Моя вторая мама (др. вар.)

Глава 46

Давид оставил Альберто и перебрался в гостиницу. В том, что бывший друг его обманывает, у него не было никаких сомнений. Почему, бесконечно толкуя о Монике, он ни разу не упомянул об этой красотке? Сам Давид не интересовался женщинами, и ему было неприятно, что его друг путается с ними. И, главное, как Альберто умеет им нравиться. Нашелся натурал!

Давиду было очевидно, что с Альберто у него все кончено. А раз так – придется делить имущество, и прежде всего дом. Ведь ни Моника, ни Ирене не догадывались, что эти шикарные серо-черные апартаменты не принадлежат одному Альберто, они у него общие с Давидом. А он, Давид, больше ему не верил. Раз он смог обмануть его с Ирене, значит, обманет и в другой раз.

Давид стал дожидаться вечера. Альберто обещал прийти – провести вечер с ним. Давид ждал. Альберто, кажется, еще не догадывается, что это будет его последний шанс.

Альберто действительно приехал. Все такой же самоуверенный, красивый, с серебряным черепом-серьгой в ухе. Альберто много говорил. Его планы относительно Давида не изменились, они просто отодвинулись во времени. Ирене его совершенно не интересует, но у нее есть деньги, много денег. Как только удастся вытянуть их из нее, они вдвоем уедут из столицы, будут путешествовать, заживут красивой жизнью. А Ирене на память получает ребенка, она так хотела его иметь. Нужно только еще немного подождать, Давид должен полностью ему довериться.

– И ты будешь по-прежнему встречаться с Ирене? – спросил Давид. Внешне он был спокоен, но внутри все клокотало от ревности.

Альберто, понимая, что происходит, примирительно объяснил, что изредка ему все-таки придется с ней встречаться. Но сегодня он к ней не поехал, чтобы провести время с другом. Давид покачал головой, не веря Альберто до конца.

Альберто тем временем заторопился. Он хочет пораньше приехать домой к Монике. Последнее время он стал слишком резок с ней. Надо быть с девчонкой помягче, а то еще сбежит до рождения ребенка. Давид понимающе кивнул. Однако стоило Альберто выйти на улицу и сесть в машину, как Давид взял такси и поехал за ним. Ему было очень интересно, куда именно поедет его дружок – к Монике или...

И он оказался прав, потому что прекрасно представлял, с кем имеет дело.

С лживым трусом, который боясь сказать правду, будет накручивать горы лжи и при этом смотреть чистыми глазами. Так и сейчас. Альберто поехал в другую сторону и очень скоро остановил свою машину у дома Ирене Монтенегро. Вот, значит, как редко он собирается встречаться с ней.

Давид вернулся в гостиницу.

Нет, прощения Альберто не было. Теперь Давид хотел одного – получить у него свои деньги и пусть катится к своим бабам. Впрочем нет... Давид не мог допустить, чтобы он счастливо зажил с Ирене на ее деньги. И еще этот ребенок... Хорошенько все обдумав, Давид первым же рейсом вылетел в Монтерей, где тихо проживал его давний знакомый по имени Херман.

Давид застал Хермана в добром здравии. Тот жил скромно, но не бедно, видно, у него время от времени появлялись "заказы". Херман, со своей стороны, был рад увидеть мальчишку и поинтересовался, что могло привести его сюда.

Давид стал рассказывать обо всем, что узнал за последние дни: Альберто ведет двойную игру, видно, хочет оставить всех в дураках. Связался с некоей Ирене Монтенегро. При упоминании этого имени Херман расплылся в широкой улыбке. Если бы Ирене видела эту улыбку, она бы съежилась от страха. Ведь Херман отнюдь не забыл, как она обошлась с ним тогда – это был единственный, первый и последний случай в его практике, когда ему не заплатили. Он не раз с тех пор поминал Ирене крепким словом. Значит, она сошлась с этим прохвостом Альберто? Отлично.

– Он обманывает меня, – говорил Давид. – Вчера вечером он сказал мне, что не будет с ней встречаться, но я проследил за ним "до самого ее дома. Я не хочу, чтобы Альберто путался с Ирене.

