поступить так неблагородно.

Лиза сходила за Андреем. Видно, про себя он решил от Василисы отмежеваться, превратив свою связь с ней в дело случайное, чтобы не порушился мирный ритм жизни в семье.

— Так что ты про меня говорил? — спросила Василиса.

— А чего... Что было, то и сказал. Все ты... — ответил Андрей.

Тут я позволю себе некоторое отступление. Хотя я там и не был, но вполне могу представить, как при таких словах усмехнулся Андрей и какие чувства он вызвал у Василисы. И вполне естественно, что за этим последовало. А последовала, как это ни удивительно в наше время, пощечина. То есть Василиса ударила Андрея по щеке и при этом сказала: «Подлец ты!»

Если бы эта неприглядная сцена произошла без свидетелей, то вполне возможно, что все осталось бы втуне, но тут были другие, и они все видели и слышали, так что через каких-нибудь полчаса все стало известно в дирекции и в месткоме.

Дальнейшие события развивались, я бы сказал, параллельно, то есть в семьях и в руководящих органах. В семьях, конечно, попреки, но если Андрей отмахивался и искал примирения со своей женой, то Василиса вела себя совершенно иначе — она и слышать от мужа не хотела ни единого слова попрека или унижения, прямо так и заявила, что если только он будет ее бранить, то она тут же уйдет из дому и не вернется. После чего ее муж, Николай Стеснев, как человек безвольный, замолчал.

И местком стал разбираться. Первым он вызвал Андрея, и так как Андрей во всем признался, то есть что было по легкомыслию такое дело, а главное — признал свою вину полностью, то ограничились общественным порицанием и постановили впредь такими делами ему не заниматься. Тут уместно заметить то, что к Андрею и в дирекции и в месткоме относились весьма положительно, потому как он был незаменимый главный механик — до него сменилось несколько, и надо прямо сказать: Андрей принял аховый автопарк и за короткое время сделал его образцовым.

Василиса же повела себя совершенно неосмотрительно. Вместо того чтобы признать свою вину, заверить, что впредь такого допускать не будет, громогласно заявила, что все, что им наговорил Андрей, все это он наврал. Не случайная у них любовь, а вот уже семь лет, как они встречаются, и что это личное их дело и никого не касается. Конечно, после такого заявления местком не мог ограничиться обсуждением данного вопроса только на своем заседании и принял решение вынести все это дело на общее собрание членов профсоюза. Одновременно последовал приказ от дирекции о снятии Василисы с заведующей парниковым хозяйством. Что и было сделано ко дню собрания.

То, что я Вам до этого места писал, все это со слов разных людей, последующее же, то есть то, что было на общем собрании, я все сам лично наблюдал и поэтому ручаюсь за достоверность каждого слова.

Собрание проходило в нашем клубе. Вы его знаете, и мне нет необходимости давать его описание, только отмечу, что людей в нем было так много, что некуда семечку упасть. Приехали со всех отделений. Вот какой резонанс вызвало данное событие. Следует тут же отметить, что сочувствующих виновникам сего дела не было, наоборот, слышались возгласы негодования, о0собенно со стороны женщин. Этому причиной было еще и то, что Василиса пришла на собрание в самом нарядном платье. Она не вела себя вызывающе, но и не было ложной скромности. Нечто недоуменно-горькое было в ее взгляде, и это так не вязалось с ее открытой смуглой шеей и наивными завитками волос возле ушей... Я сидел в первом ряду и очень хорошо ее видел, и честно признаюсь: была она удивительно красива, и, каюсь, я даже позавидовал Андрею, что он был близок с такой женщиной, и осудил его за то, что он так смалодушничал, то есть, по существу, отрекся от Василисы.

