Деревянные пятачки

Соловей

Он всегда начинал петь, когда все стихало, — как и должно петь настоящему певцу.

Тишина нужна была такая, чтобы затих ветер, замерли ветви деревьев, травы склонились к земле, успокоилась вода. И облака должны были рассеяться, иначе он не запоет.

Его слушали все! Ивы, поникшие своими печальными ветвями, березы, успокоившие свою густую листву, болота слушали его, натянув радары паутинных антенн, и реки замедляли в этом месте свое течение, и внимали ему люди, те, у кого было чувство прекрасного.

Запевка. Она прозвучала, лишь солнце коснулось гребенки синего леса и тени спокойно улеглись на земле. И на полях замолк шум гудящих машин. Тут он и попробовал свой голос. Это была проба, именно запевка. Так, чуть-чуть, что-то сродни сквозному свисту. Не песня, но и не ветер. И не игра в дудочку-камышовочку. Так, нечто условное, еще неуверенное, как бы и не желание, но уже заявка.

Мало кто обратил внимание на его первый звук. Хотя он был и необычен. Но в том-то и дело, что звук был необычен, и поэтому он легко, нет, не затерялся, а просто в силу житейской инерции не был замечен теми, кто был занят своим повседневным. Мало ли разных звуков. Тем более что незнакомый звук не сразу улавливает даже и чуткое ухо.

После пробы он усилил голос. Мало того, сделал что-то такое, что некоторые сразу замолчали, иные же насторожились, но большинство в березовой роще, не заметив нового, продолжали свой клекот, ор, карканье, бормотанье, чуфыканье.

И тогда он пустил трель. Ту трель, которую позднее подхватили подражатели — существа без своего голоса, пытаясь выдать за свое. Но он был так щедр, так увлечен своей песней, что даже не заметил, как вокруг появились те, которые всегда лезут к гению.

Ах, как он ликующе пел! Прославляя жизнь, с ее вечными восходами, с молодой листвой неоглядных лесов, с синей гладью морей, с ровными просторами земли. Как он пел!

И что странно — при таком даровании он был очень беззащитен. Одного кошачьего когтя хватило бы, чтоб растерзать его тщедушное тельце. Но он не думал об этом, — благородная страсть заставляла его петь то, чем было переполнено сердце, и он ничего не замечал, даже того, что его слушают все. Да, теперь уже все ему внимали. Теперь уже все признали его отличным певцом. Даже стали гордиться им. Поглядывали друг на друга — вот, мол, какие есть у нас! И только никто не подумал о том, как он беспомощен и беззащитен...

1973