Херман улыбнулся еще шире. Ничего удивительного. Альберто всегда делал то, что ему выгодно. У этой женщины много денег. Ему же надо на что-то жить.

Но если Давид ставит вопрос так, что ж, Херман не против помочь, тем более что ему очень не нравятся ни Альберто, ни Ирене. Но вот вопрос – что он с этого будет иметь?

Это Давид продумал. Он знал, что у самого Альберто денег достаточно.

Ведь, выйдя из тюрьмы Альберто и Черт грабанули банк. А потом по дороге Альберто убрал Черта и забрал все себе. Теперь нужно заставить Альберто открыть, где он прячет деньги, ведь ясно, что он не хранит их в банке. Это очень рискованно – в случае чего, как он объяснит происхождение такого количества денег. Скорее всего он хранит их где-то в доме или в саду. Эти деньги они с Херманом могут поделить поровну.

Херман удовлетворенно кивнул. Что ж, и дело приятное, и оплата подходит. А раз так, он совсем не прочь снова повидаться с красавицей Ирене Монтенегро.

Летисия торжествовала. Ей удалось добиться того, что казалось немыслимым, невыполнимым, безумным. Но тем не менее факт остается фактом – она живет с Хуаном Антонии, он из-за нее развелся с женой, и теперь у них будет ребенок. Остался только последний шаг – заключение официального брака.

Любила ли она Хуана Антонио? Летисия даже не задавала себе этого вопроса. Главное, ее детская фантастическая мечта почти претворилась в жизнь, и это делало ее счастливой. Летисия видела любовника насквозь, умело играя на его слабостях. Она знала – пока он будет считать, что любим ею, что она пожертвовала ради него домом, университетом, карьерой, друзьями – он небросит ее. И как кстати этот ребенок.

– Это воплощение нашей любви, – нежно глядя в глаза Хуану Антонио, говорила Летисия.

Хуан Антонио был до сих пор ошеломлен этой новостью.

Ему было стыдно даже перед самим собой, но он не радовался этому ребенку. Последние месяцы он жил с мыслью, что это временно, что все наладится, он уйдет от Летисии, вернется к Даниэле... Ребенок отрезал обратный путь. Тем более Даниэла узнала об этом от самой Летисии. Хуан Антонио как будто впервые смотрел на свою любовницу. Он считал ее своей жертвой, влюбленной в него девчонкой, так ли это? Может быть, это он сам – жертва расчетливой и хитрой женщины. Последний ее поступок – приход в Дом моделей, яснее ясного свидетельствовал об этом.

Летисия тем временем наполнила бокала шампанским и предложила выпить за будущего ребенка. Хуан Антонио покачал головой. Нет, только не это.

Праздновать свой позор, свою разбитую жизнь? Летисия продолжала уговаривать его. Но Хуан Антонио решительно поднялся – ему пора идти на панихиду. Разве Летисия не знает, что умерла Ракель. Ему нужно быть рядом с Мануэлем, который так страдает.

Летисия взяла Хуана Антонио под руку и сказала, что пойдет с ним, это будет прекрасный повод ввести ее в круг его друзей, ведь там будут все.

Хотят они или не хотят, они будут вынуждены признать ее, .почти что жену Хуана Антонио. Ведь он женится на ней? Летисия увидела замешательство в его глазах. Все препятствия позади. С Даниэлой он уже развелся, и теперь, когда пройдет время, положенное по закону, он сможет жениться вновь.

Такая мысль показалась Хуану Антонио дикой. Его друзья никогда ее не примут, никогда. Он отодвинул бокал, предложенный ему Летисией и вдруг взорвался. Неужели она не поняла, что ей не быть его женой. Никогда! И пусть больше не заикается об этом.

Летисия сжала зубы. Хорошо же. Она взяла бокал шампанского и выпила его одна. "За нашего ребенка!". Затем она взяла в руки бокал Хуана Антонио и, с силой швырнув его в стену, крикнула:

– Можешь говорить, что хочешь! Ты обязан жениться на мне и ты это сделаешь!

Панихида по усопшему всегда грустное дело, но проводы Ракель были грустны вдвойне. Всем было тяжело смотреть на безутешного Мануэля. Он, не замечая никого вокруг, машинально принимал соболезнования, и только тихо повторял про себя: "Ракель, Ракель, не оставляй меня. Возьми меня с собой".

