Деревянные пятачки

В островах

Острова видны с берега только в ясную погоду. Тогда они кажутся ставшими на якорь военными судами — узкие полоски с неровными очертаниями поверху. Вблизи неровные очертания превращаются в сосны, чудом укоренившиеся в голых нагромождениях камней. Но большей частью островов не видно. Туманы, дожди, знойное марево заслоняют их. В такие дни об островах не думаешь. Нет их — и не надо. Но когда видишь — тянут они к себе. И если хоть раз побывал там, никогда не забудешь.

Игорь Николаевич бывал в островах. Как-то ездил туда с товарищем на моторке. Веселая была эта прогулка. В протоках меж островов наловили много щук, наколотили уток и засветло вернулись домой. Прошло время, и снова потянуло, но товарищ уехал, а память об островах осталась, чтобы звать, манить. И вот он собрался. Ехал поездом, шел пешком и наконец добрался до устья речки, что впадает в озеро. На выходе этой речушки стоят пять-шесть домиков. В них живут рыбаки. Рядом с домами маячок. Это не тот маяк, который бросает луч в черную пучину моря. Нет, это просто огонек, добродушно подмигивающий запоздавшим рыбакам: дескать, ничего, ребята, я тут. Следит за маячком бывший боцман Александр Макаров, человек молчаливый, с глубокими морщинами по всему лицу, хотя и не старый. Часть морщин у него лежит вертикально — это по щекам. У глаз они расходятся веером. Но веер — это уж слишком деликатное для него сравнение, поэтому лучше сказать: они похожи на окуневый верхний плавник. На лбу морщин не много, но они лежат прочно. Он может делать все: разводить сад, ловить рыбу, бить зверя, сделать лодку, может служить на судах, и служил. Кроме того, что умеет делать, может сделать все, что бы ни заставили. Но он не любит, когда его заставляют. В охотку же Ладогу ведром вычерпает. Жену он любит редкой любовью: баловать не балует, даже ласковым словом не пригладит, но зато и не расстраивает. Живет она спокойно, за все десять лет, как поженились — а взял он ее вдовую, с девчонкой, — ни разу не всплакнула, ни разу не задумалась. Он был похож на маячок и как будто говорил Анне: «Ничего, все хорошо будет. Я тут». И всегда освещал ее своими серыми, оттянутыми к вискам глазами-ровно и спокойно.

Игорь Николаевич не знал его, но надеялся, что кто-нибудь из местных возьмется довести его до островов. В конце концов в деньгах всегда можно сойтись. Но Макаров о деньгах и слышать не захотел. Ему самому уже давно хотелось побывать в островах, да как-то недосуг, а тут случай хороший, и согласился, наказав Анне собрать ему хлеба и лука с солью.

И вот они в лодке. Макаров гребет, Игорь Николаевич рулит. Он держит весло и смотрит по сторонам. Видимость отличная. Острова прямо-таки покоятся на воде. За кормой тихо журчит вода. Ни ветерка, ни шелеста. И на небе ни тучки. Нет, это не совсем так: над головой ни тучки, а в левом углу что-то мглистое. Но лучше не думать о неприятном... А Ладога хороша! Гладкая голубизна. Только изредка покажется круглая, как в скафандре, голова тюленя или всплеснет, выйдя на солнце, стая лещей, а то просвистят над головой утки. Немного утомляет солнце. Оно отражается от воды, и приходится все время жмуриться. И Игорь Николаевич жмурится. Жмурится еще и потому, что хочется спать. Вода за кормой журчит и журчит, журчит и журчит. Макаров гребет и гребет, гребет и гребет. А вода журчит и журчит... И он уснул, предварительно закрепив весло курсом на острова. И, как показалось ему, тут же проснулся. Но, видимо, прошло около, часа, не меньше, потому что все небо было затянуто тучей, из которой падал крупный холодный дождь. По Ладоге шла волна. Острова были рядом, еще каких-нибудь сто ударов веслами — и путь окончен. Макаров как сидел полусогнувшись, так и продолжал сидеть и греб не по-спортивному — откидываясь всем телом, а по-рыбачьи — одними руками.

