Моя вторая мама (др. вар.)

Глава 14

В воскресенье Сония принимала гостей.

Ее красивый, уютный дом, со вкусом обставленные комнаты, каждая в своем стиле, прекрасная коллекция картин – все это произвело на Даниэлу впечатление.

Но главной гордостью Сонии был сад. Только заботливые руки могли создать всю эту красоту, вырастить такие великолепные благоухающие цветы.

Рамону, ухаживающему за ними, словно за детьми, казалось, что по утрам они встречают его улыбками, радостно приветствуя. Здесь ему было легко и привольно. Дом Сонии – роскошный и богатый – действовал на него угнетающе.

Выходец из простой крестьянской семьи, Рамон не был лишен благородства и обладал тонкой душой. Он любил Сонию, но тяготился своим нынешним положением. И уж настоящей пыткой был для него приход гостей. Он еще не успел научиться вести себя за столом, как это принято в высшем обществе, не всегда правильно произносил слова. Но больше всего Рамона мучило сознание, что он находится на содержании. Единственным утешением служила мысль, что после окончания университета ему не придется ни от кого зависеть.

Особенно пугала Рамона предстоящая встреча с Хуаном Антонио. Крупный фабрикант! Миллионер! Чего можно от него ждать кроме презрения? Рамон был недалек от истины. Хуан Антонио не мог понять сестру, и считал ее затею блажью, которая, он надеялся, скоро пройдет.

Когда Сония представила ему Рамона и сказала, что он поступил в университет, Хуан Антонио пренебрежительно бросил:

– А юноша, я смотрю, не лишен амбиций.

– Хуан Антонио, я прошу тебя, – Сония укоризненно посмотрела на брата.

Но тот, пропустив ее слова мимо ушей, обратился к Рамону:

– Сония просила устроить тебя ко мне в офис, но ведь это не по специальности. К тому же, зачем работать, если ты ни в чем не нуждаешься?

– Хуан Антонио, прекрати... – Сония с трудом сдерживалась, чтобы не наговорить брату грубостей.

– Моника, пойдем в сад, – не стерпел Рамон и вместе со своей маленькой подружкой покинул гостиную.

Даниэла, напротив, отнеслась к Рамону вполне доброжелательно, чем сразу завоевала расположение Сонии.

– Какие красивые здесь цветы! – воскликнула Моника, вбежав в сад. – Хоть ты и стал моим дядей, но все равно должен за ними ухаживать, никто лучше тебя этого не сделает!

– Я ни за что их не брошу, не беспокойся, – ответил Рамон и спросил: – Как тебе нравится папина невеста?

– Сама не знаю. Она, конечно, добрее той ведьмы, но я вообще не хочу, чтобы папа женился! Чтобы кто-то занял место моей мамочки!

– Свою маму ты никогда не забудешь, я это знаю, потому что сам рос без матери. Но твой папа все равно женится. У него много невест. Так пусть лучше будет Даниэла. По крайней мере, она добрая. Твоя мама была бы рада, если бы о тебе кто-нибудь заботился.

Моника опустила глаза и тихо сказала:

– Давай не будем об этом говорить, спой лучше мне песенку.

Сония, между тем, очарованная Даниэлой, поздравила брата с удачным выбором.

– Я рада, – сказала она, – что ты расстался с Ирене. С ней ты никогда не был бы счастлив.

В общем, обед прошел спокойно, если не считать нескольких не совсем тактичных замечаний Хуана Антонио в адрес Рамона.

Глядя на Монику, Хуан Антонио радовался. Давно он не видел ее такой веселой и спокойной. Кажется, ей нравится Даниэла. Во всяком случае неприязни она к ней не питает.

Но вскоре Хуану Антонио пришлось убедиться в обратном.

От Сонии Даниэла не сразу поехала домой, Хуан Антонио привез ее к себе, и когда они остались вдвоем, нежно обнял и поцеловал. В это время в дверях появилась Моника.

– Не смейте целовать моего папу! Уходите! Это мой дом!

– Замолчи, Моника! – Хуан Антонио строго посмотрел на дочь.

– Не сердись на нее! – мягко сказала Даниэла. – Ей, бедняжке, и без того тяжело! Прости меня, милая, – она обернулась к Монике. – Я все понимаю, ты ведь совсем не знаешь меня. – Может быть, потом...

– Она становится несносной, – продолжал Хуан Антонио. – Мне надо быть построже, а не потакать ее капризам.

Моника стояла, словно потерянная, и Даниэла, глядя на нее, чувствовала, как от жалости сжимается сердце.

Девочка не ожидала, что Даниэла вступится за нее, и испытывала что-то вроде раскаяния. Хуан Антонио, в свою очередь, пожалел о том, что отругал дочь. Даниэла права, надо быть с девочкой поласковее, ведь совсем недавно она потеряла мать.

Моника сидела печальная у себя в комнате и беседовала со своей любимой куклой, когда вошел отец.

– Моника!

Моника не подняла головы, не сказала ни слова.

– Ты не хочешь со мной разговаривать? Но ведь ты не права! Ни с того, ни с сего обидела Даниэлу, а она еще стала тебя защищать!

– А зачем она целовала тебя?

– Пойми, Моника, мы любим друг друга! Представь себе, что у тебя будет жених, когда вырастешь, а я не позволю вам целоваться.