Конечно, все эти долгие мучительные месяцы он знал, что его ожидает, но не подозревал, что будет так больно, когда это случится.

Попрощаться с Ракель пришли все, кто знал и любил ее. Здесь была ее семья: муж, Долорес, Мануэль Хустино. Пришли Хуан Антонио, Херардо и Каролина, Даниэла, Джина, Сония и другие, кто бывал в гостеприимном, радушном доме. Не было только Филипе, который не хотел лишний раз встречаться с Джиной.

Все молчали, да и о чем было говорить. Каролине сделалось плохо, и они с Херардо ушли. Мануэль продолжал безучастно смотреть в одну точку.

– В один миг, – тихо сказал он матери, – оказались перечеркнутыми все счастливые годы моей жизни.

– Ты несправедлив, – твердо ответила ему Долорес. – Прожитые годы у нас никто не отнимет. Ракель навсегда останется в нашей памяти красивой, веселой. Никогда не забуду ее улыбку.

Неожиданно для всех дверь открылась и вошла Летисия, как и все одетая в траур. По залу прошел ропот удивления. Даниэла опустила глаза. Хуан Антонио встал, не зная, что делать. Летисия тем временем подошла к Мануэлю и подала ему руку, которую он вяло и безучастно пожал.

– Я очень сожалею о случившемся, – тихо сказала Летисия, и, пристально взглянув на подошедшего Хуана Антонио, объяснила. – Я твоя жена, и мой долг быть рядом с тобой.

Она повернулась к седой даме, сидевшей рядом с Мануэлем, и подала ей руку. Но Долорес не приняла протянутой руки в черной перчатке, твердо сказав:

– Единственная женщина, которую мы признаем женой Хуана Антонио – это Даниэла.

Летисия, однако, не собиралась уходить. Она, казалось, даже не была смущена этими словами. Хуан Антонио испытывал невероятное унижение и стыд.

Как она могла – явиться сюда, да еще в такой день. Ломать здесь комедию! Он решительно взял Летисию за локоть и вывел наружу. Что за напасть – эта девчонка только и делает, что доставляет ему головную боль. И хуже всего то, что ее видела Даниэла!

Филипе, действительно, не пошел на панихиду, чтобы не встречаться с Джиной. Он старался вообще не сталкиваться с ней, потому что стоило ее увидеть, как внутри все переворачивалось, так и хотелось взять и ... отхлестать ее по щекам. Не признаваясь в этом никому, даже себе, Филипе продолжал любить Джину. Она снилась ему по ночам, он постоянно вспоминал счастливые дни, проведенные с ней. Теперь все в прошлом. Херардо недоумевал, почему они не могут поддерживать нормальные человеческие отношения. Ответ был очень простым – потому что они все еще любили друг друга. Нормальные человеческие отношения между бывшими супругами возможны только, когда любовь прошла.

Филипе был согласен с Херардо – нужно прежде всего думать о детях. Они должны расти в нормальной обстановке, должны испытывать чувство уверенности.

И Филипе принял твердое решение – не откладывая в долгий ящик, объясниться с Джиной.

Джина тоже переживала, но не только из-за Филипе и детей, а еще из-за Ханса. Ей то хотелось, чтобы он приехал, то, наоборот, она радовалась, что его нет. Иногда она думала, что готова выйти за Ханса замуж немедленно, а иногда чувствовала, что не может совершить это. Джина испытала самые противоречивые чувства, когда в один прекрасный день дверь ее кабинета открылась, и вошел Ханс.

Он был все такой же красивый, обаятельный, умный. И смотрел на нее все так же – с восхищением и любовью. Джина вздохнула. Ведь он уехал, чтобы дать ей время подумать, а она так ничего и не решила.

– Но вы не вернулись к Филипе? – с надеждой в голосе спросил Ханс.

– Мы разведены, – ответила Джина.

На обычно спокойном лице Ханса промелькнула тень счастливой улыбки. Он был рад этому известию, хотя и считал, что грех радоваться чужому несчастью.