— Устали? — чувствуя некоторую вину перед ним, спросил Игорь Николаевич.

— От такого уставать нам не полагается...

Дождь пошел крупнее. Ветер подул с силой, подталкивая лодку, и они быстро, как на парусе, вошли в проток и ткнулись в берег. Выскочили из лодки, спрятались под приземистой елью. Дождь с нее стекал, как с капустных листьев. Стоять под ней было хорошо. В протоке пузырилась вода, в сером тумане терялась Ладога, а под елью было сухо, как под крышей.

Но стоять и пережидать — дело скучное, и ладно, что, кроме снастей на щук, Макаров захватил удочки, к тому же в лодке оказалась консервная банка. На ее дне, сбившись в кучку, лежали черви. От нечего делать, пережидая дождь, закинули удочки. И сразу же поплавки скрылись. Макаров вытащил крупную плотвицу, На полкилограмма — не меньше. Такую же выхватил Игорь Николаевич. И началось! Не успевали они забрасывать удочки, как поплавки тут же тонули, и в воздухе сверкали рыбины. Игорь Николаевич удивлялся, торопился и от этого ловил хуже, чем Макаров. Макаров же спокойно поправлял толстыми, плохо сгибающимися пальцами червя, плевал на него, забрасывал и тут же вытаскивал рыбину, опускал ее в оцинкованное ведро, где уже прыгало и металось более полутора десятка плотвиц. Игорь Николаевич косил на них глазом и досадовал, что не догадался предупредить Макарова, чтобы он клал свою рыбу отдельно. Теперь попробуй разберись, где его, а где чужая. Так они ловили до тех пор, пока были черви. Даже на кожицу, на объедки хватала плотва. Наверное, ветер загнал в проток с Ладоги большой косяк. Только этим и можно объяснить такой сумасшедший клев. Но кончились черви. Поплавки лежали неподвижно. Игорь Николаевич стал рыться под елью, отдирая мох, вороша тонкий слой слежалых иголок.

— Тут червей не бывает, — сказал Макаров, поглядывая на Ладогу.

Дождь перестал. Но ветер усилился. Теперь уже по всему простору с равномерными накатами одна за другой шли тяжелые волны, потряхивая белыми шапками. Макаров окинул взглядом мглистый простор, прислушался к глухому шуму воды. Снова пошел дождь. С ветром. И все помутнело. Только хорошо, четко был виден небольшой круг взъерошенной воды. А за ним мгла, и оттуда беспрерывно накатывались в этот круг волны, качали лодку и шлепали по берегу.

— Надо обратно, — сказал Макаров.

— А может, переждем?

— Ждать придется до утра, не меньше. Поехали.

Игорь Николаевич, опасливо поглядывая на волны, достал из рюкзака плащ, накинул капюшон и сел на корму. Того берега, куда надо было плыть, не было видно. Да и никакого берега не было видно, и Игорь Николаевич не знал, куда править.

— Положите весло. Я один управлюсь.

Игорь Николаевич послушался. И тут же ухватился за борт лодки. Началась качка. Лодка отошла от острова, и ее тут же подкинуло. С разгону волна налетела на лодку, тряхнула ее и выплеснула на днище ведро воды. Правый рукав у Макарова стал мокрым. Макаров покосился на волны и выровнял лодку. Теперь уже волны не наталкивались на борт, они только скользили по нему от удара по носу. Так шли около получаса. Остров уже давно скрылся. И теперь, куда бы ни смотрел Игорь Николаевич, всюду была серая непробиваемая завеса. Лодку опять стало качать, опять налетела на нее бортовая волна. Снова на днище выплеснуло с ведро воды. Игорь Николаевич быстро взглянул на Макарова. Тот сидел, низко опустив голову. Он был весь мокрый. По вертикальным морщинам, как по желобам, стекала вода. И тут впервые напал страх, и Игорю Николаевичу стало совершенно ясно, что если только лодка опрокинется, то кричи не кричи — никто не услышит.

— Послушайте, на кой черт мы поехали? Надо было переждать!

Макаров ничего не ответил, даже не посмотрел на него. Все так же сидел, низко опустив голову.