– Это совсем другое...

– Нет, то же самое, так что придется тебе просить у Даниэлы прощение. И, пожалуйста, не называй ее сеньорой.

– Ну, папочка...

– Не будешь слушаться, защекочу. – Хуан Антонио, смеясь, стащил девочку на ковер и стал щекотать.

– Не надо, не надо.

– Ладно, не буду!

– Ты простил меня? Не сердишься больше?

– Нет. Только обещай попросить у Даниэлы прощение.

Джина не была знакома с Долорес, но очень напоминала ее. Такая же веселая, немного вздорная, острая на язык, и очень добрая.

Ее нисколько не удивило бы, что Долорес, в своем возрасте, собирается купить мотоцикл и носиться по городу в оранжевом спортивном костюме и шлеме, что она хочет покрасить волосы и сделать модную стрижку. Доживи Джина до старости, она поступила бы точно также.

Они с Филипе давно любили друг друга, но в Джине, наконец, заговорила уязвленная гордость.

Стоило ей повести речь о женитьбе, как Филипе тотчас же менял тему. Пожалуй, лошади его интересовали больше, чем женщины. Каждую свободную минуту он проводил на ипподроме.

И Джина решила его проучить. Она с нетерпением ждала Ханса, опасаясь в глубине души, что он не приедет, и тогда задуманное не удастся. Собственно, никакого особого плана у Джины не было, ей только хотелось помучить Филипе.

Она старательно внушала себе, что только с Хансом будет счастлива, а все остальное надо выбросить из головы. И прежде всего – забыть Филипе. Занятая этими мыслями, она рассматривала рисунки моделей, когда дверь открылась и на пороге появился Ханс.

В первый момент Джина застыла, словно приросла к месту, потом бросилась к Хансу и повисла у него на шее.

– Милый! Неужели ты? Как я счастлива!

Ханс, стройный, в элегантном костюме, немного торжественный, не мог отвести от Джины влюбленных глаз.

– Вы стали еще красивее, Джина, – произнес он, нежно целуя ее.

– Ханс, скажи, что ты любишь меня, что от счастья у тебя крыша поехала.

– Какая крыша? – не понял Ханс. – Крыша бывает только на доме.

– Ты просто прелесть, Ханс! Пойдем к Даниэле, она умрет, когда увидит тебя! Нет, подожди!

Джина влетела к Даниэле, поздоровалась с Филипе, который в это время был у нее, и воскликнула:

– Поздравь меня, Даниэла! Я так счастлива!

– Получила письмо от несуществующего немца? – усмехнулся Филипе.

– Ты опять за свое? – с упреком произнесла Даниэла.

– Ничего, скоро он познакомится с Хансом, тогда прикусит язык, – даже не взглянув на Филипе, бросила Джина.

– Это тебе наверное приснилось? – не унимался Филипе.

– Сны бывают вещими, – парировала Джина. Она вышла и вернулась с Хансом.

– Позволь представить тебе моего жениха, – торжествующим тоном сказала она.

– Очень приятно, желаю вам хорошо провести время в Мехико, – буркнул Филипе, и уже собрался уйти, но Даниэла остановила его:

– Жду сегодня тебя и Херардо к ужину.

– Спасибо, – сказал Филипе и выскочил из комнаты.

Заторопился и Ханс, – расстояние от Германии до Мексики не самое близкое, – и, несмотря на чувства к Джине, сейчас его больше привлекала возможность выспаться.

Джина, оставшись наедине с собой, задумалась. Во время путешествия все казалось легко и просто. Они уедут с Хансом в Германию, поженятся, нарожают кучу детей и будут счастливы. Богиня Карибского моря достойна самого лучшего жениха! Но сейчас появление Ханса, вызвало не только радость, но и смутное беспокойство. Однако это продолжалось недолго. "Что будет, то будет" – думала она, а у самой вертелась в голове мысль: "Утру я этому Филипе нос, пусть женится теперь на своей "Стройной Малышке". И она, напустив на себя счастливый вид, вошла в роль влюбленной невесты.

Хуан Антонио с трудом дождался вечера, когда можно будет, наконец, идти к Даниэле на ужин. Каждая минута, проведенная без нее, казалась вечностью.

Он готов был хоть завтра на ней жениться, но Даниэла сказала:

– Подождем, пока Моника даст согласие.

– А если, она вообще не согласится? Даниэла грустно покачала головой.

– Я не пойду против ее воли.

За ужином Джина выглядела очень эффектно в блестящей розовой блузке, коротенькой, выше колен, узкой черной юбке, с гладко зачесанными волосами, сзади перехваченными белой шелковой лентой. Ханс не сводил глаз с ее смуглой кожи, чувственных пухлых губ, ослепительной улыбки, открывающей ряд ровных белых зубов.

Она то и дело целовала своего жениха, выказывала ему всяческое внимание, не забывая при этом наблюдать исподтишка за Филипе и беспрестанно пикировалась с ним. Даниэле то и дело приходилось урезонивать их.

Хуана Антонио мало занимало происходящее. Он наслаждался близостью Даниэлы, ловил ее взгляды, обращенные к нему, слушал звуки ее голоса. И завтра, и послезавтра, и всегда он будет видеть и слышать ее, хмелея от ее красоты и нежности. Это ли не счастье?