Но оставались еще дети. Джина, погрустнев, сказала, что ежедневно навещает их, каждое их свидание кончается слезами детей. Они так скучают, бедняжки...

Ханс заметил печальное лицо возлюбленной и все же сказал то, ради чего приехал а Мехико: "выходи за меня замуж. Я так давно прошу тебя об этом"...

Джина невесело усмехнулась. Она не могла, просто была не в состоянии решить этот вопрос. Конечно, с Филипе все кончено и она любит Ханса, но... – что-то ее останавливало, она даже начала подозревать, что испытывает к Хансу не любовь, а просто физическое влечение, а к Филипе... трудно объяснить словами, что она чувствует к Филипе.

Джина стояла в растерянности и смотрела на Ханса, когда в кабинет неожиданно вошел Филипе. Вот уж кого не ожидала увидеть. Филипе тоже остановился, как вкопанный. Опять этот чертов немец! Снова приехал мутить воду! И Филипе, не долго думая, выложил Хансу все, что он думает о нем.

Ханс, обычно сдержанный, на этот раз потерял свое хладнокровие и резко ответил:

– Я не позволю оскорблять себя!

– А ты мне рот не затыкай! – вне себя закричал Филипе. – Увезешь ты, наконец, Джину или приехал найти кого получше?!

С этими словами он бросился на соперника, и мужчины, сцепившись, покатились по полу. Ханс был на голову выше Филипе и значительно шире в плечах, но Филипе был полон ярости и злобы, так что силы почти сравнялись.

Драку прервало появление Даниэлы и Сонии. Даниэла негодовала. Как можно так себя вести! Тем более в такой печальный день – ведь они все сейчас собираются на кладбище – хоронить Ракель.

Джина поспешила увести Филипе. Они вышли из Дома моделей и зашли в небольшое открытое кафе. Пора было поговорить начистоту. Джина понимала, чтораз бывший муж так разошелся, увидев Ханса, значит, она не безразлична ему.

Филипе, уткнувшись в чашку кофе, отрицал все доводы Джины, доказывающие его любовь к ней. Он ударил Ханса просто потому, что тот ему противен. Равно как и сама Джина. Он вообще никогда ее не любил, а женился просто из жалости, она ведь так хотела иметь детей. Конечно, он сожалеет, что закатил сцену в Доме моделей, но это получилось как-то случайно, ведь на самом деле его совершенно не волнует, что там у Джины с этим Хансом.

Джина ласково улыбнулась. Она прекрасно понимала Филипе и видела, что все это он говорит, чтобы сохранить хорошую мину при плохой игре. На самом деле он очень переживает, ревнует ее, любит. И она объяснила ему, что между ней и Хансом давно ничего нет. Он приехал из Германии, чтобы жениться на ней и увезти ее отсюда, но она вряд ли примет его предложение. И все потому, что она скучает по семье, по детям, потому что она любит его, Филипе, и хотела бы быть рядом с ним. Может быть, начать все сначала?!

Филипе заморгал, как будто что-то попало ему в глаз. Ему будет очень трудно забыть измены, ведь он сам всегда был образцовым мужем, он никогда не изменял ей.

– Ты изменял мне со своей газетой! – взорвалась Джина. – Ты думаешь я смогу забыть твое безразличие, ту скуку которая царила в нашем доме?

Филипе в отчаянии посмотрел на Джину Опять она за свое! Нет, таких благодеяний ему не надо лучше быть одному чем в плохой компании А если надо развлечься лучше сходить на ипподром Хорошо что дети живут с ним а не ней. Она прямо как полупомешанная.

По крайней мере я им мать, а ты так, приблудный! в сердцах выкрикнула Джина и поднялась с места. Пусть думает, что хочет Она не желала больше с ним разговаривать

Так вместо примирения Джина и Филипе перешли к новым взаимным оскорблениям Они разошлись в разные стороны, вновь разочарованные друг другом. Но если Джина тут же постаралась переключить свои мысли и чувства на Ханса, то Филипе серьезно задумался о словах матери своих детей "Приблудный!", – что она имела в виду?

Ирене узнала о смерти Ракель последней. Разумеется ей никто не сообщал об этом, поскольку Мануэль продолжал считать, что дружба с Ирене была единственной ошибкой которую допустила в жизни его любимая Ракель.