— Вы что, не слышите?

Теперь Макаров медленно поднял голову, посмотрел на него, но все равно не ответил. «Странно», — подумал Игорь Николаевич и тут же заметил:

— А куда же исчезли чайки, утки? Почему никого нет? Прячутся. Даже им опасно быть на открытом. А нас черт понес в такой...

Но что «в такой», он не успел досказать: сверху наискось, как изломанный, метнулся тонкокрылый «рыболов» и тут же пропал. «Какой бешеный ветер!» Снова волна перехлестнула через борт. Но теперь уже нельзя было заметить, потемнел или нет рукав у Макарова, хотя его и окатило волной. «Это потому, что уже смеркается», — решил Игорь Николаевич и оглянулся. По-прежнему ничего не было видно. «Куда же мы плывем?»

— Послушайте, куда же мы плывем? — сердито спросил он Макарова.

— Домой.

— Но ведь нет же никаких ориентиров!

— А ветер? Садитесь на мое место.

«Переходить, меняться местами в лодке при такой погоде? Это по меньшей мере неосторожно», — хотел сказать Игорь Николаевич, но не сказал, потому что Макаров уже шел к нему.

— Ну, быстрей, быстрей, — сказал он‚— пока не развернуло.

А лодку уже разворачивало.

Игорь Николаевич, качаясь, пробежал вперед, сел и ухватился за весла. До этого дождь бил его в спину, теперь начал хлестать в лицо. Грести было трудно. То одно, то другое весло зарывалось в воду.

— Э, да вы грести не умеете! — беззлобно сказал Макаров. — Давайте по местам! — и твердо, как по земле, прошел к средней банке.

— Осторожно! — крикнул Игорь Николаевич, цепляясь руками за борт.

Макаров сел и начал грести. Дождь лил ему в лицо. Лодку качало. Опять била бортовая волна. Всплески перепадали на днище. В ведре рыба уснула. Только одна плотвица, забившаяся под мостки, шевелила хвостом. Ей воды хватало.

— Далеко еще?

Макаров не ответил.

— Почему вы молчите?

Он опять ничего не ответил. Темнело. Теперь уже заметно было, как чернеет вода, как ниже продвинулось к Ладоге небо. Конечно, о солнце нечего было и думать, оно уже закатилось, но и заката не видно: все закрыли облака. Но куда они плывут? Вполне возможно, что и в Ладогу! Тут еще некстати вспомнилось, что ее глубина достигает ста метров...

— Послушайте, вы уверены, что мы правильно плывем?

— Скоро маячок засветит. Проверимся.

Теперь Игорь Николаевич с нетерпением стал ждать сигналов с берега. Но, как назло, темнеть перестало. Это верховой ветер разорвал облака, и на озеро пролился слабый свет. И дождь перестал. Только ветер стал еще сильнее. Он не то чтобы гнал, а прямо-таки подстегивал волны, и они неслись, потряхивая белыми шапками, как все равно какие-то горцы. Стало холодно. Облака снова сомкнулись. Теперь уже начало темнеть быстро. И как только стемнело, правее лодки мигнул красный огонек.

— Вон он, вон! — закричал Игорь Николаевич. — Правей надо, правей!

Он схватил весло и стал направлять нос лодки на огонек. И только выровнял, как тут же волной окатило по всему борту и лодка накренилась так, что другой борт чуть не черпнул воды.

— Положи весло! — впервые крикнул Макаров.

Игорь Николаевич послушно положил. Нос лодки опять отвернулся от маяка. Теперь два страха толкались в сердце: один был рожден тем, как лодка чуть было не опрокинулась, другой — уходящим все правее огоньком маяка. И какой страх был сильнее, понять было невозможно.