Вел собрание Николай Васильевич Архипов, тоже некогда мой ученик, но ныне уже довольно облысевший человек, вел четко, выпуская заранее подготовленных ораторов, в том числе и меня выпустил. Я сказал, что мне, как учителю, который воспитывал на протяжении нескольких классов Василису и Андрея Прохорова, стыдно за их безнравственный поступок, и признал явный просчет в методах моего воспитания, и что это ложится пятном на всю нашу школу, и что, хотя я пенсионер, такое не снимает с меня ответственности, и т. д. В общем, я взял многое на себя, стараясь быть объективным. Ну, а потом, естественно, перешел и к моим бывшим ученикам, стыдя их публично за то, что они пренебрегли моралью и поставили себя в такое сложное положение в своих семьях. И все это я квалифицировал как распущенность, и тут в зале раздался громкий вскрик и сразу же плач — это таким образом выразила свои страдания Лиза, жена Андрея. И в зале началось движение, и вот здесь я невольно встретился взглядом с Василисой. Мне перед Вами скрывать нечего, но должен я Вам сказать, что мне стало не по себе, когда я увидал ее глаза. Давно-давно, будучи мальчиком, я был свидетелем одной страшной сцены. В нашей деревне поймали конокрада. И он уже знал, что его будут бить. А мужичонка, должен я Вам сказать, он был самый нищенский, потому и пошел на кражу. И вот в его глазах были ненависть и боль. Такое же выражение было и в глазах у Василисы, больше того — я даже уловил презрение к себе в ее взгляде. И тут я понял, что дело это гораздо сложнее, нежели я себе представлял. И ушел с трибуны.

После меня выступили еще двое, один из них бывший мой ученик Нефедов Сергей Константинович, кстати, изрядно успевавший по географии, и юноша Павлов Сережа, секретарь комсомольской организации совхоза. Оба они потребовали снятия с работы Андрея Прохорова, так как подобные люди не могут быть авторитетными руководителями. С чем, конечно, нельзя было не согласиться, хотя кое-кто и пытался его оправдать.

Но прежде чем принять решение, было дано выступить Андрею и Василисе. Андрей отказался, признав еще раз свою вину, а Василиса заявила вот что: «Никому мы не мешали своей любовью!» — и больше ни слова не добавила.

Решением собрания, правда не вполне единогласным, их обоих сняли с руководящей работы, переведя на рядовую. Но этим история не закончилась.

Утром следующего дня Лиза Прохорова, выгнав корову, прибежала в дом Василисы. Оказывается, Андрей не ночевал, и вот она решила проверить, не с Василисой ли он путался. Дома же она застала только одного Николая Стеснева. На вопрос: «Где Василиса?» — он ответил, что с собрания она не приходила. И тут Лиза заметила, что он крепко выпивши. «Не пить надо, — сказала она ему, — а бежать в местком, к директору, пусть теперь уже как следует за непослушание пропишут им!»

И, возможно, прописали бы, но в тот день нигде их в совхозе не могли обнаружить, а к вечеру стало известно, что они покинули его. Этому свидетель был Саша Назимов, молодой шофер, ученик последнего выпуска моей работы в школе. Он возвращался из райцентра и повстречал между Клинами и Байбаками Василису и Андрея. Шли они, как говорит он, держа друг друга за руки. Никаких вещей у них не было. На что еще он обратил внимание — на то, что никаких у них не было головных уборов, и ветер развевал им волосы. Саша остановил машину — на собрании он, в силу обстоятельств, быть не мог, но всю их прошумевшую историю, естественно, знал. «Куда это вы?» — спросил он. На его вопрос они ничего не ответили и пошли дальше. «Может, подвезти вас?» — крикнул он. Но они даже не оглянулись.

Вот такова история. Конечно, несколько странным кажется то, что Василиса, несмотря на всю неприглядность поведения Андрея, все же, как видите, помирилась с ним, но такое психологическое движение ее поступка объяснить можно, видимо, только тем, что любовь как таковая действительно существовала между ними. Иначе объяснить я лично никак не могу».

Дальше Николай Михайлович писал о рыбалке, о том, как... Впрочем, остальное малоинтересно.

1970