В день панихиды Ирене пришла, чтобы навестить больную подругу, и узнала от Долорес о ее смерти Ирене приехала на кладбище одна и, понимая, что ее появление будет неприятно другим, стояла в стороне, не привлекая внимания.

Оттуда она видела, как гроб с останками Ракель опускали в землю, видела скорбные лица родных – Тино, Мануэля, Долорес.

Среди присутствовавших на похоронах она увидела много знакомых и с интересом рассматривала их. Хуан Антонио постарел и поседел, Даниэла почти не изменилась, но горестно опущенные уголки рта, печальные глаза свидетельствовали о невеселой жизни. Рядом с Даниэлой стоял высокий немец, которого Ирене видела во время круиза. "Надо же, он опять приехал, неужели он так и не забыл эту сумасшедшую Джину", – не без некоторой женской зависти подумала Ирене и удивилась – каких неподходящих подруг находят себе мужчины. А, может быть, противоположности как раз и притягивают.

...Гроб опустили в землю, и каждый из тех, кто пришел проводить Ракель, бросил горстку земли. Могилу стали засыпать и постояв некоторое время, все начали расходиться. Одетые в черное, молчаливые и печальные, присутствовавшие на похоронах медленно шли с кладбища. "Так и вся жизнь, – думалось Даниэле, – вся жизнь – это вереница темных и траурных переживаний: потери, смерти, предательства, измены". Внезапно она увидела, что в стороне стоит еще одна фигура, которую она не замечала раньше. Это, без сомнения, Ирене. Даниэла хотела пройти мимо, но вспомнила о том, что говорила об Ирене Ракель, и внимательнее всмотрелась в это лицо.

Сомнений не было. В Ирене действительно произошли какие-то изменения.

Сейчас на ее лице отражалась искренняя печаль – смерть Ракель была для нее потрясением. И, кроме этого, лицо Ирене стало заметно мягче, нежнее. Может быть, Ракель была права: ожидание ребенка изменило Ирене. Как бы то ни было Даниэла решила поговорить с ней. Ведь это шанс спасти Монику, и его упускать она не имеет права.

Даниэла решительно подошла к Ирене. Ирене опустила глаза. Она вовсе не хотела ругаться и выяснять отношения на кладбище. Она сама находилась под тягостным впечатлением похорон, ведь Ракель была ее единственной подругой.

Но Даниэла вовсе и не собиралась ругаться, она подошла совсем близко к Ирене и тихо сказала:

– Ракель перед смертью рассказала о том, что ты ждешь ребенка от

Альберто, мужа Моники. У меня нет оснований сомневаться в правдивости ее слов.

Ирене резко остановила ее:

– Я не собираюсь отчитываться перед тобой в своих поступках!

– Передо мной не надо отчитываться ни в чем. Я прошу тебя об одном, расскажи о твоих отношениях с Альберто Монике. Ведь, кроме тебя, она никому не поверит! – в голосе Даниэлы зазвучали умоляющие нотки.

Ирене мочала.

– Я люблю ее, как родную, – продолжала Даниэла. – Поставь себя на мое место. Что бы ты сделала, если бы кто-то вытворял с твоим ребенком то, что Альберто вытворяет с Моникой?

– Замолчи! Я ни в чем не виновата! – выкрикнула Ирене и быстрыми шагами ушла прочь. Она была не в силах видеть глаза Даниэлы, слышать ее слова, потому что в ней проснулись совсем незнакомые чувства. У Ирене на миг проснулась совесть.

Глядя на удаляющуюся Ирене, Даниэла в отчаянии опустила голову. Все напрасно. Ирене не станет ни о чем говорить с Моникой, а никому другому дочь не поверит. К Даниэле подошел Хуан Антонио. Она резко повернулась к нему.

Чего он хочет? Пусть идет к своей жене и говорит с ней. Но Хуан Антонио спросил:

– Зачем ты разговаривала с ней?

– Она ждет ребенка от Альберто. Ракель рассказала мне об этом перед смертью. Я боюсь за Монику.

С этими слова она повернулась и пошла. Больше им было не о чем говорить.