Макаров безостановочно греб, но лодка, казалось, стояла на месте. По крайней мере маячок не приближался. Волны все время налетали на левый борт. Лодка все время качалась, иной раз черпала воду. И всему этому не было конца. «Ведь так же можно утонуть, — чувствуя, как поджимает сердце, подумал Игорь Николаевич, — да-да, утонуть, и все!» Он видел в темноте черный контур фигуры Макарова, но даже не подумал, что и тот может о чем-то сожалеть. Нет, все опасное касалось только его, Игоря Николаевича. «А дождь сечет... И маячок не приближается. Ну конечно, мы топчемся на одном месте. И что значат жалкие усилия Макарова, когда такая волна? И ветер... А дома ничего не знают. И черт дернул поехать на острова! Одно дело — на моторке. А тут...» Лодку качнуло, и снова плюхнула на днище вода.

— Надо было остаться на островах! — крикнул Игорь Николаевич и посмотрел на маячок. Он был сосем вправо.

Макаров ничего не ответил.

— Это же черт знает что!

И опять Макаров промолчал. Неожиданно ветер стал дуть в спину, и лодка понеслась к маячку. «Вот это здорово! — радостно подумал Игорь Николаевич. — Значит, он специально забирался в Ладогу, шел против волны‚ а теперь волна гонит к берегу...»

— Мы идем к маячку! — крикнул он.

Макаров ничего не ответил. А маячок мигал, звал себе, как бы говоря: «Ничего, ребята, я тут». Одно время казалось, что лодка не приближается к нему, потому что как был маленьким огоньком, таким и оставался‚ но потом — это получилось как-то быстро — вдруг стал отчетливее, а потом оказался совсем рядом. Зашуршали камыши. Это лодка врезалась в них и, не дойдя до берега, уткнулась в песок. Макаров выскочил, потянул ее на сухое. Игорь Николаевич быстро прошел в нос, спрыгнул на берег и помог Макарову.

Дождь не переставал. Ветер дул с подвывом. Волны лезли на берег. Но все это не имело значения. Теперь не имело значения. Игорь Николаевич с удовольствием прошелся по земле, вдавливая песок твердыми каблуками.

Макаров взял ведро с рыбой.

— Мешок есть? — спросил он.

— Да... конечно…

Игорь Николаевич достал из рюкзака пластиковый мешок и подставил его. Макаров вытряхнул в него рыбу из ведра, оставив себе трех плотвиц, и пошел к дому, позвякивая ведром. Игорь Николаевич влез в лодку, достал застрявшую плотвицу и бросил ее в мешок. Догнал Макарова и зашагал за ним.

Теперь маячок был за их спинами, и они не видели, как он подмигивал кому-то во тьме. Но зато навстречу приближались теплые огни из окон.

— Черт! Ну и погодка! — сказал Игорь Николаевич, чувствуя необходимость поговорить. Ему было легко и радостно.

Макаров ничего не ответил. У дома они остановились.

— Может, у меня заночуете?

— Нет, нет, спасибо... Благодарю вас за поездку, — сказал Игорь Николаевич и пожал твердую и толстую, как горбыль, руку Макарова. Все вежливо, все как надо...

До станции он шел быстро, с удовольствием разминая ноги. На душе было весело. «Как все хорошо окончилось! — думал он. — А ведь могло бы случиться так, что и не шагал бы сейчас... Вот ужас-то был бы!»

На вокзале, в теплом, уютном буфете, ярко освещенном электрическими лампами, Игорь Николаевич выпил стакан портвейна. От этого стало еще лучше. Потом подошел поезд. Игорь Николаевич сел, и когда поезд тронулся, то настроение у него было совсем отличное. Он сидел в купе и рассказывал двум женщинам и одному степенному, весьма солидному гражданину, как поехал на острова, как поднялся ветер, как шел дождь и стало темнеть, а ему надо было возвращаться, и как это было опасно. Он ничего не прибавлял, в отличие от других рыбаков. Говорил только правду. Его слушали, удивлялись, верили и смотрели как на человека, совершившего подвиг. О Макарове же ни слова не было сказано, как будто его никогда и не было.

Впрочем, для Макарова это не имело значения. Он пришел домой, бросил трех рыбин коту, поел и лег спать. Все, что произошло с ним в этот день, было делом обычным. Грудь его мерно вздымалась и опускалась, большие, тяжелые руки спокойно лежали вдоль тела. Он просто устал, только и всего. Все же пришлось немало поработать. Ладога — она такая, она редко бывает спокойная...

1950